Споемте, друзья…
Не надо слов. Пусть сердце говорит.
/В. Сидоров/
Однажды вечером, у камина.
Оля спросила:
- Теть Нин, в сауне, гадая на картах, ты сказала о сакральной жертве в операции, на которую собирались Ира и Саня.. Так что это?
Нина Николаевна кивнула на героев:
- Вон они знают.
Оля строго:
- Согрешили?
Саша, не ведая за собой вины, промолчал.
Ирина сказала спокойно и рассудительно:
- Мы с твоим мужем дали друг другу клятву платонической любви. Будем жить, как Иван Сергеевич с Полиной Виардо.
- Ну и зря – я же не против. Впрочем, посмотрим, на сколько вас хватит.
Нина Николаевна осуждающе покачала головой и кивнула на Кристю – мол, затеяли тему при ребенке!
Мелкая на пересуды взрослых не обращала внимания. Она увлеченно читала Алисе сказку Волкова «Волшебник Изумрудного города».
Ирина Готовцеву:
- Мне кажется, мы нелепо расстались с «марсианами» - руки пожали и «адью, прощай». А ведь ходили вместе по краю пропасти, рисковали жизнями. Так не годится, и мне не нравится. Александр, ты, как мужчина, не мог бы позвонить Капитану и предложить собраться на вечеринку прежним составом – где-нибудь в ресторане: в банкетном зале или же кабинете на семь человек?
Встрепенулась Оля:
- Банкет в Челябинске? Это здорово! Кажется, Нина Николаевна, мы давно с вами не были в театре. Махнем за кампанию, чтобы бензин даром не жечь?
Саша Изольде:
- А когда ты планируешь?
- Когда им удобно. Мы-то с тобой ни к чему не привязаны. И ещё передай – я хочу всем бойцам вручить денежное вознаграждение за отлично выполненную задачу.
- Опа-на! – опять встрепенулась Ольга. – По сколько ты им хочешь выдать и в какой валюте?
- По тысяче евро за каждого бздежика.
- А сколько их было?
- Семнадцать тварей.
- Зачем же семнадцать? Раздай двадцать. Их же пятеро – каждому по четыре штуки. А где взять – не горюнься. У нас этого добра полный сундук.
- Полный сундук? – Ирина преодолела изумление. – Откуда, если не секрет?
- По пути прихватили, когда за Кристиной мотались в Околицу. Приключенческая история! Как-нибудь расскажу…
Челябинск, холодный и туманный, с плюсовой температурой в середине ноября не очень-то приветливо встретил гостей из провинции. Ольга, сжимая руль «Хавала» мчалась по указанному адресу, где должна была состояться вечеринка участников памятной операции. Машине этой после долгих и горячих семейных споров дали собственное имя – «Чан Кайши».
Ресторанчик, где «марсиане» заказали кабинет, был на Северо-западе, в спальном районе. Выглядел уютно и комфортабельно. С крыльца заведения открывался вид на пойму Миасса, с его островами, поросшими красноталом, ещё не сбросившим желтый цвет.
Сразу за входом начинался гардероб. Мемориальный служитель его не принял их верхнюю одежду:
- У вас в кабинете есть вешалка и зеркало на стене. Все удобства.
Прошли вестибюль, где сновал народ, и звучала музыка. Вот и дверь в закуток.
Все уже в сборе, и стол накрыт.
- Как я рада, друзья мои, снова видеть вас всех, – открыла застолье Ира. – Эти дни вспоминала вас, естественно, с чувством благодарности. И, конечно же, мечтала о встрече. И вот мы вместе, за одним столом – давайте за это выпьем…
Парни, вдохновившись такими словами, дружно зааплодировали – заулыбались Ирине, что-то шептали, наклоняясь друг к другу. В вечернем наряде и с украшениями она выглядела сногсшибательно.
Впрочем, чуток подробнее.
Ирина была в темно-синем шелковом платье до колен с вольным декальте – но и было что показать. В туфлях на шпильках, которые она переобула в машине – приехала-то в кроссовках.. Её гладкие золотящиеся волосы были расчесаны на прямой пробор. Цвет глаз от сверкающей люстры постоянно менялся – с золотисто-зеленого на серо-голубой.
Как настоящая герцогиня, при ходьбе царственно поднимала плечи.
Короче, писанная красавица. Или ангел во плоти.
- И мы вам рады, - сказал за всех Капитан. – За встречу!
Звон хрустальный. Пили шампанское.
Стало совсем весело, когда добрались до еды и водки.
Кампания разместилась за двумя столами, покрытыми одной скатертью, под красивой многоцветной люстрой.
