Ночь бесшумных пистолетов
Всем, любящим жизнь, посвящается!
«Баргузин» подкатил к околице. Остановились, двигатель заглушили.
Капитан Никите:
- Пройдешь по улице, никем незамеченный, на крыльце двухэтажного здания снимешь часового. Труп уберешь, нам маякнешь.
- Понял, - сказал боец и ушел.
Остальными овладели ожидание, оцепенение и неподвижность. Бойцы чувствовали свое бессилие в данный момент – неучастие, невозможность помочь товарищу. Включали в душе суеверие – первобытное, из самых глубин. То, что беду отводило.
- Знаешь, - шепнул Саня Изольде, - у меня удивительное чувство, что я уже был здесь когда-то.
- Наверно, с моих рассказов.
- Ты свою душу как ощущаешь? Мне моя очень часто снится, как живая и посторонняя – мы с ней частенько спорим.
- Наверное, это совесть.
Готовцев кивнул в ответ.
- Вот когда накатит бессонница, и мысли разные лезут в голову, люди облака считают или баранов – а я строю дом.
- Как это?
- Ну, должен же мужчина посадить дерево, воспитать сына и построить дом.
- Дом, который у тебя есть, мне нравится. А дерево ты посадил? А сын у тебя есть?
- Вот вернемся и займемся этим.
- Счастливая Ольга!
Разговор иссяк – каждый задумался, будто выспался, маялся о своем.
Вмешался в тему Павлин:
- А я, когда мучаюсь без сна, вспоминаю всех кого знаю – родных, друзей, учителей, соседей по двору.… И всем желаю добра. Что удивительно – силы мне пребывают, хоть и не спал.
- Что это? Смотрите! – Баранкин выскочил из кабины.
И все остальные из автобуса.
Высоко в небе звезда двигалась – не мерцая, на самолет непохожая. Звука тоже не было слышно. Все наблюдали за ней, пока она не ушла за горизонт.
- Спутник, наверное, - сказал Саня.
Пробежала собака, на них не обращая внимания. Это спасло ей жизнь, потому что Капитан достал АПБ.
Хрипнул прибор короткой связи.
Голос Никиты:
- Чисто!
- По местам! – приказал Капитан. – Заводи, поехали.
Подъехали к двухэтажному зданию с польским флагом на козырьке крыльца.
- Прижмись к правой стороне, - Капитан Баранкину. – Ближе к забору напротив вон того домика – бани или сарая – чтобы из окон жилого дома тебя не увидели. Ты останешься здесь. Будешь обеспечивать наши тылы. Никого не подпускай. Возьми в руки автомат, рядом держи гранатомет. Влюбленные парочки пропускай, если не проявят любопытства. Собак не дразни, а если залает, мочи из АПБ, но чтоб наповал, без визга и шума. Все понял?
И остальным:
- За мной!
Пять человек в одинаковых камуфляжах с пистолетами в руках легким бегом пересекли площадь.
Возле стены дома сбоку от крыльца стояли в ряд польский бронетранспортер «Росомак» и шведский внедорожник «Вольво».
У дверей Никита:
- Путь свободен.
- Где часовой?
- Под БТР – прилег отдохнуть.
Капитан махнул рукой, увлекая всех за собой:
- Ну что, ребята, завершим операцию!
Войдя в коридор, остановились.
Капитан шепотом:
- Действуем так. Входим в комнату, глядим – есть ли нелюди? Смотрим погоны на мундирах. Подпоручика в плен берем, остальных мочим.
Изольда вмешалась:
- У него кабинет наверху.
- Посмотрим.
В первую незапертую дверь вошли двое – Никита и Саня следом за ним.Это был тот самый зал, где бздежики отмечали день единства с украинским народом. Столы и стулья остались на месте – здесь теперь была столовая. Но появились две кровати, на которых спали два наемника.
Хорошо спали, крепко.
Устало усмехнувшись, Никита приставил ствол пистолета к широкому лбу и нажал курок. Раздался шлепок, голова дернулась, и больше ни звука.
Саня хотел проделать такую же операцию с другим спящим, но чоповец оттеснил его, застрелил бздежика и тихо сказал:
- Не марай рук.
