Генеральная репетиция
Одних судьба ждет, других - поджидает...
Посчитав, что до ужина (в 20-00) ещё масса времени, Сергей Нарышкин отправился в село пешком.
Ему было почти тридцать пять. Замечательный возраст! Спортивное сложение. На руках и ногах набухали мускулы. Загорелая кожа блестела потом. Лицо типично славянское. Русые волосы сами собой разделялись на прямой пробор.
В село по асфальту можно было попасть двумя путями. Если свернуть сейчас направо, в сторону Челябинска (о том предупреждала стрелка указателя), то выйдешь к медгородку. Если прямо идти (по указателю – на Увелку), то путь будет длиннее, но попадешь в самый центр села. Его Серега и избрал.
Навигацию эту ему подсказала симпатичная горничная, из местных. Но отчего-то ничего не промолвила про грозу и дождь. А свинцовая туча уже двигалась пешеходу навстречу.
Встал вопрос – кто быстрее: Сергей доберется до спасительной крыши или таки ливень прищучит его в дороге?
Нарышкин ускорил ход, но ещё не бежал, хотя мог – на нем был спортивный костюм и кроссовки удобные на ногах.
В селе было тихо. Казалось, что дома, палисадники, огороды и сама улица съежились в предчувствии ливня. А гром гремел, молнии блистали да и сами тучи уже над головой. Казалось – вот-вот…
Нарышкин упрямо твердил себе – не побегу; вон, кажется что-то похожее на сельский дворец культуры; совсем немного осталось; дойду…
Он уже вертушку прошел, заменяющую калитку в ограде, когда первые крупные капли тяжело упали на землю, взбивая пыль. И тут Серега припустил…
На высоком и широком крыльце СДК стоял мужчина с тугим хвостиком волос на затылке и с любопытством наблюдал, как приезжий спасается от грозы. Неизвестный стоял неподвижно – несуетностью и основательностью своей напоминал камень, торчащий в стрежне реки, о который разбиваются струи.
Но струй не было – в смысле, потока зрителей – он стоял один и наблюдал за бегущим от дождя человеком.
- Успели? – приветливо спросил, когда Нарышкин, прыгая через две ступени, взлетел на крыльцо.
- Да уж, - посетовал тот, - ещё бы чуть-чуть и до нитки.
- Ну, пойдемте в зал, - пригласил местный, будто специально поджидал последнего зрителя и распахнул перед ним дверь. – У нас сегодня генеральная репетиция.
В полупустом концертном зале под музыку из колонок нарядные женщины (в русских народных платьях) задорно пели про Дарью, которая и собой-то хороша и душой не подвела.
Мужчины сели в ближайшие от входа кресла.
У блогера по жизни Нарышкина зачесались руки – достал мобилу:
- Можно?
- Что? Снимать? Да пожалуйста!
Артисты на сцене меняли друг друга, ведущие торжественно анонсировали в пустующий зал – генеральная репетиция!
А Нарышкин снимал!
- Здорово! – высказал он свое восхищение мужику с косичкой на затылке.
Тому понравилась похвала. Улыбнувшись, протянул ладонь для пожатия:
- Илья.
- Сергей. Нарышкин. Блогер.
- Сегодня генеральная репетиция. А через три дня районный конкурс. Комиссия приедет. Впервые, кстати. Обычно мы в район катались. А дома и стены помогают – дадим им жару. Вы, как я понял, из санатория – так приходите, если дождя не будет.
- Крыша промокает? – пошутил Серега.
- Вы промокните. Нет машины?
- Я из Москвы. А в столице сейчас каршеринг в моде – удобно, никаких заморочек.
- Как к нам попали?
- Врачи рекомендовали гастрит придушить.
Илья оказался пророк и философ в наряде цыганского барона. В концерте он тоже участвовал и скоро ушел на сцену.
Нарышкину он понравился.
На сцене цыгане, целый табор – с гитарой и песней, как положено. А новый знакомец мастерски так подсвистывал, поощряя приплясывающих.
Когда сценка с цыганами закончилась, Илья вернулся на свое место рядом с Нарышкиным. Лоб у него сморщился, лицо сделалось значительным и важным – то ли ещё в сценическом образе, то ли собирается что-то сказать. Но молчал…
Сергей продолжал снимать. Ему казалось, что кроме этой сцены, этого зала ничего больше на свете не осталось – даже гроза утихла за стенами ДК. На какое-то мгновение он утратил ощущение реальности: показалось, что все это происходит во сне.
