Гавана
А давай улетим на Кубу!
По песку босиком. Вдвоём.
И закурим сигары «Коиба».
«Че Гевару» вместе споём!
/ Grazia/
Морячок – песик скромный. Его пришлось на руках вносить в аэровокзал «Шереметьево-2». А уж как освоился, сразу гавкнул, и большое пустое здание эхом ответило ему.
Мне сразу же вспомнился наш челябинский железнодорожный вокзал. Если встать под куполом в центре зала и сильно топнуть ногой, эхо по маршруту «купол – пол – купол» пронесется мимо несколько раз.
Спутники мои, лишь войдя, сразу же приступили к привычному делу – бомбить буфеты и бары. Причем, первые располагались на нашей стороне, а вторые – ну, как бы за границей. Хотя ни таможенников, ни пограничников на положенных им местах не было.
М-да…
В аэропорту было также пусто, как и в Москве, как и на всей Земле…
Я не стал искать световое табло с информацией о рейсах, не надеялся и на звуковое сообщение диспетчера, а сразу же отправился на второй этаж. Через стеклянную стену увидел единственный телескопический рукав, который присосался к боку самолета. Наверняка, это наш и, значит, нам туда.
С трудом собрал народ. И отправились мы в терминал.
Когда рассаживались в кресла, веселые голоса и смех звучали из конца в конец в двух пустых салонах самолета. Ещё бы побегали, как дети…
Моряк-то бегал и весело лаял. А я подумал – посмотрим, приятель, как ты себя в небе поведешь. Летать-то ещё не приходилось.
Ира котятами занималась, а я её чемоданом. Мои личные вещи умещались в спортивной сумке на ремне через плечо.
Как только дверь наружу закрыли, самолет вздрогнул и покатился прочь от вокзала не без помощи тягача.
Избавившись от хлопот, забился в угол и тут же прикемарил в одиночестве. Проснулся уже в полете. Все так просто…
Стюардесс, конечно, нет. Пора подумать о кормежке.
Прошел к кабине летчиков (если они есть). В закутке стояла двухэтажная тележка с закусоном. Ровно десять туесков. Повез, раздал, вернул транспортное средство в исходное место и сам вернулся с закусью на свое. Откинул столик пред собой и принялся за окорочок с рисом.
Косточки, остатки риса в туесках сносили мне благодарные спутники – для Моряка и двух котят. Псина уже не храбрилась – не лаяла, по проходу не бегала: забилась под мое кресло и тряслась всем телом. Позитивно среагировала на куриные косточки.
Котят в корзинке ничего не интересовало кроме ладошки Ирины – они с ней бескомпромиссно боролись до полной потери сил.
Самолет гудел-дрожал, пронося нас в своем чреве над Балтийским морем. А наши женщины по привычке пели. Мужики пили, спали, болтали – играть в карты было несподручно.
Потом крылатая машина вдруг стукнулась о землю и покатилась взлетной полосой, обозначенной двумя линиями огней. Заглохли двигатели. Тягач подтянул гостя из России к зданию аэровокзала. В борт ткнулся телескоп моста. Сами догадались отстегнуть ремни и дверь открыть. Мы в Шенноне ирландском! И будем в аэропорту дожидаться, когда заправят топливом наш самолет.
Пустой огромный зал. В центре – овальная стойка бара. По укоренившейся привычке грабить – все туда. Разбомбили в мгновение ока. Будешь помнить нас, Ирландия! И ещё славного Моряка, добросовестно пометившего неизвестную ему территорию.
После взлета, ложась на курс, авиалайнер накренился на крыло, открывая в иллюминаторы всю панораму города. Прощай Шеннон! Не обижайся…
А в иллюминаторах другого борта заискрились звезды – крупные, и совсем рядом! – того гляди, крылом сшибем.
Нам предстоял многочасовой прыжок через Атлантику. Укладываемся спать.
Проснулся и сразу заглянул в заветный закуток. На тележке десять чашек с горячим кофе. Повез друзьям-пассажирам, к одной прикладываясь на ходу.
Попили кофе, чуток взбодрились, и мы уже на Кубе.