После третьего или четвертого тоста Ирина опять поднялась?
- Итак, я вас всех собрала здесь ещё по одной причине. Вы провели великолепную операцию, чтобы выполнить, надо признать, непростую задачу – для меня очень важную. Хочу отблагодарить вас не только словами, но и денежным вознаграждением.
Расстегнув свою сумочку, Ирина пошла вокруг стола и перед каждым сидящим положила на стол незапечатанный конверт. Кроме Сани, конечно – он разливал в это время в бокалы шампанское..
Вернувшись на место, девушка подняла свой хрустальный сосуд, в котором огоньки люстры играли голубыми, алыми и золотистыми искрами. Все потянулись навстречу. Одушевление, которое было на лицах, объяснялось не только шикарной едой, но и загадочным содержимым белых конвертов.
- Ну что я могу сказать? – с ответной речью Капитан. – Ура нашей очаровательной Ире.
И дружно гаркнули за столом:
- Ура! Ура! Ура!
Все разом чокнулись, подхватывая на вилки закуски.
Сане с Ириной было замечательно в кругу этих испытанных друзей, рисковавших за честь и доброе имя герцогини Аберкорн, не зная этого.
- Так, мужики, курим или выходим? – спросил Никита.
- Да курите, - отмахнулась Ирина. – Будто я с вами первый раз.
За окном заморосило. Город потерял очертания свои.
В банкетном зале от дождя за окном и табачного дыма стало намного уютней. Кроме стола и стульев, люстры над ними, интерьером ещё служили мягкие кресла и диванчики у стен, в которых не удобно за столом, но просто так посидеть с дорогой сигаретой в зубах да поболтать за жизнь очень даже ничего. Рядом с диванчиками стояли пепельницы в виде высоких малахитовых ваз.
А ещё был музыкальный центр и большой экран на стене над ним.
Горыныч уже копошился там:
- Что будем петь, смотреть, танцевать?
Ирина:
- А давайте не будем его включать. Вон у Сани гитара в руках – он привез её с целью, вместе попеть что-нибудь наше, родное, русское…
Готовцева не надо уговаривать – он провел пальцем по струнам, и:
Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой Капитан.
Все разом заулыбались своему начальнику и хором впряглись в припев:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море.
И ранней порой мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой…
Когда допели песню, гитарист был вознагражден аплодисментами.
- Великолепно, Саня! Давай ещё.
- Предлагайте.
Готовцев самодовольно улыбался, искренне переживая свой успех.
На некоторое время в банкетном зале воцарилась тишина. Наверное, каждый в уме перебирал знакомые песни, отыскивая самую любимую.
Саня посмотрел на Ирину. Её глаза, лучисто переливаясь, поощряли его, вдохновляли, к чему-то побуждали.
И он предложил:
- Давайте послушаем нашу очаровательную Иру. Её любимая песня «Женщина в любви». Класс!
И начал аккомпанировать знаменитый хит Барбары Стрейсанд, написанный для неё братьями Гибб (группа «Би Джиз»). Ирина пела на английском, но песня столь замечательна, что приведу русский перевод Марата Джумагазиева.
Жизнь лишь мгновение, пойми,
Без мечты всегда
Пустыня – весь мир.
Сказала утром прощай,
Но сердцем себя
С тобой нам трудно понять.
На мелодию, удивительный голос Ирины «марсиане» замерли, кто где сидел или стоял. Зависли в воздухе руки со стаканами и столовыми инструментами, не донесшими их до ртов. Все повернулись в одну сторону и восхищенно, но с удивлением смотрели на певшую девушку.
Пришлось пройти вся и всё
До встречи нам.
Но пришла к нам любовь.
Я брошу всё для неё,
Пусть мне нелегко,
Но отдам тебе всё.
Не понимая слов, «марсиане» сердцем приняли мотив, а изумительный голос Ирины сводил с ума.
Ведь ты же мой навсегда,
Для нашей любви
Вся вечность ничто.
Такая с тобой нам судьба,
Что ты и я –
Мы в друг друга сердцах.
Горыныч что-то нажал, весь свет в зале погас, а люстра вдруг начала вращаться. В мерцающей полутьме звучала великая песня всех времен и народов. Или её делал такой замечательный голос очень красивой женщины…
Пусть между нами моря,
Но мы любовь,
Ни на что не смотря,
Всегда с тобой сохраним.
Пусть мне нелегко,
Но отдам тебе все.
