Пановья
Человек всегда был самой досадной своей проблемой.
/Рейнольд Небюрн, американский теолог/
Подразделению польских наемников числом о семнадцати головенок на двух БТР и одной гражданской машине с будкой, бывшей автолавке, было дано задание – организовать КПП на трассе Белгород – Харьков. Для ловли диверсантов и дезертиров, для досмотра и допроса проезжающих на машинах – кто-откуда-куда-зачем и в каких отношениях с военкоматом по месту прописки.
Перегородив броневиком дорогу так, что проехать мог лишь один грузовик, и оставив наряд, остальные отправились в ближайшее село.
Под штаб и казарму было занято полупустующее двухэтажное здание бывшего сельсовета. Обитателям, находящиеся там кабинета главы и канцелярии администрации новой власти, посоветовали убираться ко всем чертям.
- Теперь я для вас власть! – заявил подпоручик Станислав Быховский.
С хохлами надо быть строгим - считал командир отдельного взвода польских наемников.
Обошли с капралом все комнаты двух этажей, определяя, где чему быть – казарме, столовой, складам, кухне, умывальне, туалету…
- Ну, Маевский, - сказал подпоручик заместителю, - бери бойцов, наводи здесь порядок. Боезапас в одну кладовку, продукты – в другую. Поставь часового на крыльце. И благодари Бога, что не в окопах сидим.
Капрал откликнулся:
- Пока все удачно начинается, пан подпоручик.
- Пошли двух бойцов по хатам пройтись – пошукать дезертиров и диверсантов, других подозрительных личностей.
- Скоро ли они вдвоем управятся?
- Вот и пусть поторапливаются. Да и остальные тоже – поменьше болтают, побольше таскают. Как закончат – им на подмогу. До темноты село надо обязательно прошерстить. А то спать ляжем, как на вулкане. Не люблю я этого – ты же знаешь. Во всем должен быть порядок.
В своем кабинете, бывшем главы, подпоручик сам расставил мебель, как ему надо, подмел пол, предварительно распахнув окно. Потом уселся в кресло перед столом и закурил.
Постучавшись, вошел капрал с бородатым мужиком преклонного возраста.
- Местный бывший начальник, - представил его Маевский.
- Тебя как зовут? – Быховский вошедшему.
- Павло Стручок.
- Вот что Стручок, мы здесь осели, дай Бог, надолго. Ты мне сразу скажи, положа руку на сердце – дезертиры, диверсанты, лица подозрительной внешности в селе есть? Если сам найду – с тебя штаны спущу и задницу надеру. Чуешь?
Мужик помотал головой:
- Нема никого подозрительных, пан офицер – все свои.
- Твоя задача, Павло Стручок – обеспечить нам быт и комфорт. Чтоб повара на кухне были. К нашим продуктам ваши приправы. Для свежего мяса киньте жребий – кому бычка приколоть, кому порося. Жилиться будете, сам по дворам пойду дичь стрелять. Чуешь?
- Чую, пан офицер.
- Ну, тогда иди – исполняй. Да гляди у меня! Я на расправу скорый и строгий.
- А сколько вас?
- Взвод из двух отделений.
Мужик был в дверях уже, Быховский окликнул:
- Стоять! Вот ещё что. Если подозрительных элементов в селе не обнаружим, жить будем дружно. А для дружбы крепкой что надо? Правильно – совместно выпить и закусить. Так что, пока мы слова твои проверяем и по хатам злыдней шукаем, ты понемногу готовься к банкету. А для него что надо? Закуска да выпивка. Да танцы с бабами. Подумай, любезный, кого пригласить. Ну, ступай-поспешай…
И повернувшись к капралу:
- Когда наливаю, душа вся сияет радужной благодатью. А если рядом пригожая баба, то и нежностью. А выпил с ней да притиснул к груди - сразу понятно, кто с тобой рядом.
Капрал успел уже заметить:
- В селе мало мужчин – все в бегах да на фронте, а кого уж отпели. Есть дети, есть старики… От баб, я думаю, отбоя не будет. Ну их нахрен – пусть дожидаются, когда к ним захочется.