Аэропорт Гаваны имени Хосе Марти был естественно пуст. Осталась прежней лишь духота предбанника, где ты еще одетый. Зато большой выбор транспорта колесного перед зданием аэровокзала. И я предложил Андрей Андреичу сесть за руль комфортабельного автобуса – с баром, холодильником, телевизором и туалетом на борту.
В руках бутылки с пивом, газировкой, минералкой иль стаканчики с мороженым – мы едем в Гавану. А за окном мелькает красная земля, пальмы, необычные дома…
И наконец, отель «Националь».
Двери автобуса остались открытыми – будка будет для Моряка, ведь он в гостиницу ни ногой.
В огромном фойе прохладно. Ира подошла:
- Давай поселимся вместе.
- Тебе разрешили спать со мной?
- Не спать, а жить.
Мне понятна щедрость мамы Томы – она не верила в возможность побывать на Кубе до последнего момента. Теперь на радостях дочь уступила.
Ну что ж, отныне все должно пойти иначе. Даже улыбнулся девушке в ответ. Из глубины души стал подниматься вихрь надежды, пробуждая силы. Все прежние обиды дали стрекоча.
К слову сказать – коридоры и номера отеля «Националь» исполнены в каких-то мрачных тонах. Там жить одному страшновато даже…
Лифт спаренный – две шахты с чугунного плетения калитками, через которые видны движения тросов и противовесов; циферблаты со стрелками указывали номер этажа, где находятся кабины.
Наследие американской экономической оккупации…
Мы поднялись на седьмой этаж. Двухместный номер располагался в середине тускло освещенного коридора. Интерьер его был прост – в центре комнаты две массивных деревянных кровати; торшер высокий между ними; одну стену занимали раздвижные шкафы с антресолями; в углу два плетеных кресла возле изящного столика о трех ножках, на нем графин с водой и два стакана; в ванной можно было плавать. Кондиционера не было, но была прохладная вода.
Первым делом разделся по пояс и обтерся мокрым полотенцем.
Ира же, обшарив все углы, так оценила апартамент:
- Номер-то не ахти. И в «Урале» и в «Измайловском» все было гораздо шикарнее.
- Зато смотри какая красота!
Освободил окно от тяжелых штор, и мы увидели море, стеной поднимающееся до горизонта. Оно переливалось и пульсировало – сотни оттенков различных цветов добавлялись к голубому и делали его красочным. Зрелище пьянило. Бодрость прямо таки хлынула в сознание. Самой ирреальностью своей море подчеркивало реальность всего происходящего вокруг. Впрочем, реальность эта была совсем иного свойства, нежели та, к которой привыкли дома – живее, зримее, экзотичнее.
Никогда не видел столь ярко-голубого неба. Паяльной лампой солнце жарило.
Мы на Кубе! На острове несметных сокровищ, о которых со времен открытия Нового Света ходило немало легенд. Однако, судя по всему, нынешняя экономика страны основывалась на общественных работах и распределении благ по лимиту – нечто вроде примитивного коммунизма.
Ирина обживается в номере.
Достала из чемодана наряды свои, развесила на плечиках в шкафу. А что-то разложила на кровати.
Вот она щурится у зеркала, сражаясь с непокорными прядями волос. Прикушенным кончиком языка контролирует самообладание. Радостная улыбка – она кружится по комнате в одном белье, как партнера, держа на вытянутых руках свое платье. Как она любит свои вещи! – и примерять, и наглаживать утюгом, и оглаживать нежно ладонью…
Одевается со вкусом – этого не отнимешь. Но в чем бы они ни была, воспламеняла сразу меня, как в самом откровенном купальнике. Возбуждение захлестывало от любой мелочи – даже пуговицы на халатике заставляли пальцы чесаться от желания атаковать их и открыть своим глазам, рукам и губам ее тело…
- Пожалуйста, не смотри на меня так!
- А как смотреть.
- Никак не смотри – выйди из номера. Дай мне одеться!
- Можно мне поцеловать тебя?
- Ещё чего! Оделся сам? Иди, иди давай…
Как условились заранее, освоившись в номерах, спустились вниз.
Я объявил:
- Сейчас в столовую пойдем. Там шведский стол – надеюсь всем это знакомо?
Решилось все само собой. Увидев предложенный ассортимент, мы пробовали все и выбирали то, что нравилось вкусу. В напитках – пиво и газировка «Тропикола».
