Лесное озеро
Кина не надо, когда бабы дерутся.
/Сейфула/
Как всегда, все началось с телефонного звонка.
- Илья Иваныч, если я сейчас подъеду, найдешь время поговорить со мной?
- Конечно, дорогой, - с болью в сердце сказал художник-оформитель Хомутининского СДК, потому что подумал – прощаться.
В фойе за окном его мастерской сел на диван и приготовился слушать московского гостя, который бесшумно расшагивал перед ним. Голова Нарышкина задумчиво склонена, руки он заложил за спину. Футболка, трико и кроссовки придавали ему спортивный вид – будто только что с тренировки.
Не останавливаясь и не глядя на друга, Сергей, наконец, сказал:
- Есть идея, Илья Иваныч, но нужна твоя помощь.
- Я слушаю тебя – говори.
Гость еще раз прошелся от двери до окна, глянул на клубную площадь с высоты второго этажа и, стоя спиной к Алдакушеву, чуточку излишне торжественно начал:
- Илья! Мне нужна твоя помощь вот в каком деле. Я знаю, ты любишь свою работу, и мне нелегко тебя уговаривать, но прошу – возьми отпуск без содержания и помоги мне поднять задуманное.
Повернувшись к художнику, он внимательно посмотрел в его лицо, неторопливо продолжил:
- Ещё раз прости меня за эгоистическую эксплуатацию нашей дружбы, но обстоятельства вынуждают меня обратиться именно к тебе.
Сергей еще раз проверяющее посмотрел в лицо другу – оно было безмятежно-ласковым и спокойным, на нем легко читалось: ради дружбы в огонь и воду. Тоже успокоенный блогер еще раз прошелся туда-сюда и, оказавшись в центре, остановился.
- Я покупаю пансионат «Лесное озеро» и хочу из него сделать киностудию бесконечного сериала на местном материале. Помоги мне на первых порах… Ну, хотя бы два месяца… Собрать персонал, закрутить обслугу… Я прилично тебе заплачу. Ты же рассказывал, как работал в пансионате начальником службы безопасности – все углы тебе там знакомы. Представь себе – если задуманное получится, в селе Хомутинино будет собственный мосфильм. И видео мы будем снимать о нашем селе и его людях, с их участием… А публиковать, конечно на Блоге! Там сейчас людно…
Нарышкин сделал паузу, проверил действие своих слов на друга и, не заметив ничего тревожного, добавил:
- Без тебя мне не справиться – деньги зря пропадут.
Алдакушев по-прежнему молчал.
Блогер продолжил:
- Я беру пансионат таким, какой есть и ничего менять в нем не буду – ни названия, ни специализации. Там будут жить и работать люди, необходимые для создания бесконечного сериала о жителях села Хомутинино и его СДК. Твоя задача собрать обслуживающий персонал. Управишься за два месяца – буду рад, останешься насовсем – счастлив…
Илья Алдакушев теперь смотрел в окно. Его умное лицо казалось ещё умнее от иронической улыбки. И, наконец, прозвучали слова:
- Значит, ты остаешься у нас? И затеваешь новое дело! Я рад, Сергей, и, памятуя, какой ты лентяй, конечно же, помогу. Тем более, в отпуск собирался. Теперь до осени никаких праздников и концертов в ДК не будет. Так что… избавлю тебя от хлопот и помогу закрутить дело в силу своих способностей. Только учти – служить всегда рад, прислуживать мне тошно. Как обзовешь мою должность?
Нарышкин расхохотался, потом сделался серьезно-комичным и лукаво подмигнул.
- Ты же был директором клуба. Теперь станешь директором пансионата…
Над селом с мощным ровным гулом пролетел реактивный самолет.
- Ты не уедешь в Москву? – внезапно быстро и резко спросил Илья Иваныч.
Сергей перестал маячить и сел на диван. Задумчиво поглядел на художника. Молчание длилось, наверное, минуты две. Потом пошла речь.
- Жить собираюсь в пансионате, - тихо сказал он. – Ты давай побыстрей бери его под свое начало, чтобы я мог спокойно спать или гулять по ночам. Ведь я неженка и лентяй – тебе это известно…
Теперь они молчали вместе. Алдакушев при этом смотрел в окно, а Нарышкин – на него.
- Когда приступишь? – вкрадчиво спросил блогер. – Я бы хоть сегодня из санатория съехал.
Илья Иваныч молчал, размышляя.