- Не романтик ты, Збигнев. Сладкая дивчинка – самое главное блюдо стола. А попеть и сплясать с кем? Тебе хочется просто секса. Просто секса. Скучно ведь это, когда душе праздник нужен…
- А сидеть с хохлами-калоедами за одним столом – это противно.
Быховский скривился, а Маевский продолжил:
- Ты мне вот что скажи, пан подпоручик – мы Украину отстоим от русских и сдадим под ключ жиду Зеленскому: владей, Боб! Так что ли?
- С чего бы это?
- А Штаты прикажут. Спроста что ли Дуда Байдену шнурки лижет?
- А ты не ссышь, значит, пендосов заокеанских?
- А мне-то с чего? – я солдат, а не политик. Нам бы к драчке с русским Иваном неплохо американского Джо пристегнуть - to byłaby sprawa.
- Джо слишком хитрый – в бучу сам не полезет: нарисует кучу грошей зеленых и заплатит всем желающим…
Подпоручик с капралом единодушно загрустили о былой славе Речи Посполитой, когда она один на один справлялась с Русью
Оставшись один, Быховский в мрачной истоме думал об Украине – этот её всемирно известный чернозем за много веков насквозь пропитался кровью. Про пот почему-то забыл пан подпоручик…
На этой земле - думал польский офицер – сто миллионов раз кто-то не пощадил кого-то, не жалея себя. Такая же участь ждет и нас. На крови стояла и стоять будет курва Россия…
Быховский вздохнул, а мысли неожиданно перекинулись на другое. С детства он мечтал попасть на Украину и найти клад батьки Махно. Что-то осталось из документов архива воевавшего здесь в Гражданскую деда. Какая-то карта, в которой трудно разобраться в комнате на столе. А вот на месте можно и попытаться. Теперь-то он здесь, но на войне… Да и по памяти вряд ли получится – надо вернуться за картой домой. Может, другие найдутся возможности на чем-нибудь руки погреть?
Вспомнив о доме, подпоручик наяву будто почувствовал острый запах черемухи под окном. Если открыть его на всю ночь, густой сладковатый аромат к утру обязательно опьянит. Здесь же с улицы воняло кислой капустой, гнилой картошкой, прелой соломой. Мусор повсюду… Плохой хозяин Павло Стручок – не следит за порядком в вверенном ему селе…
Быховский бросил взгляд за окно.
А ведь уже сентябрь кончается – когда дымки нет и марева над горизонтом, листва опадает и покрывается пылью. А воздух такой прозрачный лишь потому, что нет в нем цветочной пыльцы.
Тридцать пять лет он прожил – думал подпоручик, печалясь – и никто не объяснил ему, почему осенью так грустно душе.
И снова мысль скакнула куда-то неожиданно в сторону.
Были же времена, когда шляхтичи за честь считали служить российскому престолу. И балы светские в Санкт-Петербурге или Москве по роскоши затмевали Париж и Варшаву. Кружились парами офицеры с пронзительными глазами и женщины с тонкими талиями. Быховский читал об этом в романах и видел на экранах.
Польские юноши в гвардейской форме русских офицеров, и юные девы из благородных семей дворянской России – не казались чужеродными, как теперь. Откуда сие пришло? Кто придумал? Кому это стало надо? Куда, в какую даль пропали прекрасные тени века ушедшего, века блистательного? Разве это было не с нами?
Чем мы не те? – думал Быховский и находил ответ. – Мы разучились быть высокомерными. При одном но – высоко мерить окружающих, но не себя. Он-то без сомнений человек высочайшего качества – безусловно, белая кость. И отсюда его манеры – гордость и смелость шляхетские… до бесшабашности.
И они, современные пОляки, сделают всё, чтобы некогда блистающая Россия захлебнулась в собственном дерме. Именно так!