Насытившись, набрал еды в блюдо Моряку. Ира поднялась кормить котят.
День продолжился экскурсией по городу – сначала на автобусе, а местами пешком.
В Старой Гаване не только дворцы, но и площади с улицами вымощены мрамором.
Капитолий – точная копия американского, но в нем уже не заседает кубинский парламент.
Ла-Фуэрса – это крепость, которая была заложена в 1577 году и служила защитой от пиратов.
Сементерио-дель-Колонн (старое кладбище имени Колумба)!
Набережная Маклеон!
Ведадо!
…..
Народ переживал одно из самых удивительных…. нет, просто самое удивительное событие своей жизни! В этом убеждала реакция на все открытия, следовавшие одно за другим. Ничего прекраснее не случалось на их памяти.
Но ведь это моя память! В какой-то момент я загрустил.
Ира достала из сумочки бумажную салфетку и обтерла мне потное лицо.
- Упарился бедненький.
Несколько секунд молчал, завороженный ее ласковым взором.
С большим усилием отвел взгляд и сглотнул.
- Чудесный вечер, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать и предложил. - Пойдем пешком, отсюда до гостиницы рукой подать. Прогулка освежает голову.
- Надо папе сообщить, а то будет ждать нас в автобусе.
- Только на ушко, а то все с нами захотят.
Однако маркиза о нашем желании пройтись до отеля пешком объявила на весь автобус. Но никто даже не почесался последовать – куда как удобнее сидеть в прохладном салоне, попивая пиво или уплетая мороженое.
Мы шли известными мне улицами. Остановились перед величественным строением.
- Что-то мне напоминает, - сказала Ира, задрав голову.
- Такое чувство было и у меня в первый раз, - я улыбнулся. – Гаванский университет. Интерьер его украшают семь фресок, которые символизируют факультеты – медицину, искусство, гуманитарные науки, литературу, право…. Хочешь посмотреть?
Но её внимание привлекла бронзовая статуя, установленная перед главным входом.
- Это «Альма-матер» скульптора Марио Корбела. А моделью была Феличиана Виллалон, шестнадцатилетняя дочь профессора аналитической математики Хосе Рамона Виллалона. Чана потом вышла замуж за профессора права Хуана Мануэля Менокаля, у которого обучался Фидель Кастро.
Ира наклонилась вперед, повернула голову и заглянула мне в лицо.
- Откуда ты все это знаешь?
- Читал. Потом писал о Кубе повесть. Запомнилось.
Ужинали в кабаре «Паризьен» - тут же, при отеле.
В то время, когда я здесь впервые был, на сцене вытворяли черте что великолепные танцовщицы из варьете, наряженные в одни лишь перья. Зажигательная музыка, умопомрачительные па…
Но главное, конечно – обнаженка. Этот душевный мужской недуг поражает через глаза, сердце и голову – стоит увидеть столько тела женского, да еще в таких прекрасных формах! Наверное, неизлечимый.
Лично я, глядя на всю эта фантасмагорию на сцене, испытывал одновременно страх потерять контроль над своим телом и приятное возбуждение. У меня никогда не было проблем с сексом. Но тогда испытывал не столько желание, сколько потребность плоти – казалось, она готова жить отдельной от сознания жизнью с собственными требованиями. Впрочем, многие считают это нормальным. Я же, ненормальный, всегда после секса чувствовал себя благодарным и виноватым. Эти чувства давали пищу для размышлений о любви и аморальности секса без нее. Отсутствие компромисса в вопросе грозило оставить меня холостяком на всю жизнь. Все мои подружки со страшной силой хотели замуж и бросали меня, отчаявшись добиться взаимности….
Но вернемся в «Паризьен» теперешний.
Все сидели, ели… Музыка была, но никого на сцене…
А я был околдован памятью. И близостью Ирины. Все было одновременно забавным и мучительным. Чувствовал себя подростком – потным от желания и неуверенности в том, как следует поступить. Ощущения пьянили – хотелось в пляс пуститься под эту музыку, стучать каблуками в пол. Хотелось женщину в объятия – и немедленно!
Свободу нам! – кричали низменные чувства. – Свободу!