Потом по короткой связи доложил: «Минус два».
Вышли в коридор.
У лестницы на второй этаж стояли Капитан и Изольда. Горыныч с Павлином шли осторожно коридором по правой и левой стороне – пробовали двери на предмет открытия.
В очередную Горыныч вошел, и послышался шум. На помощь кинулся Никита. Из комнаты звуки – будто по попе кого-то отхлопали. Потом оба вышли.
- Что не так? – хмуро спросил Капитан.
- Один проснулся или не спал – по руке ударил, и я промахнулся. Вот сюда попал, - он ткнул себя пальцем в горло. – Кричать он не смог, но захрипел. Добил его в голову.
- Сколько?
- Минус четыре.
- Мундиры смотрели?
- Нет офицера.
- Пятеро на дороге, здесь семерых – ещё пять осталось. Досматривайте коридор – наверх поднимемся.
Когда Готовцев к ним подошел, Изольда прильнула к нему плечом.
- Как ты?
- Нормально.
А руки дрожали.
Разбившись на пары, они шли коридором – Готовцев с Никитой, Горыныч с Павлином. Толкали и дергали двери. Их было немного, и все закрыты. По левой стороне. По правой последняя подалась.
Никита остановился и поднял руку – внимание!
Потом вошли друг за другом.
В комнате – четыре кровати, тумбочки, стол, стулья, на них одежда. Наемники спали сном глубоким. Их лица через ПНВ смотрелись жутко – будто из загробного мира пришельцы.
Никита сделал знак Сане – обходи стол справа.
В сущности, все отлично и славненько так. Проверить пагоны мундиров, висящих на спинках стульев, и отшлепать по попе, не будя – пусть досыпают, сколько им влезет на том свете.
И спящие не заупрямились, не заартачились, не стали огрызаться и бузить – получили четыре заслуженных шлепка в головы и отбыли в мир иной.
Никита по близкой связи:
- Минус четыре. Нет офицера.
Выходя из комнаты с четырьмя трупами, Готовцев подумал о себе – он не убийца, нет, он посланник судьбы, и сам в её руках. Только не ясно было – искренне он так думает или за этими мыслями таится тончайший глум над самим собой?
Никита, между тем, чертыхался вполголоса.
- Что не так? – Саня спросил.
- Последний козел боком лежал – я, дурак, ему ствол к виску. Садануло так, что глаза вон: один в меня попал, а другой так страшно выпучился…. Американский ужастик отдыхает!
И выкинул полотенце, которым оттирал пятно крови на куртке.
Готовцев ужаснулся представленному зрелищу. И слава Богу, что не видел.
Нахрена я вперед батьки в пекло лезу? – эта мысль пробежала и канула. Позабылась, сменившись другой.
Оба осторожно последовали наверх, куда уже поднялась вся команда.
Один бздежик в живых остался, но самый опасный. Потому что дверь в его спальню (кабинет?) оказалась запертой. Хотелось закончить операцию, как и начали – без шума и криков. Но как это сделать при условии, что подпоручик должен остаться в живых для дальнейшего допроса.
Тихо шагая тяжелыми берцами, Капитан ушел в конец коридора и на короткой связи вызвал Баранкина.
- Бери с собой «фомку» и автомат на всякий пожарный. Автобус закрой и дуй сюда. Нужны твои криминальные способности бесшумно вскрывать двери…
Глухая ночь. Украинское село. Двухэтажное здание бывшей советской власти и колхозного правления. Здесь же были когда-то сберкасса и почта. Ничего не осталась на сегодняшний день – одни трупы в кроватях…
Да ещё, темные тени бесшумно движутся коридорами, будто привидения. Спит село в светлой наивности, не знает, что незваных гостей их, назвавших себя новой властью, всех перебили в их постелях. Обречен командир – очень и очень скоро безжалостные силы взломают дверь и в его кабинет.
Тиха украинская ночь, разноцветные мерцают на небе звезды, складываясь в соцветья. Никто не видит их красоту – пусто на улицах, не бродят влюбленные парочки. А не с кем гулять красивым украинским девчатам – парни-то все в окопах на фронте или в бегах по заграницам. Многих уже отпели…
Росчерк по небосклону падающей звезды. Очевидец сказал бы – оборвалась чья-то жизнь.