Но в глубине души – себе-то не ври! – надо признаться, что воевать с русскими очень страшно; с их неисчислимыми лесами, полями, горами, великими реками, озерами светлыми… С медведями, лосями и соболями… Все это встанет против агрессора! Ведь это давно единое целое: с Востока до Запада – всё Россия. А ты почувствуешь себя даже не сукиным сыном, а полной сучарой, когда избитый вернешься домой. Если вернёшься, конечно...
Но война будет. Она уже идет. Война гадкая, грязная – травит душу. Янки поставили на престол Киевский любого им клоуна. Он суетлив, хвастлив, вороват и глуп. Постоянно всем лжет. Впрочем, Америку его ложь почему-то устраивает. Чего же ещё?
То есть, чести и славы в этой войне Быховскому не сыскать. Отчего же пошел в наемники? Правильно. Гроши нужны. И где бы их взять?
Мимо польских наемников такая добыча, как Изольда, проскочить не могла. Собой красавица, машина крутая, документы с номерами европейские и прямиком из России катит. Чего ещё надо для задержания?
По рации с Быховским связались солдаты наряда.
Подпоручик;
- Ко мне её доставить немедленно.
Шустрый боец Печка, потеснив хозяйку в пассажиры, сел за руль и поехал в село на вольво.
В кабинете начальника гарнизона (он же подпоручик Быховский, командир отдельного взвода польских наемников) Изольда округлила глаза:
- На каком основании меня задержали?
Офицер с ответом не спешил, с удовольствием разглядывая редкий экземпляр красивой европейской женщины, случайно попавшейся к нему в лапы.
- О, оснований у нас достаточно. Первое и самое главное – зачем вы приехали к нам из России?
- Я журналистка лондонской «Гардиан». Вот документы. Работаю, как военный корреспондент в зоне боевых действий. В России аккредитация закончилась – сюда переехала.
- Что вы снимали в России? Записи сохранились?
- Мне кажется, пан подпоручик, это не вашего ума дела. По поводу моих записей я буду разговаривать в СБУ или с представителем военной контрразведки. Предупреждена уже и вас предупреждаю…
- Ну, - усмехнулся Быховский, откинувшись в кресле. – А с нами, значит, не желаете?
Поменяв тональность;
- Я вас задерживаю до выяснения личности. Когда все вами сказанное подтвердится, отпущу или передам в нужные руки. А пока документы, ключи от машины и ваш телефон будут у меня. Вам оставляю камеру. Ведь вы журналистка – вот и снимайте моих бойцов-молодцов.
Изольда поняла, что бесполезно спорить; влипла она по самое немогу, а насколько – время покажет.
- Свободу перемещений ограничивать не буду – гуляйте, снимайте и ждите решения вашего вопроса. Но всегда рядом с вами будет находиться мой воин. Вздумаете бежать – посажу под замок.
Изольда молчала, лишь желваками выдавая чувства свои.
- Да вы не отчаивайтесь – время пройдет не скучно. Сегодня, к примеру, у нас здесь праздник – вечер интернациональной дружбы двух братских народов. Отличная тема для позитивного ролика. Снимайте себе на здоровье!
Этих поляков, думала Изольда, дебилами мало назвать. Нужно придумать что-нибудь хлеще. Александр нашел бы меткое слово – вспомнила женщина русского друга.
По селу гуляя в сопровождении солдата и снимая увиденное на камеру, журналистка от «Гардиан» сочинила экспромтом;
Подпоручик из Польши, мать его разъети,
Возник долбанным бздежиком у меня на пути.
Бздежиками, кажется, Александр окрестил польских наемников.
Что тут скажешь? Шовинисты ирландцы, как россияне.
Один из местных хохлов сам задал журналистке вопрос?
- Не считаете ли вы, панночка, что Россия должна вернуть нам Крым?
- Нет, - сказала Изольда со свойственной ей прямотой, - Крым навсегда от вас ушел. И радуйтесь, что у вас пока ещё есть то, что можно назвать Украиной.
Солдат свиты качал головой, но молчал.
Закончив досмотр села, наемники собрались на банкет.
Сдвинутые столы были накрыты в столовой – бывшем конференц-зале давно ушедшей власти. Только для поляков.