Как же мне с Ирой ночевать в одной комнате?
Из «Паризьена» она вышла с родителями. Я отправился в номер.
Принял холодный душ, выключил свет, укрылся одеялом и закрыл глаза – девушки со сцены, давно забытые, ныне как живые! Затем наступило забвение. И в нем – хаотичное сочетание фрагментов прекрасных и недостижимых. Кажется, пришлось побегать. Готов уже был ухватить кого-то, но тут вспыхнул свет, и я проснулся.
Ира пришла.
- Дрыхнешь? А мне совсем спать не хочется. Пойдем, погуляем. Ты перевел часы? Сколько сейчас? Третий час! А у нас? Полдень! Ну, как тут можно спать!
Она переоделась для променада в шорты и кричащей раскраски рубашку.
- Я с Гавайев! Ты со мной?
Зеркальная гладь моря матово поблескивала, добавляя к густой черноте звездного неба чуть-чуть своего мрака, а под парапетом пенился прибой о базальтовые скалы, служившие естественным волнорезом. Влажный воздух был наполнен ликованием, ожиданием чего-то удивительного и радостного.
Пошли в город и заблудились.
Шли незнакомой улицей. Я насвистывал мелодию – мол, шагаю себе по Москве. А Ира вдруг спохватилась и застыла как вкопанная.
У меня мурашки побежали по спине от её действий.
- Что случилось? Ты утюг забыла выключить?
- Ты знаешь где мы? А где отель? В какой стороне море?
Я беспечно:
- Мы, милая, на острове – куда не пойди, всюду вода.
Ответ не лишенный логики. Но Иру он не успокоил, твердит своё:
- Куда пришли? Где наша гостиница? Где набережная Маклеон?
- Пойдем найдем.
Однако полчаса пути по пустым незнакомым улицам положили конец и моему благодушию. Я начал сворачивать в проулки наугад, а потом остановился, озадаченный.
- Что, наступил момент истины? – не без ехидства поинтересовалась маркиза. – Вы заплутали, Анатолий Егорович?
Я промолчал. Говорить не хотелось.
Возможно, ночь сегодняшняя была самой длинной в истории Кубы. Для нас она растянулась на века. Куда идти, не знаем, спросить не у кого, и мы блуждали, блуждали по закоулкам города, надеясь только на удачу.
Я знал – чтобы решить задачу, надо сконцентрироваться. Если что-то нужно, надо сосредоточиться на цели полностью. Но ведь Гавана же – то это отвлечет, то вдруг другое…
Вышли на проспект широкий. Куда идти – вправо? влево?
Ира села на скамью и жестом предложил мне сделать тоже самое.
- Хватит ноги бить, давай подумаем.
Я сел. Давай подумаем. В душу вернулась умиротворяющая тишина.
Так всегда со мной бывает – после опустошительных откровений невозмутимый покой. Наиболее важные моменты своей жизни привык проводить в мире собственных раздумий. В сознании сами собой текут какие-то слова и доводы, не имеющие, казалось бы, никакого значения.
Воздух был спокойным и прохладным. На фоне сине-черного неба сияли звезды.
Прошел, наверное, еще час.
Небо начало светлеть, звезды гасли. Ночь без конца вот-вот закончится.
- Надо идти, - сказала Ира. – Куда пойдем?
- Конечно к морю.
- А где оно?
- Там, - я указал одно из направлений по проспекту.
- С чего решил?
- А вон смотри, бумажки по дороге ветер гонит.
- Ну и что?
- Это же бриз. Сейчас море теплее, и воздух от него поднимается вверх, а земля остыла – воздух с нее низом тянется в море. Учиться надо было в школе, а ты мальчишкам глазки строила, да губы красила перед зеркалом. Пошли в гостиницу.
Я встал и зашагал вслед за бумажками.
Небо утром следующего дня было ярко-голубым, безоблачным – солнце припекало. Воздух свежий, чистый, чуть прохладный в открытое окно вливался. И мысли соответствующие, как кофе, поданный в постель заботливой женской рукой – о смысле жизни, о сущности реальности.
Как удивительно прекрасно жить и быть на Кубе! Это же рай земной! И я при жизни в нем. Пока не знаешь, где находишься, ты не узнаешь, кто ты есть. Мне никогда не будет лучше, чем сейчас.