На большом экране музыкального центра замелькали слайды. Вечерние зори с малиновыми разводами туч. Пышные, падающие из-за облаков лучи солеца. Яркие радуги в голубоватой лазури. Туманное, окруженное кольцами светило. Белая луна в кристаллической оболочке. Океанские отмели. Закутанные в облака утесы гор…
Я без ума влюблена
И открыться хочу, но ты ведь смотришь в себя,
Что я сделать могу?
Но за право своё
Снова и снова борюсь.
Что делать мне?
Природа закончилась на экране, пошли картинки творений рук человеческих – пирамиды Египта, картины из лучших галерей мира, дворцы, сохранившиеся в веках..
Я без ума влюблена
И я строю свой мир,
Чтоб завтра и навсегда
Ты стал бы моим.
И за право своё
Снова и снова борюсь.
Ирина, волнуясь, закончила петь, видя, как восхищенно сверкают глаза мужчин. И все, кто находился в зале, ударили аплодисменты, не щадя сильных ладоней.
- Я много раз слышал эту песню, но в таком замечательном исполнении впервые, - наивно признался Никита. – Вы, Ира, чудо!
А Ирина торжествовала – проняла кавалеров бесшумных пистолетов. И Саня – молодчина: все правильно понял, угадал её желание. Необъяснимость и загадочность их отношений порождали нежность, печаль, ощущение невыразимого таинства, соединяющего между собой людей, не дающего им пропасть. Эта песня о них и для них – пора бы уже гитаристу понять.
Коренастый, гибко подвижный, с пластикой дикого зверя и балетного танцора, Горыныч вышел на свободное пространство, пританцовывая и прихлопывая.
- Саня, изобрази! – и начал долбить степ.
Что можно изобразить в аккомпанемент чечеточнику?
Но Готовцев не растерялся – он не только нашел подходящий мотив, но и слова к нему. Играя на гитаре, запел:
В Кейптаунском порту
С пробоиной в борту
«Жаннетта» поправляла такелаж.
Но прежде чем уйти
В далекие пути,
На берег был отпущен экипаж.
Идут, сутулятся,
По темным улицам,
И клёши новые ласкают бриз.
Они идут туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин, и вина.
Где пиво пенится,
Где пить не ленятся,
И юбки узкие трещат по швам.
Небесная мелодия «Би Джиз» превратилась в музыку отбойных молотков. Настроение кампании мгновенно переменилось. Никто не рискнул подражать Горынычу, но все хлопали в ладоши и подпевали хриплыми (для куража) голосами:
Но вот ворвался в порт
Французский теплоход,
В сиянии своих прожекторов.
И свой покинув борт,
Сошли гурьбою в порт
Четырнадцать французских моряков.
У них походочка,
Как в море лодочка,
У них ботиночки,
Как сундучки.
А на пути у них таверна «Кэт»…
Они пришли туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин, и вина…
Было ощущение, что все происходящее в песне, творится здесь и сейчас – в этом зале. И пиво пенилось, и «марсиане» в этот момент были очень похожи на забредших в таверну англичан, и юбка (ну конечно же, платье).фривольно танцующей Ирины трещала по швам.
Зайдя в тот ресторан,
Увидев англичан,
Французы были сильно взбешены
И кортики достав,
Забыв морской устав,
Они дрались, как дети Сатаны.
Но спор в Кейптауне
Решает браунинг,
И англичане начали стрелять…
Война пришла туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин, и вина.
Где пиво пенится,
Где люди женятся,
И юбки узкие трещат по швам.
- Ненавижу! – заорал Баранкин хриплым, ужасным, утробным голосом, изображая француза, увидевших англичан. Его поддержал Никита, и стали они изображать приемы рукопашного боя. Впрочем, без контакта.
Когда пришла заря,
В далекие моря
Отправился французский теплоход.
Но не вернулись в порт
И не взошли на борт
Четырнадцать французских морячков.
Не быть им в плавании,
Не видеть гавани,
И клеши новые залила кровь…
Им не ходить туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин, и любовь…
Где пиво пенится,
Где пить не ленятся,
И юбки узкие трещат по швам.
После степа Горыныча марсиане всей гурьбой пристали к Капитану:
- Изобрази что-нибудь. Давай свою самую любимую.
- Для начала приложимся, - пригласил Капитан всех к столу.
Павлин схватил бутылку водки, стал наполнять рюмки.
Капитан предложил тост:
- Давайте выпьем за победу всегда и во всем. За Русь святую!!
- Ура! Ура! Ура!
Все чокнулись, выпили.
Саня, глотая водку, чувствовал, как попадает внутрь жидкий огонь. Но голова была светла, и руки не дрожали – готов продолжать петь и играть. А вот внимать окружающее стало сладостнее.