Плач Польша, твои сыновья полегли за Украину, могучую и незалежную,
Водитель Баранкин, тихо поднявшись на этаж, все принесенное сложил у стены. Потрогал дверь аккуратно, ручку замка, косяки ощупал, поднажал руками на дощатое полотно, прошелестел одними губами:
- Плохо, что в коридор открывается.
- А я о чем, - так же беззвучно сказал Капитан.
Хмурый, недовольный собой и работой Баранкин взял в руки «фомку».
Ну, не простая вещица, скажу я вам. Её плоский загнутый конец был не просто остер – он заканчивался гибкой и тонкой стальной пластиной. Её-то и сунул взломщик в щель между дверью и косяком как раз напротив замочной скважины.
Противостояние металла и дерева, а точнее, человека с замком длилось не долго. Раздался щелчок – не то чтобы очень громкий, но достаточно четкий для того, кто не спит, и дверь, повинуясь руке Баранкина, распахнулась без скрипа.
Подпоручик Быховский крепко спал. Он лежал в кровати.
Того памятного дивана, который Изольда так не хотела увидеть, в комнате не было.
Камуфляж подпоручика висел на спинке стула. Рядом стояли офицерские сапоги. На ремне кобура пустая.
Капитан на своем веку повидал немало захватов. Приложив палец к губам, как знак всей команде, тихонько подошел к кровати и из-под подушки извлек пистолет подпоручика. Далее жестом приказал Баранкину стать у окна и наблюдать за площадью и микроавтобусом.
Подошел к столу, открыл его ящик, поманил к себе Изольду и ткнул пальцем.
Та поняла – стала рассматривать содержимое. Извлекла только ключи от “Вольво», сунула себе в карман. Покачала головой, глядя на Капитана – нет карты памяти кинокамеры.
Тот кивнул – понял, мол. Осторожно ступая, принес одежду подпоручика и разложил на столе. Сам принялся потрошить карманы.
Осмотрев все извлеченное, Изольда отрицательно покачала головой.
- Будите пана, - хрипловато сказал Капитан в полный голос.
Три бойца подошли к кровати – один с липучкой в руках, двое сзватили Быховского за руки. Подпоручик открыл глаза, и в то же мгновение ему запечатали рот.
Руки за спину завели, надели наручники, на стул усадили.
Быховский никак пока не реагировал, лишь в глазах изумление застыло.
Капитан:
- По-русски разумеешь, пан подпоручик?
Тот отрицательно покачал головой.
- И хохлы так утверждают, пока их жизнь не прижмет. Горыныч, прижми берцами бздежику гениталии – что он нам скажет?
Быховский замычал, замотал головой.
- Нашлепку мы снимем, но говорить надо тихо. Попробуешь крикнуть, в ухо получишь. Уразумел?
Быховский кивнул.
Капитан:
- Ситуацию, думаю, ты просек. Бойцы твои на том свете. Тебя мы тоже убьем – врать не буду. Вопрос в том, как ты умрешь. Отдашь то, что мы ищем, просто пристрелим, будешь разыгрывать из себя героя – помучаем, но не долго: на вечную жизнь не рассчитывай. А вот ночь с нами – до рассвета ещё далеко.
- А что вы ищите? – спросил Быховский освобожденным ртом.
Капитан Изольде:
- Хотите взглянуть врагу в глаза.
Та подошла:
- Помнишь меня, тварь? Я обещала, что отомщу, и смерть пришла за тобой. Куда спрятал карту памяти моей кинокамеры?
Девушка ненавидела подпоручика, блестела глазами. Голос её срывался на клёкот. На горле двигалась и пульсировала синяя жилка.
- Ты?! – изумился пан подпоручик. – А ты мне снилась, Оливия Харрис.
Капитан:
- Вопрос задан. Ты отвечаешь или тебе сделать больно?
- Карта? Да Бог с ней! Где-то здесь была. Вы посмотрите в ящике стола.
- Смотрели уже.