Хотя для жителя земного рая не слишком ль много у меня дурных привычек?
Позавтракав у шведского стола капеллой всей отправились к открытому бассейну в закрытом дворике отеля. Там был бар и тьма спиртного. Вобщем, накупавшись, навливались… И случились неприятности.
Бассейн в закрытом дворике «Националя» имеет форму раковины, а дно его повинтовой опускалось в глубину. Однако вода, блестя на солнце, создавала эффект правильного цилиндра с глубоким днищем. Егор Иваныч прыгнул там, где по колено было воробью. Чуть не разбился насмерть. Но шею, кажется, повредил… В номер ушел, и бабушка с ним.
А мы поехали в зоопарк. Мария Егоровна настояла.
Противился изо всех сил:
- Ну, оживлю я их, что потом? Кто за ними ухаживать будет?
- А кто за нами ухаживает? – еда сама появляется.
- Моей мыслью.
- Вот и их также накормишь.
Её и другие поддержали.
Я выложил последний аргумент:
- А не боитесь, что они с голодухи прорвут оцепление и разбегутся по острову. Будут на нас охотиться – львы с леопардами, да змеи с пантерами.
Оказывается, не боятся. Ну, будь что будет… Может, и правда, их кто накормит. Может, в прах рассыплются все обитатели вольер и клеток, как только мы их покинем.
В зоопарке Гаваны у царской семьи приогромнейшая вольера – лужайки, скалы, водоем с песчаным берегом – живи и плодись в неволи. Львята, как большие котята, резвятся проказники – сладу нет.
А вот макаки в клетке – противные, с красным задом: высокомерные и кичливые. Моряка дразнят, а тут, дурень лаем заливается – нашел с кем связаться!
Вы как хотите, а моя эволюция началась от… ну, не в родстве мы, точно!
Ой, наша сорока-белобока! Ты здесь в плену, родимая, или в гостях? Мы привет тебе привезли от рощ березовых.
- Акул хочу посмотреть, - потребовала моя тетка.
Из зоопарка поехали в океанариум.
Всего не расскажешь, что мы там видели. К примеру, акулы…. Помню, читал где-то, что они неспособны прокачивать воду через жабры, фильтруя из нее кислород. Поэтому всегда в движении – даже спят, помахивая хвостом. А эти лежат на дне за толстым стеклом и в ус не дуют. Потом присмотрелся – у них жабры чуть-чуть шевелятся: может, все же прокачивают? Или их течением омывает? Скажем, включили насос и гонят по дну воду….
В центре всех морских чудес огромный фонтан с большой белой… пусть будет розой, из которой вода ламинарным потоком течет и освежает окружающий воздух. Мы присели с Ирой на парапет – настроения нет. Ждем, когда все это закончится.
Мы не держимся за руки, не соприкасаемся локтями, даже плечами – между нами полметра расстояние. А может и больше.
Маркиза совсем замкнулась – глаза холодные, лицо невозмутимое.
Она молчит. Я молчу. Горестно нам. Время идет…
Вдруг весь народ, что поблизости был, как бросится бежать от нас – будто взбесился. А я почувствовал, как меня обрызгали сбоку водой от брюк до ушей. Ирка так балуется, оттаяв?
Голову поворачиваю – картина маслом! Черная и от воды блестящая усатая нерпа втиснулась между нами, опершись ластами на парапет – голову воротит то к маркизе, то ко мне. Видок такой хитрый и заводной, глаза поблескивают – мол, что приуныли, млекопитающие? жизнь так прекрасна!
Смотрю, Ира руку подняла – погладить хочет? А если цапнет? Сердце екнуло. Но нерпа ткнулась носом в ее ладонь и соскользнула с парапета в глубины бассейна, сверкнув на солнце блестящей шкурой.
Я обалдел.
- С тобой все хорошо? – спросила любимая.
- Все прекрасно! Почему ты спрашиваешь?
- Ты выглядишь немного… взволнованным.
Да неужели? Всего лишь взволнованным? И совсем немного? Между прочим, я спокоен, как никогда. Абсолютно невозмутим.
Сердце вдруг сдавил припозднившийся страх.