За распахнутыми окнами на лужайке собрались на банкет хохлы. Поставили стол для фуршета – накрыли закуской с горилкою. Подходи, выпивай, закусывай и веселись…
Принесли лавки, табуретки и стулья для зрителей преклонного возраста, уставших танцоров и любителей хорового пения.
Танцы под магнитофон. Песни под баян безного гармониста.
Без торжественных речей как-то само собой всё началось. Поляки хотели жрать, хохлы – выпить да спеть, а подпоручик Быховской – затащить в постель даму, единственную в их кампании. На столе напротив стояла бутылка шампанского, реквизированная у местного населения во время поиска диверсантов.
Станислав подливал и подливал шипучки, галантно ухаживая за Изольдой. Она пила и потихоньку хмелела. Не в её правилах отчаиваться, но ситуация вынуждала, и женщина желала прийти в то состояние, при котором все пофигу.
За столом, кстати, веселье набирало обороты.
Взводный поэт Ян Красницкий прочитал стих патриотический собственного сочинения. Слова не замысловатые, но западали в сердце солдата так, что потом не заглушит их никакой алкоголь. Что ни говори, поляки любят свою историческую родину – Речь Посполитую. Будто сердечное эхо слова о ней…
В общем, что упущено было паном Быховским, подтянул к сознанию солдат поэт Красницкий. И был рад. И все довольны. Хором спели «Марш Домбровского»:
Ещё Польша не погибла,
Если мы живем…
Получилось увесисто.
Хохлы за окном, что-то свое певшие, разом умолкли все, прислушиваясь.
Потом выпили – и там, и в столовой. Стоя. За Польшу!
Гаркнули трижды «Виват! Виват! Виват!» поляки.
За окном дипломатично промолчали.
Потом начались споры за банкетным столом – кто кого перепьёт.
- Нашего пана подпоручика никто не перепьёт! – зарубился капрал Маевский.
Но Быховскому было не до того: у него другая задача – совратить журналистку неприступную, дьявол её разорви!
Наемники приставали к Красницкому – каждый желал с ним, чокнувшись, выпить. Тот пил, приговаривая: «Поэт я лирический – имею право валяться в канаве».
За окном уж хохлы поют:
Ой, ты Галю, Галю молодая…
Разгоряченные: он горилкой, она шампанским, Быховский с Изольдой вели оживленную беседу.
- Вы были в Варшаве?
- Была. Перед поездкой на Украину. Красивый город…
Женщина скривила улыбку губами, не поддержанную, впрочем, подпоручиком.
- У вас есть знакомые в Польше?
- Да.
- Кто?
- Президент республики Анджей Дуда.
Быховский поднял на Изольду развеселые глаза, но она была серьезна.
- В каком смысле?
- В прямом. Я брала у него интервью.
Они разговаривали за столом, поглядывая за окно на танцующих. Подпоручик думал – все мы любим преувеличивать свою значимость. Ещё он сильно подозревал – если и был такой факт, пан президент давно уж забыл о нем. А также пытался представить, как поступит задержанная, если он приобнимет её за талию или опустит ладонь на бедро. Представил и не решился…
Быховский приклонился к женскому ушку:
- Пойдемте ко мне в кабинет. У окна покурим. Обсудим тему – отчего мы так грустно живем? Здесь стало шумно для серьезных речей...
Собственно, что я теряю? – подумала журналистка и пошла.
Быховский ещё на лестнице повел речь;
- Знаете, бывает так – читаешь статью в газете и думаешь, какой мощный патриот написал. Потом встречаешь этого типа и понимаешь – этот хоть что напишет. У вас есть жизненная позиция?
- С этим у меня всё в порядке, - Изольда пьяно хихикнула. – Что закажут, то и пишу. Позиция есть у «Гардиан»!
- Вот писателей называют инженерами человеческих душ. Вы себя кем считаете?
- Пропагандистами власти. Или денег. Короче – на службе…
- Вы так откровенны потому что выпили?
- Угадали.
- А как у вас насчет любви? Встретили хорощего человека, переспали – добрая память на всю жизнь.
- А как понять, хороший вы человек или нет?