- Тогда в карманах формы.
- И там его нет.
- Значит, потерял.
- Значит, будем пытать.
- Побойтесь Бога, господа. Эта безделица мне и даром не нужна.
Капитан оглянулся на бойцов:
- Кто начнет?
- Шеф, - обратился к нему Готовцев. – Мы в автобус пойдем.
И к Изольде:
- Или ты хочешь посмотреть?
- Нет-нет, идем отсюда.
Капитан:
- Баранкин, проводи.
- Оливия! – крикнул Быховский и тут же умолк, получив удар в косицу.
На крыльце Изольда протянула ключи от внедорожника Готовцеву:
- Обратно мы поедем на этой машине. Она моя. Я забираю её.
Баранкин пожал плечами и пошел к «Баргузину», с «фомкой» в руках и автоматом на плече.
Тихо-тихо в салоне играла музыка. Изольда приникла к плечу Готовцева.
- С твоего врага сейчас сдирают кожу. А он истошно кричит: «Мамочка!» Ты довольна? Это то, что ты хотела?
- Предлагаешь его пощадить?
- Предлагаю его пристрелить…
Короткой связью Баранкин доложил:
- Капитан, гости в «вольво» ушли. Говорит дамочка, это её машина, обратно на ней поедет.
- Бог с ними.
И остальным:
- Что будем делать с этой тварью?
- Шлепнем и скажем – от болевого шока сдох. Не марать же взаправду руки и совесть об эту польскую сволочь.
- Что у нас нет заплечных дел мастера? Упущение спецподготовки. А под приказом кто-нибудь будит?
- Могу в хайло пару раз дать – бздежику хватит.
- А за премию?
- Лишишь или дашь?
- А как ты хочешь?
- Нет, и за деньги пытать не буду. Сдался мне этот бздежик вонючий. Вон уже плачет…
Подпоручика действительно сотрясала нервная лихорадка, и слезы сами собой наворачивались на глаза. Какой печальный итог недолгой жизни. И ожидание боли… Матка божка!
В салоне «вольво» Готовцев:
- Да плюнь ты на эту карту – подумаешь, компромат. Может, он её действительно потерял.
- Ты не знаешь, как честь высока для Аберкорнов – дороже жизни.
- А мы в тебе любим просто Изольду, которая стала для нас Ириной. Попустись. Это так не по-русски – измываться над связанным пленником. Скажи Капитану короткой связью, чтобы прикончили бздежика и уносили ноги.
- Может, вообще в живых оставить?
- Капитан не согласится – бздежик видел наши лица. Он должен, однако умереть…
Подпоручик сипло выдохнул. Так будут бить или не будут? – не поймешь этих ватников. Со смертью уже смирился. Готов последовать в пучину бездонную, откуда не возвращаются никогда.
Жила на его лбу зримо пульсировала, прогоняя сквозь мозг ужасную мысль о пытках и боли.
К черту! Не надо молчать, пока рот свободен. Надо говорить и говорить их командиру об офицерской чести и достоинстве. До последнего слова, как до последней пули! Живым не сдаваться! До последнего хрипа буду драться. Черт бы их всех побрал! Он подпоручик польской армии, и это о чем-то говорит! Куда подевалась карта проклятая? Вот незадача!
Быховский криво усмехнулся искусанными губами.
Ему казалось, он сходит с ума. И мир вокруг тоже взбесился – исполнен зла и порока. Нет такой силы, которая его исцелит, вернет ему разум и смысл. Он, подпоручик польской армии, католик от крещения, утратил веру и готов служить дьяволу, отдаться на волю злобных сил, лишь бы спасти свою жизнь.
Отправляясь на Украину, он строил иные планы. И вот тебе на – в ощип попал! Действительность обманула ожидания. Это чувство совершенного промаха становилось невыносимым в ожидании боли и смерти. Всех бойцов взвода укокали ватники – никто не придет ему на помощь.