Маркиза рассмеялась, на меня глядя:
- Ага, испугался!
- За тебя, любимая.
- Спасибо усатому из бассейна – мне просто необходимо было развеяться.
А мне успокоиться – что и сделал, приложив героические усилия. Это было трудно, но я справился. К сожалению, не удалось выдавить из себя естественную улыбку.
А народ-то снова прихлынул! Обступили Ирину и начали поздравлять.
- Она тебе носом в ладошку сунулась? Это знак! Знак тебе свыше!
Громче всех кричит Мария Егоровна, знаток всех примет:
- Счастливой, девочка, будешь! Обязательно счастье ждет.
А как же, уже настигло – погибнуть в двадцать лет!
Когда отступились, Ира ко мне – мокрой ладонью щеку погладила.
- Слыхал? Эх, ты!
Мне стало ясно, что, отстраняясь, я ничего не добился: сумасшествие от любви никуда не исчезло – наоборот, обострилось до крайней степени. Но сначала надо было взять себя в руки. Мысленно сосчитал до десяти, чтобы не выпустить наружу раздражение на себя самого, и это практически удалось.
Снова мы вместе, снова рядом – плечом к плечу, локтем к локтю, рука в ладони. Снова меня волнуют ее бедра, касающиеся моих. А я всего лишь простой смертный – к тому же мужчина. Моя способность противостоять соблазну, исходящему от маркизы, ничтожна мала, а сила воли вовсе отсутствует в ее присутствии. А когда встречаются наши взгляды, в голове неожиданно возникают образы шуршащих простыней и обнаженных прелестей….
Возможно, день не так уж плох.
Ужинать поехали в «Рио Кристаль». Это ресторан, который был наплаву – на плотах то есть.
Угощались цыплятами табака и кубинскими коктейлями.
Вобщем, вечер, как и день прошел в приподнятом настроении. Только выпил я много и еде добрел до автобуса. Там и уснул.
Проснулся в лифте «Националя», куда добрался на автопилоте. Впрочем, нет – Ира меня в лифт притащила.
- Ты моя? – спросил я.
- До гробовой доски, - был ответ язвительной улыбки.
- Как?! Уже пора? Скоренько ты меня. А я так бы пожил еще немного.
- Ну, и живи, а я с тобой. Ты в автобусе выспался? Пойдем погуляем?
Развернулись у дверей номера и спустились в фойе.
Вышли на набережную Малекон – прекрасное место для прогулок, из тех, что сулят освобождение от трагедий души. Здесь обнаружили – дышать это здорово! а ночь и море восхитительно пахнут.
Волны тихо плескались о берег. Свежий бриз продул мне мозги. Настроение подкатило созерцательное, если не сказать – торжественно-серьезное.
- Где ты меня подцепила?
- Ну, до лифта сам дошел, а как вошел – поплыл…. Ты мог упасть.
- Спасибо, что поддержала.
- Я знаю, ты никак без меня жить не сможешь.
- Значит, вместе на века?
Далее, по закону жанра должен последовать поцелуй.
Я остановился. Левой рукой, взяв Иру за плечо, повернул ее к себе. Правой обнял талию и прижал затрепетавшее тело. Склонил голову, губами рта коснулся. Страсть нагоняя, левой ладонью придавил ей грудь….
Мужество знает цель!
Ира меня остановила – выдержав поцелуй, отстранилась.
- Успокойся, пожалуйста.
А я, наверное, в тот момент забыл классическое определение обольщения: теплые манеры, но низкие намерения. Проворчал сам на себя:
- Быть рядом с красивой женщиной и не желать её – все равно, что Родину продать.
- Ты можешь помолчать?
- Помолчать можно, но бросить думать или чувствовать еще никому не удавалось, - заметил сварливо. – Думать – это как дышать или покрываться потом: от человека не зависит.
- Умеешь ты к женщинам клеиться, - теперь ворчала Ира, намекая на мою бестактность. Лицо ее было карикатурным выражением крайней досады.
Ближе к рассвету силы закончились – в сон потянуло, стал зевать, глаза потирая.
Глаза чесались потому, что для нас и предыдущая ночь прошла экстерном.