- Ты вот что сделай для начала, - потребовал Сергей уже на правах работодателя. – Найди водителя с машиной покомфортнее: она нам обоим ой как теперь пригодится… А возиться с покупкой и оформлением – время дорого. Да и не люблю я лишней собственности…
Ни волнения, ни радости, ни тревоги за свою судьбу Алдакушев не испытывал – только удовлетворение от того, что блогер Нарышкин остается в Пятиозерье и затевает крутую тему, обещающую новые преференции родному селу.
Перед тем как расстаться, блогер спросил:
- Илья Иваныч, ты понимаешь, чего я хочу?
- Конечно, понимаю, - не отрывая глаз от окна своей мастерской, ответил художник. – Ты хочешь купить пансионат «Лесное озеро» и организовать в нем киностудию сериалов – ну, типа «Сваты». А прямо сейчас тебе нужна машина до санатория. Я позвоню двум-трем безработным автовладельцам – колеса будут, и, думаю, постоянно.
Бог знает, что высматривал Алдакушев в своей мастерской – может, прощался с прежней работой? – но глаза у него были такими, словно самое главное, самое важное сейчас происходило в его кабине, где всегда дюже пахло краской…
На следующий день в пансионате «Лесное озеро» состоялась встреча покупателя с продавцом. Илья Иваныч был присутствующим при сделке лицом.
В административном корпусе в кабинете директора приезжие и хозяйка опустили седалища в низкие кресла возле журнального столика.
- Хорошо выглядите, Людмила Петровна, - запустил комплимент Алдакушев на правах старого знакомого.
- Да что вы, Илья Иванович, годы берут свое! А вот ваш приятель не просто выглядит хорошо – от него за версту несет здоровьем, силой и мужской красотой, - пела хозяйка.
- Сергей Борисович, московский бизнесмен! – представил будущий директор нового шефа.
Столик журнальный не был пуст – не заставлен, но изыскан.
- Угощайтесь, прошу вас.
Алдакушев плеснул в рюмки коньяку и веселым домашним голосом предложил тост:
- Не выпить ли нам за самих себя? Дай нам Бог здравствовать!
Три бокала сошлись в центре столика, осторожно прикоснулись друг к другу и неторопливо разъехались в разные стороны.
- Нуте-с! – потирая руки, приступил к переговорам Нарышкин. – Начнем, пожалуй. Людмила Петровна, выруливайте на старт.
- Я вам цену озвучила по телефону, - построжала лицом хозяйка пансионата. – За прошедших два дня не изменилась.
- Цена окончательная и никаких преференций?
- Какие могут быть преференции? – обидчиво поджала губки Людмила Петровна.
- Ну там, часть деньгами, часть ценными бумагами, акциями, бартер какой…
- Только деньгами!
- Не боитесь инфляции?
- Нет!
Алдакушев покосился на собеседников – сначала на неё, потом на него, но ничего не сказал, а когда появилась возможность, спросил:
- Людмила Петровна, когда мы наших бухгалтеров сведем для аудита и передачи документации?
- У вас будет свой бухгалтер? Моего не возьмете? Осталась женщина без работы!
В машине на обратном пути.
Нарышкин:
- У тебя есть на примете бухгалтер?
- Есть, Сергей Борисович – наш сельский и очень сильный. Я вот хочу о чем тебя спросить – могу ли пообещать ей от твоего имени кроме оплаты аудита премию, если она сумеет опустить цену пансионата?
- Конечно, Иваныч?
- Десять процентов.
- Хоть пятьдесят! Это ведь экономия.
- И десяти хватит, ведь речь может пойти на миллионы…
- Вот что, Илья, ты – директор, тебе и карты в руки. После аудита, если возникнут вопросы к цене, иди на встречу с Людмилой Петровной сам. Сошлись, что я улетел в Москву по срочным делам. Торгуйся за каждый миллион. Сколько сэкономите от первоначальной суммы с твоим чудо-бухгалтером, получите премию оба – по десять процентов… И, кстати, говоришь – сильный специалист? Так зови её на работу.
- Конечно, если она согласится…
Нарышкин действительно улетел в Москву, а в день купли-продажи позвонил Алдакушеву домой.
- Мы купили пансионат, Илья Иванович?
- Да. Вобщем-то по бухгалтерской части дела более-менее нормальны.
- А по какой ненормальны?
- Да по всем нормально. Пансионат к работе готов.
- Торг был?