- Так я же весь перед вами. И тело мое без изъянов. Могу раздеться…
- Ну, раздевайтесь.
Они уже поднялись в кабинет, распахнули окно, закурили.
Внизу никого нет – противоположная сторона от народного гульбища.
Быховский решил – дело пошло. И прежде чем взяться за замок молнии камуфляжа, глотнул из горлышка бутылки шампанского. Приятные пузырьки щекотнули глотку.
Его розовое выбритое лицо дышало здоровьем и свежестью. На нем не шибко сказалось выпитое за столом. Черные усики шляхтича над чувственными губами были щеголевато подстрижены. Глаза маслянисто алкоголем поблескивали, но была и другая причина – красивая и, кажется, доступная женщина рядом...
Худощавое тело Быховского ладно затянуто в чистый камуфляж и пахло одеколоном. Внешне он вполне ничего.
Чего же ещё?
- Раздевайтесь, раздевайтесь, - весело подбодрила подпоручика женщина.- Покажите мне, что имеете.
Пан подпоручик приподнял тонкую бровь:
- А если вместе – наперегонки?
- Я не хвасталась своим телом. Это вы…
Крутя красиво постриженной головой, пан офицер уговаривал:
- Нет-нет, давайте вместе, чтобы по-честному – вы с себя тряпку и я следом. Ну, начинайте же!
- Давайте вы первым.
Улыбнувшись, подпоручик Быховский расстегнул молнию и скинул камуфляжную куртку.
- Теперь вы.
Изольда стояла неподвижно.
Уговаривал шляхтич:
- Ну, что вы в самом деле? Договорились же. Не стройте из себя невинную девочку. И даже в этом случае, поверьте опытному кавалеру – это не больно, а очень приятно. Так что не устраивайте стонов и плача. Расслабьтесь и получите удовольствие.
- Вы женаты, пан подпоручик?
- И что с того?
- Так как же вы можете?
- Одно другому не помеха. Ведь идет война, и может так статься, что вы – моя последняя женщина в этой жизни, а я ваш мужчина. Кончайте ломаться.
Быховский шагнул к Изольде.
На благородном красивом лице ирландки возник звериный оскал.
- Я нет сказала и не приближайтесь ко мне! Я вам глаза выцарапаю!
Взгляд подпоручика стал суровым.
- Ты правда не хочешь по-хорошему? Тогда получится по-плохому. Два отделения польских солдат удачи тебя устроят на первый раз? Ну, решайся! – последние слова он произнес с раздражением, давая понять, что терпение его кончилось, и дальше действительно будет все плохо.
- Я хочу выпить горилки.
Он легко повернулся к дверям:
- Ну, хорошо. Сейчас принесу. Только не вздумайте бежать – вас все равно поймают.
Подпоручик ушел, закрыв дверь на ключ.
Изольда смотрела, смотрела, смотрела в окно… и не решилась.
Вернулся Быховский скоро. Поставил на стол бутылку квадратную из-под коньяка, но явно с горилкой, две стопочки, тарелку с закуской.
Изольда стояла на том же месте в той же позе.
Налив обе стопочки и взяв их в руки, подпоручик к ней повернулся:
- Пейте, раздевайтесь и ложитесь на диван. Либо получите групен-секс.
Журналистка безмолвно стояла, меряя подпоручика презрительным взглядом – ни плакала, ни о чем не просила. И вдруг…
- Вы не боитесь, что я вас закопаю, пан подпоручик? До Дуды дойду, но закопаю.
Подпоручик побагровел на глазах, словно на него навели красный фонарь. Щёки его стали пунцовыми, как раскаленная стенка печки.
- Кто ты такая, что смеешь угрожать польскому офицеру! – Быховский повысил голос, придавая ему нарочитый клекот и хрип. – Журналистка «Гардиан»? Да плевать я хотел! Здесь и сейчас у меня больше возможностей тебя закопать.
Подпоручик, злой и багровый, чувствовал свое моральное и физическое превосходство над хрупкой женщиной…\
- Может, ты просто брезгуешь мной? Тебе члены англо-саксонские более по душе? Ну, говори, чего притихла?