И, чувствуя, как поминутно слабеет, как оставляет его воля, меркнет рассудок, он стал в своем безрассудстве молиться. Не Иисусу, сыну Божьему, не матери его, Богородице, а той злобной силе, низвергнутой Отцом всего сущего на Земле, в подземный Ад. Он стал молить, чтобы душу скорее забрали в Преисподнюю, а тело ему нахрен не нужно – пусть делают с ним, что хотят, проклятые ватники…
Что же они тянут, сволочи?
Он мучился, сопротивлялся, боролся с собственным страхом, пытаясь умереть достойно. С трудом уже отмечал время – далеко ль ещё до рассвета? Сколько ему осталось жить?
А незваные гости из России, сбросив его на пол, сидели на стульях, кровати, столах - курили и тихо переговаривались.
Судьба его решена и нет никакой надежды. Только ненависть осталась в душе – даже страха, кажется, нет.
Ему вдруг начало казаться, что все это не случайно. Все дело в этой проклятой журналистке. Не будь её или встреть нормально тогда, без шляхетской заносчивости и надругательства, остался бы сам жив, и живы были его солдаты. Жаль, что поздно пришел к нему этот горький опыт.
Так панически действовала на Быховского окружающая обстановка.
Перебирая в памяти всех своих погибших товарищей, подпоручик считал их добродушными, дружелюбными и наивными людьми, не заслужившими такой участи. Что такого они совершили, чтобы их спящими застрелили? Подумаешь, над бабой насилие совершили! Да она сама этого захотела. Был же выбор. А она – «бздежик вонючий!» залепила ему прямо в лицо. Как тут стерпишь?
Уловив сомнения в диалоге ватников о его судьбе, Быховский предложил убежденно и жарко:
- Возьмите, господа, меня в плен. Я много могу чего рассказать. Готов говорить на камеру все, что вы скажите…
- Не мели чушь! – резко оборвал его Капитан.
Остальные смотрели с презрением.
Подпоручик был утомлен и раздражен – быстрей бы кончали его, сволочи! Он сжал сильно веки – словно заслонился от видений неминуемой смерти, подступавших со всех сторон. Вот так бы взять и умереть самому – назло врагам!
Страх миновал. Сердце продолжало стучать. Вместо страха навалилась тоска. Он подпоручик польской армии сейчас умрет, всеми отвергнутый и пропащий, живущий из последних сил. Глухая, темная злоба, близкое к истерике бешенство закипало в нем. Судьба его обманула!
За что? За что меня так? – кипел возмущенно разум.
Страх его кончился, превратился в лютую ненависть. Он ненавидел и желал погибели всем – и ватникам, и хохлам, и всей Европе из стекла и бетона, и всей планете – чтобы упали на эту Землю ядерные ракеты, сожгли дотла, вскипятили моря, заразили радиацией атмосферу, уничтожили жизнь, отвратительную и постылую…
Он так страстно взывал к Америке, вымаливал ударить ядерными ракетами прямо сейчас, прямо сюда, что дрожь катилась по его телу, ожидая немедленного испепеляющего удара.
Но удара все не было. Все, что он мог, это лежать и плеваться липкой кровавой слюной. Быховский испытывал последний предельный ужас, затмевающий глаза пустыми бельмами…
Капитан посмотрел на часы – время принимать решение уже подошло. Дело, им порученное, сделано с блеском – потерь нет, шума нет, кончить этого бздежика и в обратный путь. Никто не возьмется пытать эту тварь – была нужда совесть марать!
В комнате душно, накурено, свет не включен – все в ПНВ кроме подпоручика.
- Э, парни, а похоже, что бздежик сдох, - присел на корточки Никита.
Все подошли и склонились над трупом.
- Со страха что ли?
- Смотри, а морда-то какая злобная…
- Да Бог с ним – издох так издох, - проворчал Капитан, делая контрольный выстрел а голову.
Последний шлепок…
Ещё была ночь. Спало село.
Осторожно и тихо чоповцы покидали двухэтажное здание с польским флагом на козырьке крыльца. Трое пошли к микроавтобусу через площадь. Капитан свернул к «Вольво».
- Подпоручик скончался от болевого шока, ничего не сказав.
- Да Бог с ним! Я уже сама хотела вам предложить покончить с ним и уносить ноги. Нам ещё границу надо пересечь до рассвета.
- Вы на этой машине обратно поедете?