- Да, рядились, - подтвердил директор. – Наш бухгалтер нашла какие-то упущения в отчетной документации, которые могут обернуться штрафами в налоговой. Потребовала скинуть цену на двадцать миллионов рублей. Людмила Петровна согласна была на пять. Рядились долго, наверное, два часа… Потом кто-то позвонил хозяйке, она вышла с телефоном. А когда вернулась, была согласна на скидку и в двадцать. Так и сказала: «Черт с вами, разоряйте бедную женщину!» Возвращайтесь, Сергей Борисович – все на своих местах: будете жить в двухэтажном коттедже!
- Все? – рассеянно спросил Нарышкин. – А через неделю готов будешь принять гостей на выходные? Я собираю всех свободных режиссеров России на толковище. Сколько будет, пока не знаю. Двадцать приглашений уже разослал. Но могут приехать с подругами, женами и детьми. Симпозиум для деловых людей, для остальных отдых и развлечения. Деньги я перечислил. Бухгалтер…
- Татьяна Борисовна.
- Татьяна Борисовна в курсе должна быть. Так что давай разворачивайся – нанимай персонал, завози продукты, подумай о развлечениях для гостей. Я уверен, ты не подведешь.
Неделю Сергей Борисович жил в столице – наводил справки о режиссерах, специализирующихся на сериалах, рассылал приглашения в «Лесное озеро», отвечал на вопросы по телефону…
Многие сетовали, что ни черта не поняли из продюсерской затеи господина Нарышкина – может, на месте разберутся, чего он от них хочет. В конце концов, просто отдохнут нахаляву, если им оплатят проезд…
Серега приехал переполненный мыслями и заботами о предстоящем симпозиуме. Заселился один-одинешенек в двухэтажный коттедж. Растолкав вещи по шкафам, вышел в лоджию, глянул на озеро – ему стало легче.
Там постоял минут десять. Потом спустился вниз и пошел на берег – пренебрежительный к мелочам и снисходительный к людской суете. В пансионате был пока только обслуживающий персонал – гостей ждали в пятницу.
По пути встретил, поздоровался и пропустил мимо себя без вопросов симпатичную, но удивленную Татьяну Борисовну. Потом Алдакушев пришел в купалку.
- Здравствуй-здравствуй, Илья Иваныч! Прошу меня простить, что не помчался по приезду сразу к тебе. Коттедж мне указали. Он готов к проживания, как ты и говорил. Сейчас меня одно беспокоит – найдем ли мы режиссера для сериала? В этом вся соль затеи…
Сев на лавочку пирса, ещё сказал:
- Ты со своей задачей прекрасно справился. Как мне справиться со своей?
Сейчас Нарышкин не походил на человека, в котором чувствовалось ленивое и небрежное удовольствие высокой степенью сытости жизни. Мало того, вид его ныне являл неустроенность делового фактора. Другими словами – Сергей Борисович потерял себя прежнего, блогера-одиночку, и не нашел ещё образ владельца пансионата и продюсера будущего киношедевра.
Наверное, поэтому в лице и поступках Нарышкина не было и намека на то выражение созидательности, с которым он впервые появился в селе. Все это должно было прийти позже.
Да, Сергей Борисович давно привык к образу успешного блогера, но в роли продюсера чувствовал себя неуверенно.
Переодеться он успел, приехав из аэропорта. Футболка клетчатая, камуфляжные брюки, кроссовки подчеркивали спортивную фигуру молодого человека.
Но зачем, спрашивается, нужны морщины на лбу? С каких пирожков могли появиться горькие складки возле губ, тени под глазами?
- Ты не прикроешь меня, Иваныч? – неожиданно спросил Нарышкин. – Симпозиум провести – мол, так и так, деньги есть, нужны идеи и исполнение… Чтобы был бесконечный сериал об удивительном селе и его замечательных людях. Дело, на мой взгляд, совсем простое, но не для меня…
- Вопрос на самом деле простой, - с улыбкой согласился Илья, садясь рядом. – Но то, что дозволено быку, не годится Зевсу. Как ты поставишь себя на симпозиуме, так к тебе и будут относиться господа кинематографисты.
- Спасибо, Илья, мне очень нужна сейчас опора. Ты уже был начальником и сейчас директор, а я никогда не командовал людьми. Как много мне хочется спросить у тебя.
- Спрашивай. Помогу, чем смогу.
- Главный вопрос – как с ними разговаривать? – спросил блогер с видом созидателя, временно измученного творческим бессилием. – Ты вот, начальником был – мог накричать на подчиненного? А у меня абсолютно нет опыта – в армии не служил, боссом не ходил… В Блоге я только писал и снимал, но никогда не выступал перед камерой.