Почувствовал смертельную усталость – соломинка сломала верблюду спину: захотелось вернуться в гостиницу, забраться в пастель, забыться сном. Слишком много событий и впечатлений в двух последних сутках.
- Как тебя подкосило, - заметила Ира. – Вернемся в гостиницу?
Вот когда она действительно пригодилась. Желание очутиться в номере и постели увеличивалось с каждой минутой. А силы синхронно покидали тело. Коварная земная гравитация не только голову на грудь клонила, но и колени подгибала.
Маркиза буквально тащила меня, время от времени отпуская ругательства – судя по всему в ней закипал гнев. У людей, случается, меняется настроение, у некоторых – очень сильно.
Тем не менее, Ира доволокла меня до «Националя», не бросила – должно быть, нужен был!
Был пятый час ночи местного времени, когда мы добрались до нашего номера.
Похмелье утром было такое беспощадное, что казалось, сейчас наступит конец света. И Того, и Этого…
Ира уже встала и заканчивала утренний моцион. Уходя, спросила:
- Ты на завтрак идешь? Или принести тебе бутылочку пива?
Похмелье мигом с меня слетело – я из постели выпрыгнул, как парашютист из самолета. Глубоко вдохнул свежую утреннюю прохладу, льющуюся в открытое окно. Почувствовал бурление крови в венах и пощипывание каждого нерва, как свидетельства наслаждения жизнью – самого приятного из всех удовольствий.
Умылся, оделся и быстренько вниз – пока Ира не объявила всем, что меня не будет.
Великолепное утро на прогулку манило, как магнит стальные скрепки.
Весь народ собрался у автобуса, и все смотрели на меня – куда поедем?
- А вы все достопримечательности отеля осмотрели? Пойдемте, я покажу…
В «Национале» кроме бассейна под солнцем есть еще внутренний дворик и даже парк. Мы побывали у родника, бьющего из скалы…. на скале у старинной пушки, обратившей жерло своё в сторону моря…. возле обнаженных статуй в греческом стиле….
В парке Мария Егоровна чуть не сшибла нас с ног, бросившись к упавшему на глазах с пальмы кокосу:
- Мой… мой… мой!
Потом поехали к мемориалу советских воинов, павших за свободу Кубы.
Я за гида…
На мемориальном кладбище все пристойненько – чтят кубинцы наших героев, отдавших жизни за их свободу.
Даты захоронений 1961 - 63 годы – время наезда плохишей из Майами.
На иных плитах нет фотографий.
Я пересказал то, что услышал здесь сам когда-то:
- Фотографии там, где покоится прах. Жители деревень, где шли сражения и пали наши герои, сами захоронили их тела и не хотят отдавать. Обелиски на них святей самой церкви для местных жителей. А здесь просто фамилии и имена…
Что тут скажешь? Вива, Куба! Вечная память павшим героям!
С патриотическим настроем возвращаемся в город.
- С тобой все хорошо? – спросила любимая.
- Все прекрасно! Почему ты спрашиваешь?
- Ты выглядишь немного… взволнованным.
Да неужели? Всего лишь взволнованным? И совсем немного? Между прочим, я спокоен, как никогда. Абсолютно невозмутим.
Но есть надежда – возможно, все у нас ещё будет.
Ладно, день погуляли – вечером грандиозный банкет. Знаменитый ресторан-варьете «Тропикана»! Столы накрыты, а вот танцовщиц нет.
Да, Бог с ними – есть закуска, выпивка есть. Ликует народ!
Иринка, после мемориала оттаявшая, здесь выпила и в разгон пошла – то на круг меня тянет, то целует при всех. Прикосновения ее губ весьма опасны стали для моего рассудка. Была бы женой, насупился – вон как Андрей Андреевич на свою Тамару. Сидят родители наши сумрачные – надоела им Куба? Или только Гавана? Назавтра мы наметили скататься в Варадеро.
После Тропиканы, вернувшись в отель, в номер с Ириной подниматься не стали – пошли по набережной гулять. Здесь она построжала.
Села на лавочку с покровом из пышных лиан, а я лег и вытянулся, водрузив голову на её бедра. В сознании мгновенно возникли картины, распаляющие воображение. Неплохо бы к ритмичному шуму прибоя добавить звуки крайней степени удовольствия…
- Расскажи что-нибудь, - попросила маркиза.