Изольда, не смутившись и твердо:
- Это мой внедорожник, и я его забираю. Саня мой бывший водитель. Мы едем за вами. Полный порядок, Капитан!
- Да я разве против? – пожал плечами и Сане. – Фар не включай, пока мы не включим. Связь тоже держите включенной.
Готовцев кивнул:
- Было бы сказано.
- Спасибо вам, - сказала Изольда. – Такого мужественного человека и надежного командира я бы хотела иметь своим другом.
- Обращайтесь. Мы всегда вам поможем. – и к Саше. – А вы просто наш человек.
- Возьмите, - Изольда подала ему АПБ.
- За границей вернёте, а пока придержите на всякий пожарный.
- Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо, - это Изольда.
- Саня, а ты автомат возьми, на всякий пожарный, - предложил Капитан.
- Давайте не будем кликать беду. Все у нас будет хорошо, - отказался Готовцев.
Они постояли втроем, помолчали. Потом обнялись за плечи, будто прощаясь. И было им всем хорошо.
Капитан, махнув рукой, ушел в микроавтобус к своим.
Саня запустил двигатель и, посматривая на «Баргузин», сказал:
- Домой вернемся, такие посиделки устроим – чертям тошно станет.
Изольда, глубоко вздохнув:
- Хочу, чтоб ты знал – я в вас нуждаюсь. В вашей семье – пожилых и маленьких, в тебе и Оле. Я нуждаюсь в вас! Не отторгайте меня. Пожалуйста.
- Да никто и не собирается, - удивился Готовцев.
Изольда вдруг схватила его руку и уткнулась лицом в ладонь.
- Ты добрый! Ты сильный! Ты мне милый! Я хотела написать, но лучше скажу.
- Говори.
- Но я уже сказала – ты мне милый.
- И ты мне мила. Но давай ничего не будем делать за спиной Оли.
- Она мне говорила, что не против нашей близости.
- Мне она тоже говорила и даже султаном называла. Но давай вернемся домой и спросим снова – можно нам или нельзя заниматься любовью.
Изольда глаза округлила:
- Саша, о чем ты? Я про чувства.
Он, поперхнувшись, сказал:
- Сложно тебе будет– я очень люблю свою жену.
- А меня? Ну, хоть чуть-чуть…
- Может, ты встретишь свою половину – жизнь не сегодня кончается.
- Ты моя половина, - сказала Изольда и надула губы.
Они смотрели, как микроавтобус выруливает на проезжую часть. Прежде чем пристроиться за ним, Саня вдруг обнял Изольду одной рукой, притянул к себе и поцеловал в губы.
- Милая ты моя!
Это был жест . сумасшедшего. Ночь такая – все сходили с ума.
Нет, правда, что-то изменилось вокруг – будто мир стал иным.
Капитан приедет в Челябинск, доложит начальству, и вся команда получит премию. Изольда вроде как успокоилась – отомстила за поруганную честь Аберкорнов и с Сашей объяснилась. Готовцев приходит в себя. И лишь семнадцать польских легионеров поедут домой в гробах.
Такова жизнь – каждому свое.
Изольда поглядывала на Сашу. Пыталась угадать, какие картины и зрелища толпятся в его душе. Что значит его поцелуй? Желание обладать? Или благодарность за что-то?
Жестокие картины чудились герцогини в воображении Готовцева. Жестоким было его бледное мужественное лицо. И оно напугало Изольду.
А с Саней творилось вот что. Ему было хорошо, легко и счастливо – все получилось, он едет домой. Образы убитых им бздежиков вряд ли будут его преследовать: они явились сюда как враги, совершили насилие и получили свое по заслугам. Изольда рядом. Дома их ждут родные. Он любит их и желает добра.
Микроавтобус и «Вольво» пересекли трассу, ехали следом, проложенным ранее в чистом поле. Но что-то изменилось в природе – ни цветом, ни запахом, ни звуком, а словно продернулось по небосклону незримая тень и пространство чуть дрогнуло, стало иным.
Саня понял метаморфозу – обе «медведицы звездные» сделали полукруг. В центре вращения – звезда Полярная. Так всегда было по закону вселенной.