- Да, я начальником был, - любезно согласился Алдакушев. – И кричал, и в рыло бил, если того требовала ситуация. А тебе, Серега, дело предстоит иметь не с подчиненными, а с творческой интеллигенцией – весьма капризными людьми. Но карты у нас. Они приехали найти работу. Так и скажи – кто интересней тему предложит, того и возьму.
- Продолжай, Илья Иваныч, - попросил Нарышкин.
- Я бы так и сказал. Какие ещё философии на пустом месте? Нужен сериал о селе. Кто возьмется, прошу остаться. Остальные на пляж – купаться. Вечером будет костюмированный бал с ролевой игрой.
- Что за фигня?
- Я специальных людей пригласил. Ты же говорил о развлечениях…
- А костюмы где мы возьмем?
- Особо дотошных свозим к Лидии Васильевне – у неё что-то есть. Заодно пригласим. Она подскажет, что можно сделать на скорую руку. Ты пойми, Сергей Борисович, толпу надо разделить сразу – тех, кто приехал побалдеть нахаляву и будут только мешать делу, мне, а кому интересен сериал, останутся с тобой. Логично?
- Умница! Спасибо тебе. Я все понял. Что бы без тебя делал?
Полуприкрыв глаза, Нарышкин внутренне ликовал, хотя лицо оставалось постным. Ларчик-то просто открывался. Ай, да Илья! Без лишних слов отправить за дверь всех, кто будет путаться под ногами… Браво, Алдакушев, друг бесценный!
- Попроси организаторов ролевых игр устроить что-нибудь посмешней.
Сергей захихикал, представив московских режиссеров-халявщиков в роли марионеток, читающих слова с бумажки. Потом захохотал во все горло. Даже руками уперся в скамейку, чтобы не упасть ненароком. Плечи у него тряслись, на глазах выступили слезы. Это был смех здорового, спокойного и добродушного человека. И смеялся Нарышкин так долго, как ему хотелось. Потом достал носовой платок и отер лицо…
- Иваныч, роднулечка ты моя! – проникновенно сказал. – Что бы я без тебя делал?
Вот и наступил тот долгожданный момент, когда блогер Нарышкин вновь ощутил себя на коне. Как сказал Ося Бендер: «Командовать парадом буду я!» К Сергею пришла уверенность великого комбинатора…
В пятницу весь день и даже в субботу с утра в пансионате «Лесное озеро» был заезд (наезд?) московских и прочих известных и молодых кинорежиссеров – одиноких, с подругами, с семьями… Всех надо было разместить в номерах гостиничного комплекса.
В пятом часу дня субботы деловые люди собрались на симпозиуме в актовом зале – он же концертный. Приглашенные расселись в зрительских креслах. Переговариваясь, ухмылялись – ждали начала.
На сцену вышел Илья Алдакушев.
- Господа, хозяин нашего пансионата «Лесное озеро» Сергей Борисович Нарышкин имеет желание сказать несколько слов. Пожалуйста, Сергей Борисович…
Директор ушел, на сцену поднялся владелец курорта.
Прежде чем говорить, Нарышкин оглядел присутствующих внимательным глазом. Практически, все они сидели с отсутствующим видом или вызывающим выражением на лицах – мол, мели, Емеля, твоя неделя! Что-то мы не слышали до сих пор о продюсере Нарышкине…
- Господа, вы здесь собрались по моему приглашению, чтобы провести рабочий симпозиум на интересующую меня тему и, конечно же, отдохнуть – поскольку на календаре выходные, а за окном чудеса природы.
Проговорив эти слова привычно-заученно, Сергей умолк и посмотрел на Алдакушева, который часовым застыл у дверей.
Тот кивнул ему ободряюще.
И блогер сказал:
- Поступим так. Кому интересно снимать сериал, прошу остаться со мной. Остальные – в объятия Ильи Ивановича, готовить бал-маскарад.
Из всей толпы присутствующих с Нарышкиным остались два человека.
И он им ярко улыбнулся.
Трое мужчин, оставшихся в концертном зале, долго молчали.
Наконец, Сергей сказал:
- Я бы хотел вам поставить задачу, как продюсер. Вы набираете съемочные команды. Снимаете получасовой фильм с прицелом на сериал по теме не просто села, а Хомутинино, бывшей станицы. Через месяц показываете свою работу селянам, а уж они выберут – чей фильм больше понравится. С победителем конкурса я заключу контракт. Все счета ваши будут оплачены, а конкурсные фильмы выкуплены в мою собственность. Какие вопросы, господа?