Голова кружилась от страха, но Изольда твердо сказала:
- Вот-вот, брезгую. Катись в задницу, бздежик вонючий!
Быховского передернуло, как от удара плеткой. Подпоручик, скрипнув зубами, хрипло дышал. Изменился в лице, согнал с него злобное выражение, обретая другое – усталое и снисходительное.
- Ну, хорошо. Выбор твой сделан, - подпоручик выпил и открыл дверь. – Парни входите.
В кабинет вошли капрал Маевский и два дюжих наемника.
- Задача такая – один дерет, второй снимает. Вот камера. Умеете обращаться? Почаще лицо в объектив, чтоб видны были её оргазмы. А ваша задача, капрал, установить очередность, чтобы влагалище дамы не пустовало.
Подпоручик выпил из второй стопки.
- Кому стоим? Приступайте!
Лишь только за ним, вышедшим в коридор, закрылась дверь, в кабинете раздался звериный вопль отчаявшейся женщины.
Быховскому нестерпимо захотелось выпить. И пошел он не в столовую, а к фуршетному столу хохлов. Здесь было богато с закуской – вареное мясо, огородная зелень, помидоры, груши и яблоки, виноград… В бутылях горилка.
Плоды на столе источали благоухание.
Подпоручик налил в граненый стакан, зацепил двумя пальцами кусок мяса. Постоял минуту, наблюдая за танцующими. Поднес сосуд к губам и стал пить крепчайшую горилку мелкими глотками, будто вино смаковал. Обжигающая жидкость достигла нутра и теплом начала подниматься вверх, дурманя голову.
Жирное мясо оказалось бараниной.
Там, на верху, в его кабинете бойцы насиловали непокорную женщину. А ему здесь, возле танцующих было хорошо и спокойно. Он даже прихлопывать стал в ладоши в такт мелодии, сунув в рот мясо. Праздник польско-украинской дружбы был в самом разгаре…
Быховскому нравилось чувствовать себя самым главным среди этих людей. Горилка, которую он пил, баранина, которая таяла во рту – все это ему по праву дано. И пусть будут благодарны местные жители, что он не требует ничего лишнего.
Он опьянел, но не горько, а сладко, когда все вокруг будто в тумане представлялось, а лица чужие казались родными. Девушки, конечно, все красивы. Он какую-нибудь сейчас оприходует. И черт с ней, с этой паршивой журналисткой из «Гардиан»!
От мысли такой прекрасной у Быховского на душе стало нежно и горячо. Восторженных чувств через край! Хотелось с кем-нибудь поделиться.
Оглянулся по сторонам, подыскивая глазами свободную девицу или бабенку приглядную. Не найдя, отправился в дом и наверх.
Здесь другая картина.
Солдат на диване «утюжит» Изольду. Другой снимает действо на камеру. Еще двое сидят на столе и пьют с капралом, который развалился в кресле начальника.
- Как у вас?
- Полный порядок.
- Какой по счету?
- Шестой уже.
- Не кричит?
- Перестала. И царапаться тоже – должно быть, устала или понравилось.
- Ты не лазил?
- Вторым был. А ты, пан подпоручик, не желаешь? А выпить с нами?
- Это кто? – Быховский кивнул на солдат, которые спрыгнули со стола под его строгим взглядом.
- Очередные.
- Даму-то угощали? Ну-ка, налей.
Со стопочкой горилки подошел к дивану. Склонился, пытаясь поймать женский взгляд. Предложил:
- Выпьешь? Не надоело? Компромисс предлагаю – делаешь мне минет, и процедуру воспитания на этом закончим.
- Ты сдохнешь, тварь! – прохрипела Изольда, прокушенными губами.
Подпоручик пожал плечами и отошел.
В распахнутое окно доносились звуки веселья.
Быховский подошел и посмотрел в ночное небо. Нервы были на пределе. Хрусталик глаза вдруг зарябил, задрожал – звезды все разом замигали. Будто приветствуя его – отважного офицера Речи Посполитой…
Это было приятно. Он чувствовал, как калейдоскопы ночного неба втекают в его кровь и дыхание, рождая легкое головокружение. Быховский испытввал умиление и печаль вселенскую...