- Ну-ка, дай мне гитару, - сказал Капитан Готовцеву, усмехнувшись какой-то двойной улыбкой – веселой и легкомысленной, а так посмотреть – то досадной.
Все умолкли, уставились на командира, ожидая его любимой песни, радуясь вечеринке.
Капитан обвел присутствующих внимательными глазами, обдумывая, какую бы песню им исполнить. Надумал. Взял аккорды и запел.
Я хочу вам рассказать,
Как я любил когда-то,
Правда, это было так давно.
Помню, часто ночью брел я
По аллеям сада,
Чтоб шепнуть в раскрытое окно.
Капитан неплохо выдавал на гитаре чистый звук – печальный и искренний, также замечательно пел. И чувствовалось – не просто песню, а что-то свое, пережитое и оставившее след в душе. На него сочувственно смотрели остальные четверо «марсиан».
А когда её встречал я
Где-нибудь случайно,
Мне казалось – слышала она,
Как тревожно мое сердце
В этот миг стучало –
Ты одна на свете, ты одна.
Саня и Ира открывали для себя Капитана со всем не с той стороны, к которой привыкли – были ошеломлены произошедшей метаморфозой. Были поражены звуками голоса, ничем не напоминавшими прежний командирский тон. Поет дивную песню, а они, изумленные, слушают.
Я мечтал ей улыбнуться
И руки её коснуться,
Назвала б меня любимым.
Стал бы самым я счастливым!
Долгожданное, как блеск небесного света, душевное откровение. Острое, слезное прозрение и счастье в любви – пусть безответной. Русские красота и необозримость, таинственная сила в песне, написанной англосаксом. Родина ненаглядная, как женщина притягательная, для всех одинакова. И Капитан уверяет, что Россия жива, что они – сыны её и солдаты, оплаканы ею и воспеты.
До сих пор она мне часто
Снится в белом платье,
Снится мне, что снова я влюблен.
Раскрывает мне она, любя, свои объятия,
Счастлив я, но это только сон.
Капитан отложил гитару.
- Ну, кто сменит? У кого засвербело сердце?
- Дай мне, - предложил Никита и принял инструмент бережно, как ребенка. Сначала прижал к груди. Потом подул на неё, будто вдохнул свою задумку. Огладил легонько, сбросил со струн несколько печально прозвучавших звуков.
Пальцы Никиты двигались осторожно и нежно, словно он перебирал не струны, а волосы любимой женщины. Стала понятна его мелодия.
Болтающие и болтающиеся по залу «марсиане» вдруг изумленно утихли. У всех на лицах появилась одинаковая печаль.
Никита пел:
Не жалею, не зову не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Никита тоже пел о себе. Готовился к чему-то, о чем уже знал. К тому, что маячило впереди беспокойной и опасной службы. Сделало его избранником среди всех сидящих. В этом зале. Он ничего не вымаливал себе – все уже решено в его судьбе.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Все сидели, слушали, как плывет по залу мелодия. Звук гитары и слова песни, казалось, через окно вылетает наружу и тает в сырой ночи.
Дух бродяжий, ты всё реже-реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Подпевать никто не решался, испытывая в душе беспокойство и неясную печаль. А может быть, им казалось, что они в чистом поле, где незримая под облаками поет чудная птица, заставляя думать о жизни. О суете и опасностях, о нежности, любви и печали. О встрече с единственной женщиной…
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Что-то умаляющее детское мелькнуло в лице Никиты. Будто уповал он на волшебную силу жизни, её всемогущество и милосердие, благую волю. Искренне пел – про себя…
Все мы, все мы в этом мире тленны.
Тихо льётся с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Все, наверное, как Саня, чувствовали тот мир, в который их влекли слова песни. Есенин – ровесник им и потому так понятен…
Не жалею, не зову не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я останусь вечно молодым.
Никита закончил петь.
Все молчали, переваривая в душе услышанное.
Ладненько – думал Саша о «марсианах» - талант на таланте. Скучал по гитаре, но не решался её взять, ожидая следующее дарование. Остались двое, ещё не являвшие свои способности – Павлин и Баранкин. Но последний заметно был подшофе. Налил себе в рюмку водки и насадил на вилку лепесток семги.
- Предлагаю тост про убитых бздежиков. За нас с вами и за хер с ними!
Никого не дождавшись, выпил один.
Капитан посоветовал:
- Сходи, проветрись на крыльцо. Да смотри, не урули – вместе пришли, вместе уйлем.
- Я в порядке, Капитан, - отказался покинуть зал Баранкин.