Один из соискателей, Николай Геннадьевич Поздняк уже в понедельник отправился в село – ходил по домам, знакомился с людьми. Вечером в СДК мастерски играл на аккордеоне. Говорил вдохновенно нечеловеческим от красоты голосом:
- Искусство принадлежит народу. Музыка призвана воспитывать человека не только эстетически, но, если так можно выразиться, и политически. Нам песня строить и жить помогает…
Всем присутствующим в женском клубе он понравился.
Вернувшись в пансионат, Поздняк долго стоял на берегу, вольно дышал вечерним воздухом и глядел, как заходит солнце за горизонт. Дул такой ароматный и сладостный ветер, какой может дуть только летом, и режиссер подставлял ему лицо. А вокруг тишина такая, что хоть уши затыкай за ненадобностью…
По всему было видно, что тему будущего сериала он уже выбрал.
По другому вел себя его оппонент – Иван Федорович Голубев. Как встал с кровати, так и сел за компьютер. Сопел и злился перед монитором от того, что шел уже одиннадцатый час дня, а в его номере было так печально и тихо, словно на столе за спиной стоял гроб с покойником.
Справка – когда дело спорилось у режиссера, он включал громкую музыка или сам напевал нечто веселое. Сейчас же интернет ничего интересного по сельской тематике ему не выдавал. И от этого Голубев порыкивал на компьютер волком рассерженным.
- Так!
Между делом, монитор открыл ему картину Маковского «Дети, бегущие от грозы». Долго и внимательно, задумчиво и грустно, мудро и чуточку сердито глядел Иван Федорович на знаменитый шедевр Третьяковки в поисках вдохновения…
Встречаясь в столовой или на пляже, режиссеры делались официально-натянутыми и манерными до невозможности…
Свечерело совсем.
За столиком в баре административного корпуса пансионата собрались четверо мужчин.
- Ну что, господа режиссеры, поняли душу села? – вид у Алдакушева был блаженный, счастливый, умиротворенный. – Что нашему человеку надо? Поесть, попить, в чистую постель завалиться спать… Ещё – телевизор, компьютер, авто какое-нибудь, одежонка модная также нужна… Запросы как в городе.
- Нет, Илья Иванович! – ответил Поздняк. – Здесь люди честнее и за мани головы не кладут. И нет суеты в деревне. Я ещё удивляюсь – почему же селяне не все толстые, раз такие спокойные?
- Работы физической много. – подсказал Голубев.
- А нутром слабые? – спросил Алдакушев.
- Ну, не скажите. Кого ни спроси – все в армии отслужили.
- Потомственные казаки, воины России! – вдохновенно отметил директор пансионата и добавил. - Помирая, не жалятся – сколько добра ими оставлено!
- Отчего помирать страшно? – спросил сам себя Поздняк и тут же ответил. – Ты в сырой земле лежишь, а сирень в это время цветет. Ты под крестом безмолвствуешь, а птички на ветках заливаются…
Недовольный Голубев проворчал:
- Чего это ты раскаркался, Николай – смерть, смерть! Куда тебя понесло?
- А не мальчишка! На пятый десяток возраст валит. Оглянуться не успеешь, как пенсионером станешь.
- А ты не оглядывайся, - усмехнулся коллега. – Человек, можно сказать, с прирожденным чувством прекрасного о земном мыслит. На перспективу надо смотреть…
Поздняк пошел на попятную:
- Народ… народ… Замечательный здесь народ! – казаки уральской закваски.
И вдруг заговорил по-простецки:
- А ты чего, Иван Федорович, такой брюзгой сделался, будто тебя в воду опустили?
- Сделаешься! – печально ответил Голубев. – Я-то думал, что в интернете любой материал можно найти, по любому вопросу. А сунулся – про село ничего интересного.
- К людям надо идти, - посоветовал его конкурент, - а не через экран на них смотреть…
Нарышкин с любопытством прислушивался к спору творческих людей и помалкивал. А вот Илья Иваныч слушал совершенно спокойно – ну, абсолютно спокойно, то есть в лице не меняясь. Оно было грустным. Похоже, он тоже размышлял над вопросом – что селу интересно смотреть про себя?
Между тем, беседа двух режиссеров продолжалась.