Трель мобильника из кармана нагрудного, голос бойца:
- Пан подпоручик, а когда нас будут менять?
Быховский, грустно-торжественный, повернулся к капралу и протянул телефон:
- Ты забываешь свои обязанности.
Улыбнулся, заметив его тревогу.
Все имело смысл. Все имело объяснение в этом мире. Зачем он устроил групен-секс этой английской журналистке? Чтобы показать старушке Европе, что шляхтичи живы, а значит, жива Речь Посполитая! Цель свята. Средства для её достижения не имеют ограничений, если они служат борьбе и победе. Так думал подпоручик Быховский, оправдывая свое преступление.
Друзья ему говорили – в офицерских кругах существует план, как развалить ЕС с помощью, так называемой, «теории конфликтов». К черту Россию! Строить пакости всем и повсюду, чтобы на обломках Евросоюза воссоздать Речь Посполитую.
Таким образом, его надругательство над журналисткой «Гардиан» можно отнести к свершенному факту общего заговора. Прими Британия привет Быховского.
Он испытывал утонченное наслаждение в думах о возрождении былого могучего государства от моря до моря. В душе подпоручика монархические убеждения – он был не против возрождения королевской власти.
Над Европой дуют польские ветры. Время такое…
Подпоручик тихо рассмеялся собственным мыслям.
В дверь кабинета постучали. Не дожидаясь приглашения, весело, бодро, занося с собой энергию от оружия, вошли пятеро солдат.
- Мы насчет очереди… Разрешите, пан подпоручик?
Быховский кивнул на капрала.
Тот, разобравшись с очередностью, налил две стопки, подсел на подоконник к Быховскому.
- Когда очень долго дерут, возникает невосприятие – ни боли, ни наслаждения она сейчас не испытывает. Может, просто уснуть в таком состоянии от усталости.
- А умереть? – спросил подпоручик.
- С чего бы это?
- Домбровский, - окликнул Быховский снимавшего надругательства над несчастной женщиной. – Ну-ка, покажи, что получается.
Мука и страх в глазах Изольды! На лице гримаса боли – душевной и физической. Припухли искусанные губы…
- Вот тварь упрямая! – выругался по-польски матом пан подпоручик.
Солдаты сменившегося наряда ушли бражничать. Слез с женщины опроставший свои чресла очередной насильник. Вытирая носовым платком член, заметил:
- Кажется, она начала кровоточить.
- Может, менструация подоспела? – предположил капрал.
- Может, - согласился солдат и, натянув штаны, отправился вниз.
Без стука, весело похохатывая и мигая лукавыми глазами, вошел поэт Красницкий.
- Кажется, моя очередь, пан капрал?
- Сначала кинооператором потрудись. Бери камеру, - приказал капрал.
Очередной, тот что снимал, уже избавился от штанов и камеры, направился к дивану.
А с Быховским случился приступ смеха. Сначала тонкая, играющая на губах улыбка. Дрожащий легкий смешок. Щекочущий горло смех. Громкий, поставленный во весь голос хохот. И наконец, хриплый с прыгающим кадыком, клёкот…
Маевский подскочил к нему со стопкой горилки.
- Выпейте, пан подпоручик. Закачалась психика? Но ты же прекрасно держишься, дай Бог каждому. И уж раз начали, дело надо довести до конца. Это будет по-польски.
- Дело не во мне, - отмахнулся Быховский.
И замолчал. Более того, закрыл глаза и несколько минут стоя спал, черпая энергию из теплых дремотных глубин. Он очнется сейчас ото сна совершенно трезвый, энергичный и деятельный.
Капрал знал эту физическую особенность командира и не мешал его скоротечному сну. Думал – природой это дано подпоручика или научил кто. Вот бы дознаться и никогда не хмелеть!
Быховский очнулся, открыл глаза, чуть качнулся. Зорко осмотрелся.