- В некотором царстве, в некотором государстве…, – мне сразу легче стало: слава те, Господи! есть чем отвлечься от грешных мыслей.
Она погладила мою руку:
- Ты умеешь сочувствовать и быть добрым.
- Неверное наблюдение: здесь нет никакого умения – это врожденное.
- Прости, я неправильно выразилась.
Она улыбнулась и подняла руку, чтобы убрать волосы с лица.
У меня вышел весь воздух из легких от первобытной грации ее движений. Сердце бешено застучало, в груди запылало, ладони загорелись воспоминанием ее кожи – упругой, нежной и манящей. Напряжение накатило с новой силой.
Держись, мужик! Эта близость сведет тебя с ума прямо здесь и сейчас.
Чтобы не утратить самообладания, мне потребовалось глубоко вдохнуть и выдохнуть. Ноздри щекотал запах ее тела. И еще ветер, что с моря дул, нагоняя беду.
- Поцелуй меня, – попросил я.
- А зачем? – спросила она.
- Мне интересно – куда нас этот поцелуй заведет.
Так ясно представился образ двух прильнувших друг к другу тел, переплетенных ног, неснятой и смятой одежды, что я почувствовал, как крошатся сжатые зубы.
- Ты хочешь секса на этой лавке? Будет ли нам приятно?
- Раньше хоть где было.
- Пожалуйста, не смотри на меня так.
- Глупая ты.
- Глупая, - согласилась она.
- Ты невероятно красива, - пробормотал я и сел: лежать уже было неудобно из-за вздувшихся брюк.
Черт! как звучит банально. Мне хотелось произнести слова, которые никто до меня не говорил любимой девушке, которые Ира никогда не слышала, которые еще никто не придумал.
Сила желания напрягала, но была еще подвластна рассудку. Я чувствовал себя собранным, наполненным невиданными ощущениями и всемогущим. Потому решился на отчаянную шутку.
- Знаешь, меня почти доконало желание узнать, какого цвета у тебя сегодня трусики.
- Спроси – проблема в чем?
- Я спрашиваю.
Глядя мне в глаза, она медленно согнула ногу в колене и, прихватив в щепоть край платья, стала медленно двигать руку вдоль тела, обнажая самые сексуальные на свете формы.
Стон, вырвавшийся из моей груди, не был ни романтичным, ни оригинальным.
- Видишь? Ну и как они тебе?
Голова моя закружилась от увиденного. В пах с бешеной пульсацией ринулась кровь. Скрежеща зубами, закрыл глаза, борясь с искушением. Нет, это не трусики – это пыточное орудие инквизиции.
Словно издалека донеслась собственная мольба:
- Ну, пожалуйста, милая.
- Что? – спросила она. – Поцеловать тебя? А ты помнишь наше пари?
Она разгладила платье и окинула меня высокомерным взором.
А я подумал, есть ли у меня в душе ещё что-то, кроме невыносимого стремления занять вместе с ней горизонтальное положение? И пришло понимание вдруг – вот оно, жизненное противостояние: кто у чьих ботфорт однажды согнет колени. И это называется любовь? Куда-то не туда мы завели наши чувства…
Занималась заря. Потянуло прохладой.
Ира сбросила туфли и затянула под себя ноги.
- Я-то ведь жаворонок – в этот час просыпаюсь. А тебе, наверное, ужасно хочется спать. По крайней мере, видок, вижу, утомленный – взлохмаченное и трогательно обессиленное создание.
- А ты не смотри на меня – я не прибранная.
Заморгал, пытаясь прочистить затуманенное предрассветной дымкой зрение. Сейчас мне никак не удается понять, что у нее на уме. Она выглядит нереально спокойной. Ее молчание настораживает, лишает меня покоя. Мне хочется знать, о чем она думает.
- По мне – отлично выглядишь.
Лучше, чем отлично! Густые спутанные волосы смотрелись так, словно она только что поднялась с постели.
- Ага, отлично – а кто сказал: взлохмаченное существо?
В глазах ее вспыхнула восхитительная искорка гнева.
- Светает. Пожалуй, пора.
Мы вернулись в отель и легли спать в разных кроватях.