- Молодежь здесь – во! – Поздняк поднял большой палец. – Водка, женщины, карты, буги-вуги всякие – весь джентльменский набор, что в городе пацанство лихорадит, мимо проходит. И не смотри, что санаторий под боком, а на озерах полно отдыхающих…
- Это ты за день выходил? Скоро сам станешь деревенским, как грабли. Про молодежь, думаю, ты загнул. А вот культура здесь наверняка есть: извечное стремление бывших станиц к легенде и метафоре… Вот ты и повелся!
Разобидевшись, режиссеры онемели и отвернулись друг от друга.
Через минуту-другую Поздняк обратился к Нарышкину с хитрой улыбкой:
- Вот чего не могу понять, господин продюсер, как можно делать бизнес на бесконечном сериале по теме села? Фильм, конечно можно снять, но продать…
- Это моя забота!
- Понимаю, - Николай Геннадьевич заскучал, смутившись.
Румянец лег ему на щеки. Он был узкоглазым, большеротым и таким подвижным, что было трудно сказать, сколько ему лет – тридцать или пятьдесят. Зубы у него – белые, блестящие, ровные. Наверное, у всех такие в кинематографе…
Илья Алдакушев смотрел на Поздняка задумчивыми глазами и слушал молчание. У директора пансионата было то самое выражение лица, когда нельзя было понять, о чем он думает и что хочет сказать. А может, вместе с клубной профессией ему передалась возможность мыслить картинами?
Николай Геннадьевич спросил, обращаясь к местному старожилу:
- А ещё я заметил, Илья Иванович, как чисто у вас на улицах в Хомутинино – нет дерьма скотского, помета куриного ни на дорогах, ни тротуарах. Перевели что ли живность?
- Не совсем. Кто-то держит ещё, но на улицы не пускает – так что не знаю, у кого что есть. А зачем она? Лишние хлопоты. Продукты у фермеров не дорого можно взять. Им тоже нет нужды на базарах торчать. Хотя… Всем нравится чистота села! – подвел итог речи Алдакушев. – Вот и следят…
Подумав, добавил:
- Кому нужен навоз в сад-огород – опять же к фермерам…
Уютно было сидеть в прохладном баре, пить пиво живое с балыком, но мысли приходили пока что грустные. Алдакушев думал – поймут ли московские режиссеры душу села, смогут ли её показать в истинном свете? Пока ни тот, ни другой надежд на это не подавали. Хотя какой и о чем должен быть сериал, Илья сам точно не знал, но сказал:
- Я вас завтра, господа, познакомлю с одним замечательным человеком. Может, вы в нем углядите душу села… такой балагур и весельчак! Оптимист до мозга костей…
На следующий день, прихватив режиссеров, Илья Иванович отправился в Хомутинино на машине, арендованной вместе с водителем.
Село пусто и безголосо лежало подковой вокруг озера. Млели в небе облака – белоснежные в июле. Не ходили по улицам люди. Не катались подростки на велосипедах. Не сидели на лавочках старики и старухи. Вымерла станица – словно дикие татарские орды угнали народ в полон.
- Чудо какое-то! – улыбнувшись, сказал Голубев. – Ни одного человека нет на улицах…
Илья Иванович поводил головой, подставляя лицо свежести, веявшей с озера в открытое окно машины, блаженно вздохнул и сказал:
- Время такое – все при делах.
Ясность и тишина были на улицах. Ясность и чистота.
Подъехав к одному из домов, Алдакушев отворил калитку и вошел во двор.
- Есть живые?
Как и во всем селе, в доме не было ни звука, ни голоса – звоном звенела тишина.
- Ах, мать честная! – пробормотал директор пансионата. – Ну, напасть! Неужто старый хрен куда-то умотал? Может, на рыбалке? Или за грибами учапал? С вечера надо было предупредить, пустая голова!
Теперь Илья ругал уже себя.
А потом сел на лавочку возле калитки с таким видом, словно ждать здесь кого-то было для него самое большое удовольствие в жизни.
Впрочем, так показалось режиссерам в машине.
Алдакушев же, достал из кармана мобильник и позвонил.
- Сейчас прибежит, - сказал пассажирам. – Недалече уже.
Вскоре показался сухой сутулый, но подвижный старик с корзинкой грибов – от них несло лесным духом и перегаром трав. Немного хромал Сейфула, но как-то весело, точно кого-то передразнивал, подволакивая ногу. Смеялся и балагурил. В шутку или всерьез про себя говорил, что человек он легкий, веселый, но тощий – навара с него не будет…
- Я уж набрал маслят, домой иду – ты звонишь. Что случилось, Илья?