Он был бледен прозрачной голубизной – будто луна его освещала.
На диване Изольду перевернули на живот.
- Але, Хмелик! – окликнул капрал. – Только без извращений. После тебя ещё люди будут…
- Все нормально. Я так люблю, - прохрипел солдат, заводясь.
- В туалет её водили? – тихо спросил Быховский.
Маевский плечами пожал:
- Не просилась.
- Диван, поди, мокрый уже весь.
- Поменяем.
- Что-то я проголодался, - глянув на стол, сказал подпоручик. – Пойду вниз.
От дверей оглянулся на диван. На белых плечах голой женщины мощные волосатые руки бойца.
Примат – подумал о нем Быховский. – Такие должны нравиться женщинам.
С улыбкой добродушия на губах и блеском беспощадной жестокости в глазах отправился вниз.
Едва Быховский появился в банкетном зале, присутствующие в нем бойцы прервали свои разговоры, отложили ножи и вилки, взяли в руки стаканы, встали навстречу, желая чокнуться и поблагодарить пана командира за приятный вечер. Давно они не испытывали подобного праздника.
Выпив с бойцами раз да другой, пан подпоручик ушел спать в казарму.
Капрал Маевский его разбудил.
За окном уже день зачинался. Солнце большое мохнатое, но не яркое лежало на горизонте.
- Закончили дело, капрал? Дама жива?
- Жива, но кровоточит сильно. Что с ней делать?
- Приведи Стручка,
Едва Быховский умылся и привел форму в порядок, явился местный староста.
- Врачи есть в селе?
- Откуда им быть, пан офицер? Нет даже фельдшера. Есть ветеринар, но уже на пенсии.
- Ладно, ступай..
И Маевскому:
- Отвезу её в Харьков. Найди ей подгузник. Принеси из машины вещи. Помоги одеться, если сама не сможет. Переднее пассажирское сидение разложи и застели клеёнкой. Двух бойцов потрезвее в сопровождение. Останешься старшим. Все понятно?
По дороге на Харьков Быховский внушал молчавшей Изольде.
- Сама виновата, что так получилась. Не надо было кочевряжиться. А теперь учти – диск памяти из кинокамеры у меня. Вздумаешь кому жаловаться – опубликую твою оргию в инете. Вину свалю на русских. Да и ты сама будь умничкой – вали все на москалей. Врачи-то все равно поймут, что изнасилована. Личные вещи тебе верну, а машину себе оставлю. Скажу, в благодарность подарена за спасение от русских насильников. Усекла?
В опустошенном сердце Изольды пульсирова, билась кровинка, похожая на родовой герб Аберкорнов. Теперь она душой хваталась за этот ромбик, погружалась в его рубиновый свет. А он живой и бессмертный держал её на плаву.
Приехали в Харьков, нашли больницу. Вынули Изольду из машины, поставили на ноги.
- Идти сможешь? – спросил Быховский.
Послал бойца за санитарами.
Изольду уложили на носилки и занесли в корпус.
Подпоручик привел пассажирское кресло в исходное состояние. Свернул клеенку, поискал глазами урну.
Подошла медсестра приемного покоя.
- Надо записать данные больной.
- Все её документы в сумочке. Вы посмотрите там внимательней. А нам некогда.
По дороге обратно, будто меж собой, но так, чтобы офицер слышал, солдаты говорили.
- Лучше бы прикопали где-нибудь в лесочке. А то пойдет теперь звонить по свету. Пресса, блядь… А там СБУ нагрянет. Или, не дай Бог, какие-нибудь английские секретные службы. Жди неприятностей.
- Пан подпоручик знает, что делает.
Пан подпоручик смотрел на дорогу, пытаясь угадать, что теперь будут говорить солдаты о нем за его спиной. Правильно ли он поступил. Чем руководствовался, отпуская живой английскую журналистку? А машину её забрал. Да за такое авто любой из гроба поднимется…
Быховский хотел вызвать жалость в душе к изнасилованной женщине. Но лишь тупое равнодушие – ничего больше. Душа, ожесточенная войной, молчала.