Между тем, ковыряясь в бардачке машины, среди прочего хлама Изольда вдруг усмотрела злополучную карту памяти своей кинокамеры.
- Вот ты где, проклятая! – возликовала девушка.
Сунула мизерную пластинку в нагрудный карман куртки, прижала ладонью, закрыла глаза и, шевеля губами, помолилась.
- Что там? – спросил Саня.
- Уф! – вздохнула облегченно Изольда и открыла глаза. – Карта памяти нашлась. Лежит себе в бардачке среди прочего хлама, а мы с ног сбились.
- Напрасно пана пытали, - усмехнулся Готовцев.
Изольда тихо сказала:
- Теперь я избавилась навсегда от всех свидетелей и улик моего позора, и хочу начать новую жизнь Ирины Готовцевой.
- С днем рождения, сестренка.
- Тогда послушай последнюю исповедь герцогини Аберкорн – ведь она по уши в тебя влюблена. Все пытаюсь припомнить, как мы первый раз повстречались – каждую мелочь, каждое словечко. Как впервые тебя увидела в ресторане донецкой гостиницы. А вот как за столом оказался, не помню. Что и как говорили тоже.
- Ты меня расспрашивала, а я сидел, любовался тобой и чувствовал себя неловко. Так и сидел – больше на руки смотрел, чем в лицо.
- Ты мне не поверишь! Скажешь, что я выдумываю. Может, и вправду выдумываю, теперь, когда призналась. Но мне кажется, что, когда впервые тебя увидела, когда мы заговорили тогда, среди множества мыслей была и эта. Мысль, что у нас с тобой могут возникнуть отношения ближе, чем служебные. Мы будем вместе лежать в постели и смотреть друг на друга. Такая вот мысль была мимолетная. Грешная, должно быть, потому и не сбылась.
- Я тогда не думал об этом. Просто поглядывал на тебя и любовался. Суеверие вспомнил – кто-то же послал тебя ко мне.
- Мне кажется, я всю жизнь ждала твоего появления в моей жизни. Ну нет, конечно, я не знала тебя, не знала, что ты – это ты. Твое имя, твое лицо. Но чувствовала – я должна тебя встретить. Не знала где, но чувствовала, что ты есть. Ждала-ждала. Встречалась с разными людьми, всматривалась в разные лица, вслушивалась в разные слова и понимала – это не то. А в Донецке, в ресторане я вдруг узнала тебя. Подумала – это он! Чуть не вскрикнула: «Это ты!» А ты и не почувствовал вовсе.
- Я почувствовал позже, когда ты позвонила с призывом о помощи. Тогда и пришли ко мне чувства, не совсем, скажем, братские. Я обещал тебе помощь, а на душе стало не спокойно. Загадал, если все у нас получится, и ты в благодарность предложишь переспать, я соблазнюсь. Пусть будет стыдно мне перед Ольгой, но это влечение сильней меня. И мы же не скажем ей?
- Ты соблазняешь меня?
- Нет-нет, я прошу тебя устоять – не поддаться плотским влечениям.
- Зачем же тогда поцеловал?
- Очень хотелось.
- А ведь ты меня, братик, выживаешь. Сам не можешь устоять, предлагаешь это сделать мне. А ведь я люблю тебя. И какой выход? Мне надо уехать. Вот так удача превращается в горе. Люблю, но не хочу с тобой секса. Мне достаточно поцелуя, пусть даже в щеку. Хочу, чтобы говорил мне слова, которые говоришь жене – ласковые, нежные…
- И неискренние…
- Не правда! Я чувствую, что ты меня любишь. Но я не хочу тебя отнимать у семьи. Все должны быть счастливы – в том числе, и ты, и я. Уйми свое либидо. Я обещаю держать себя в руках – никаких слепых вспышек страсти: все пристойно и духовно.
- Платоническая любовь: Как у Тургенева с Полиной Виардо?
- Ведь жили же люди. Бери пример и учись. Они были неразлучны и мы сумеем. Я не хочу от вас уезжать. Пойми это и пожалей меня. Мы можем быть вместе без полового акта – все в твоих руках. И Олино счастье не будет омрачено. Я разрешу тебе целовать мои руки.