Сел на лавочку, вынул из кармана пачку сигарет, закурил, покосившись на людей в машине.
- Здорово, Сейфула!
Только теперь они пожали друг другу ладони.
- Я к тебе людей умных привез, которым ты должен рассказать, за что любишь наше село.
- Ладно, - согласился селянин, улыбаясь. – Потешу гостей рассказами. Это дело люблю.
Илья режиссерам:
- Отдаю вас, господа, в надежные руки. Большая у меня легкость на сердце от этого человека, и вам рекомендую прислушаться. Колеса потребуются – звоните….
Долго сидели Сейфула и гости его в садовой беседке. Много кваса домашнего выпили, много яблок с веток схрумкали… Разговор был медленный, мужской, казацкий, при котором два-три слова сказал – помолчи, закуривай.
Живой на язык хозяин в данный момент держал манер станичный.
Провожая за калитку режиссеров, ищущих сельские темы для фильма, однако, сказал им с усмешкой, не удержался:
- Снимайте сериалы о такой жизни, когда выясняют отношения люди. Мне кина не надо, когда бабы дерутся!
По дороге коллеги судачили и качали головами:
- От этого Сейфулы со смеху помереть можно – такое завернет порой…
- Вот и снимай про него, Николай Геннадьевич, а я пойду к директору клуба и в школу – расспрошу о творческой молодежи… Не дело нам в одной прихожей толкаться, - нравоучительно делил направления Иван Федорович.
- С молодыми, конечно, проще работать – про любовь, тоси-боси, - задумчиво сказал Поздняк. – Но стариков в селе больше. Они проголосуют за свою тему…
Голубев покивал согласно.
- А что, Иван Федорович, перспектива-то какая! Выиграешь конкурс, заживешь здесь складно – на природе, в комфорте, с любимой работой. Жену сюда привезешь, ребятишек… Продюсер вроде не жадный. Народ тебя в деревне полюбит. На машине будешь кататься, как сыр в масле…
- А ты с какой корысти без драки мне эти прелести уступаешь?
- То-то и оно, что не уступаю, - собрал на лбу думающие морщины Николай Геннадьевич. – Драка будет не на живот!
После обеда и отдыха Поздняк предложил коллеге:
- А давай вместе в клуб нагрянем. Я тебя кое с кем познакомлю. Машину не будем просить – тут идти по асфальту через лес полчаса…
Все в Хомутинино было так, как и в начале дня. Все так, да не так.
Купались сытые воробьи в пыли кюветов. Над озером чайки спокойно парили – ничего не высматривали в воде, а глядели вдаль, точно в гости кого поджидали. А вот собаки были ленивыми – не бегали и не лаяли: таких и на цепь садить неприлично…
На улице дети играли – кричали, пищали, носились, как угорелые, и толкались. Мальчишки постарше гоняли на велосипедах, электросамокатах, мотоциклах и квадроциклах… ещё каких-то механических самоделках. Старики и старухи уселись на лавочки возле своих домов и умиротворенно помалкивали, наблюдая мир.
Прошагав метров двести от начала села к СДК, создатели фильмов не успевали первыми поздороваться с вежливыми посидельцами подзаборных скамеек. Только открывали рот, чтобы сказать: «Здравствуйте», как те уже кланялись издалека, почтительно приподняв седалища. И глядели на незнакомцев, как на солнце – прищурившись. Видимо, в селе так заведено – приветствовать первыми незнакомых людей. Здоровались и ребятишки, проходя или пробегая мимо…
А старики, проводив гостей взглядом, начинали обмениваться впечатлениями.
Видимо, слух уже прошелся селом, и теперь его жители гадали – те самые, киношники из «Лесного озера», или отдыхающие из «Урала»?
Возле ДК было безлюдно. Только в густых кустах черемухи, рябины и акации мальчишки в войну играли. У ограды строем стояли великолепные мачтовые ели. Да бюст Валерьяна Куйбышева на периферии грустил в одиночестве…
- Здорово тут! – вдохновенно и легкомысленно сказал Николай Геннадьевич.
Видно было, как хорошо ему здесь, как весело, и почему-то смешно. Вспоминал, наверное, что-то из прошлого визита. Он улыбался и морщился, чтобы не засмеяться. И таки, не удержался и захохотал басом.
- Ты чего? – удивился Голубев.