- Так следи за базаром – с нами дама! Кто следующий берет гитару?
Все молчали, будто выдохлась группа в своих талантах. И если петь, то о чем – о войне, о дружбе, о жизни и смерти, о таинстве любви, о вероломстве…?
Капитан разрядил обстановку.
- Слушайте, у меня есть прекрасная, вкуснейшая бутылка «Бордо»! Подарок друзей из Франции! Принес с собой и берег до кульминационного момента. Давайте её попробуем.
Он подошел к вешалке и снял с крючка целлофановый пакет. В нем и была презентованная бутылка.
- Ну что, друзья, давайте за стол! Выпьем французского вина, порадуем русский желудок!
Вино было чудесное, вяжуще-густое, терпкое.
Смакуя его, Капитан:
- Подобные вечеринки, други мои, нам надо устраивать почаще: в повседневной жизни мы слишком угрюмы. А ведь бытие наше состоит не только из дерьма и трухи. В нем есть и должны быть положительные моменты. Вот как сегодня!
В свои тридцать восемь он был крепок, высок, исполнен властной величавости и теплого дружелюбия. На широком открытом лице серые глаза смотрели внимательно, зорко, и волнение, радостное или горькое, угадывалось по крыльям носа. Губы сохраняли мягкость и свежесть молодости.
Крупное и красивое лицо было у Павлина. И внимательные глаза. Он взял в руки гитару. О чем петь собрался? Но он передал инструмент Готовцеву.
- Саня, знаешь про маму? Там слова такие :
О, мама,
О, мама, где же ты,
О, где же ты?
Павлин прохрипел не совсем музыкально, но очень доходчиво
Готовцев кивнул и взял аккорды.
Павлин запел, как умел:
Вернулся, мама, я домой,
Но не встречаешь ты меня.
На свете я теперь один,
Один на свете я!
Баранкин вдруг понял, что для него, бесталанного, это шанс не упасть в грязь лицом. Подскочил к товарищу и присоединил свой голос. Второй куплет они пели дуэтом:
Рукой жестокой за тобой
Закрыла смерть навеки дверь…
Вернулся, мама, я домой,
Но где, где ты теперь?
Горыныч поколдовал над музыкальным центром и на экране появились слова караоке. Третий куплет пели все, кроме Сани – он сидел спиной к монитору.
Стоит все также домик наш
Под липой старой и густой,
Но только пусто стало в нём.
Стоит наш дом пустой…
У Ирины слезы потекли по щекам, и взгляд Готовцева затуманился. Но песня продолжалась.
Так много я прошел дорог,
Невзгоды все перетерпел…
Вернулся, мама, я домой
Но где, где ты теперь?
Капитан разволновался. На лбу его резче обозначилась складка, похожая на рубец. А может это и был шрам – не все поведал про себя, видать.
На долю выпало мою
Совсем нелегкая судьба…
Как без тебя теперь мне жить,
Как жить мне без тебя.
Готовцев чувствовал исходящую от незамысловатых слов некую силу. Она влекла к себе, манила в свое загадочное пространство, куда погружалась душа. Он мотался по свету вместе с героем песни. Он давно потерял родителей и, конечно же скорбел о них, нуждался и жалел…
Прости меня, прости за всё.
Я не забыл тебя, поверь!
Вернулся, мама, я домой,
Но где, где ты теперь?
На обратном пути Ирина Ольге:
- Я перечислю деньги на счет Фонда Правосудия. Ты заберешь мой долг, а на оставшиеся откроешь охоту на бздежиков в Украине. Тысячу евро за наемника с Польши.
- Больно круто! Такую сумму Фонд перечисляет за генерала ВСУ или СБУ, Губернатора области или мэра крупного города.
- Зато бздежиков там не будет в мгновение ока. По крайней мере, легионеров регулярных частей.
Нина Николаевна осуждающе:
- Нашли же вы время и место о таком говорить! С нами ребенок едет.
Но ребенка, утомленного театральным зрелищем, укачала дорога.
Машина мчалась по ночному шоссе. А Саня думал, перебирая в памяти вечеринку. Русские люди знают о мире такое, чего не ведают другие народы – мудрые, образованные, многоопытные. Русская (и советская тоже) литература – это непрерывная проповедь добра, справедливости. Непрерывная молитва о спасении всего рода человеческого, всего живого на планете. И цветка, и птицы, и звезды небесной. Русский язык обладает такими словами волшебными, такой музыкой и таинственным трепетом, что умеет назвать невыразимое, ощутить недоступное, понять непостижимое. Русский язык отыскивает во Вселенной истины, которые таятся там, безымянные и неуловимые.