- Наверное, страдать будем.
- И однажды не выдержим. Но мы же люди, а не животные – инстинкты должны быть послушны разуму. Главное – я не хочу расставаться с вами. И ты не хочешь, чтобы я уезжала. Ведь верно?
- Да это так.
- Мы не будем с тобой мучиться, если оставим в прошлом Изольду Аберкорн. Я теперь Ирина Викторовна Готовцева, твоя сестра – прошу любить и жаловать по-братски. Если хочешь, я расскажу тебе все о себе – кто у меня был, кого оставила.
- Если это удобно, всем расскажешь. А если нет, то и не надо. Не надо никаких тайн раскрывать. Забудем герцогиню Аберкорн. Теперь ты Ирина – сестра моя, милая и любимая. У нас ещё будет время придумать наше общее детство и всем рассказать. Сколько будем жить, столько будем рассказывать.
- Ты мой дорогой, любимый брат. Мне так хочется понять тебя до конца. Твои мысли, ваше с Олей дело. Я чувствую, какое оно нужное и полезное, сколько в нем разумности, силы. До конца ещё не понимаю, но хочу в нем участвовать, Если надо, готова учиться. Нам, журналистам, не привыкать вникать в человеческие тайны. И я постигну все и буду вам помогать. Верьте мне! Стану служить вашей Родине. Россия она не только ваша – она радетель всего мира. И рядом с вами для меня возникнет большое, настоящее дело, ради которого стоит жить. Обещаю, мой милый брат – буду ему служить. Не оставлю вас, не покину, покуда живу на свете!
- Ты очень сильная. Сильная духом. Во многом сильнее меня. Мне кажется, ты чувствуешь что-то такое, что недоступно мне. Что-то очень важное, высшее. Ты зорче, чище, духовнее. Мне даже кажется, что ты ясновидящая.
- Ну, какая я ясновидящая. Самая обыкновенная. Журналистка.
- А мне кажется, над тобою ангел небесный парит.
- Не знаю, может быть. Может, действительно ангел повсюду летает за мной – наблюдает, охраняет, поправляет, подсказывает…. Мне иногда кажется – куда бы я ни попала, за мной внимательно кто-то наблюдает. Я никогда себя не чувствую одинокой. Может быть, это духи предков? И вот Россия. Почему же меня тянет сюда – воля предков, которые давно уже умерли?
- Наши души живут вечно и всячески помогают тем, кто остался жить, и кого любят. Духи предков мерцают в нас и ведут к достижению цели.
- А какая у нас с тобой цель? Зачем мы живем?
- Наипервейшая цель – прожить нашу жизнь достойно. Чтобы не было мучительно больно за напрасно потраченные годы. Чтобы души наших предков нас уважали и приняли после смерти тела в свой круг.
- И тогда я снова увижу отца. Если б ты знал, какой был у меня отец! Он чем-то был похож на тебя – такой же смелый и честный, жил не для себя. Господи, как я виновата перед ним!
- Ты, конечно, увидишь его. Но это, надеюсь, будет не скоро.
- Мне кажется, он сейчас с нами – смотрит и слушает. Против тебя не возражает. Ему нравится мой выбор.
- Но мы не жених и невеста.
- Мы повенчаны делом! Верю в успех вашего с Олей начинания. Но не стоит и обольщаться. Победы даются нелегко. У вас много врагов. Они очень сильные и умные. Ищут вас, выжидают, чтобы найти и нанести смертельный удар. Надо быть предельно осторожными.
- Ты права. И думаю – они уже действуют. Но есть ещё одна беда – конфликт в Палестине. Мы зациклились на Украине, а мир огромен и ненавидит США. Кто-то, используя наши приемы объявил вендетту всем евреям. На них охотятся по всему миру и убивают за деньги. Арабские страны очень богаты – дипломатично улыбаются Штатам и переводят деньги на холокост. Вот беда-то какая! И Ольга сказала – мы уже на счета получаем переводы с заказами убивать евреев по всему миру.
- Что-что?
- А вот то! Доигрались мы в Правосудие!