- А приколист этот Сейфула. Помнишь, вопрос задал – что общего между петухом и скворечней?
Иван Федорович, в отличии от коллеги, на народе и возле ДК сделался важным – каждый свой жест ценил на вес золота. И даже затылок его казался немного сердитым…
Вошли в СДК. Поднялись на второй этаж.
Десятка полтора женщин в женском клубе охотно, весело и уважительно поздоровались с Поздняком. И Голубеву за одно кивнули.
Как всегда на этих клубных посиделках дамы вели себя солидно и основательно, соблюдали приличия. Потому что именно здесь обсуждались все главные события в жизни села – кто с кем поменял симпатии на антипатии, кто поссорились иль помирились, кто с кем счеты сводил, на какие враждующие группы разделился народ и по какому вопросу, кто против кого готовит заговор, кто в новом наряде прошел по селу, кто женихаться начали, кто подружились…
Нет конца ни темам, ни разговорам.
Без лишних слов Николай Геннадьевич сел, вооружившись аккордеоном, заиграл лирическое что-то. Женщины сдвинули стулья, уселись, обнялись, запели и начали покачиваться из стороны в сторону, словно баюкали друг друга. По их лицам было видно, что все хорошо в этом мире, где живут они, их дети и внуки…
Потом Поздняк играл что-то из классики. Музыка была печальна и недосягаема словам – сердце от неё заходилось тоской, а женщины по-прежнему молча покачивались с грустными лицами.
Иван Федорович видел – оппонент его счастлив тем счастьем, которое дают человеку внимание и уважение общества. Позавидовал ненароком, усмехаясь злодейски….
Когда напевшись, взялись за чай, мудрая, как все женщины мира, вместе взятые, Наталья Петровна сказала Голубеву:
- В зрительном зале молодежь репетирует новое представление.
Она правильно рассудила, что Иван Федорович не вписывается в их кампанию да и не хочет этого делать.
В женском клубе все было правильным и естественным – к чему натягивать отношения?
Иван Федорович спустился вниз, что было тоже естественным и целесообразным. Сел в зрительское кресло в темном уголке зала и стал наблюдать. И вскоре поймал себя на том, что, стиснув зубы, думает о чем-то далеком и чуждом происходящему на сцене.
Вернувшись в реальность, обратил внимание на постановщика – девушку можно и нужно привлечь к съемкам сериала: она артистична и чудо, как хороша…
Домой режиссеры возвращались уже потемну, но тоже пешком. Оба были спокойны и просветленно мудры. Но по разным причинам…
Темный лес обступил асфальтовую дорогу в пансионат с обеих сторон. Было в нем тихо и уютно – давно спали в потаенных гнездах лесные птицы, ночные ещё молчали, дожидаясь урочного часа. Оглохнуть можно было от тишины. Пахло березовой листвой…
Луна уже потеряла прозрачность и светила ярко. Небо сделалось черным. Непонятные картины рисовали на нем мигающие звезды.
Ну, не сказка ли это?
Не выйдет ли на дорогу подпоясанный лыком мужичок с ноготок? Не пересекут ли её на сером волке Аленушка с Иваном-царевичем? Не заскрипит ли за обочиной ветхими углами избушка на курьих ножках, поворачиваясь к лесу задом?
Заповедный край!
Хриплым от волнения голосом Поздняк сказал:
- Не знаю, как у тебя, а у меня сейчас такое чувство, будто я, наконец-то, вернулся в свой мир после долгих и печальных блужданий по свету.
Он улыбался, тараща глаза в темноту.
Николай Геннадьевич уже любил этот край – его тишину, птиц, природу… его людей. Любил и себя самого, обретшего новую малую родину. Он был дома, дома, дома…
В отличие от коллеги Иван Федорович был никакой – навел на подбородок волевую складку: не сердился и не радовался, не любил и не ненавидел, не испытывал страданий, но и не был счастлив. Угрюмым его тоже нельзя было назвать, так как на все обращения Поздняка к нему отвечал охотно, даже мог вести деловой разговор – к примеру, где набирать съемочную команду или кого пригласить в главные герои (героини)? Не ответил на этот вопрос Николая:
- Ваня, а Ваня, ты не можешь ли сказать, почему мне кажется, что я когда-то уже был здесь? Нет, понимаю, что я тут быть не мог, потому как на Урале вообще ни разу не был прежде. Но вот мне кажется – и все тут!
Голубев молчал, смущенный невозможностью объяснить…