Сцена пела и плясала, звучала музыка впопад, а в пустом от зрителей зале было так уютно, что думалось – да бывают ли дожди-грозы на свете, не выдумка ли это?
Илья, сидя рядом, искоса наблюдал и, кажется, хорошо понимал москвича – у молодого человека наступал тот миг, тот момент в жизни, когда он открывал для себя новую планету под названием СДК. Ему, столичному жителю и невдомек, что петь умеют не только Витас и Королева – песни сельских женщин берут за душу или сразу в плен. А как танцуют девчата-школьницы! Класс!
И как на заказ, испанское болеро на сцене танцуют молодые женщины.
Прима раскинула изгибающиеся руки, склонила голову на плечо, распахнула мечтательные глаза и поплыла-поплыла, вся изгибаясь, млея и торжествуя.
Илья ткнул локтем соседа в бок и, кивнув на сцену, шепнул восторженно:
- Александра!
Высокая, стройная танцовщица продолжала сладко кружиться на переднем плане. Её партнерши полукругом сзади.
Сцену освещали софиты. В их лучах бриллиантами сверкали блестки испанских нарядов.
Нарышкин сидел сам не свой. Определенно сегодня был такой вечер, после которого и в жизни должно что-то изменится. Он уже представлял какой ажиотаж поднимется на блоге у его подписчиков, когда он выложит эту «генеральную репетицию» в инет. Народ хлынет на запись, как мухи на мед! И «Блог Сергея Нарышкина» утрет кое-кому нос…
И еще раз Александра со своей капеллой вышла на сцену.
Теперь звучало аргентинское танго. Прима плавно взмахивала руками, покачиваясь в такт музыке – глаза были томно прикрыты, на лице стыло сладкое упоительное выражение, грудь высоко вздымалась…
Вслед за дамами по программе танцевали малюсенькие девчушки. Они лихо и складно сбацали что-то похожее на чарльстон.
Снимая их, Серега внутренне охнул – поистине сегодня счастливый день!
Но почему-то не радовались артисты – большие и малые – бесшумно сновавшие в полутемном зале. Лица их были напряжены. Раздарили улыбки на сцене?
У соседа Ильи возле губ прорезались две морщинки, нос думающее сморщился, и брови одной прямой линией пересекли лицо.
Всех разобрало – подумал Нарышкин.
Когда оцепенение прошло, Сергей встряхнул спортивными плечами. Репетиция продолжалась…
- Тебе ещё выступать? – спросил московский гость соседа по креслам.
Цыганская рубашка из бордового шелка славно сидела на широких плечах. А ответил он гостю четверостишьем:
Пора сердечных вдохновений!
Восторгов краткий день протек,
И скрылась от меня навек
Богиня тихих песнопений.
В голосе сценического барона задушевность и печаль. Словно жалуется он родному, близкому человеку и ждет от него таких слов, которые сразу утешат тоску.
- Что, закончился концерт? – с надеждой на обратное спросил Нарышкин.
- Нет, - Илья кивнул на сцену, с которой уходила изящной стройности молоденькая певица.
О ней, должно быть, стихи Пушкина вспомнились местному старожилу.
Нарышкину весело. Он все снимает, и радость творчества мягко и трепетно заполняет грудь, стучит рядом с сердцем. Да так, что самому хочется петь. Или сделать что-нибудь выдающееся, интересное…
Все могло бы быть по-другому, если бы не гроза, если бы не встретился на крыльце ДК Илья, если бы не пригласил он гостя на генеральную репетицию сельской художественной самодеятельности…
Но все было так, как было. А Сереге кажется – так в жизни не бывает, только в кино, на экране.
Время остановилось. Не стало ни секунд, ни минут, ни часов – большая, насыщенная программа. Всем хочется выступить, все готовились к этому дню…
А Сергей их снимает.
«О чем думает Илья? Что испытывает?» - размышлял Нарышкин, поглядывая на соседа.
В сумеречный зал вошел мужчина в рубашке и брюках с двумя руководящими складками возле губ. Судя по виду и строгим глазам, он был местным начальником.
Окинув взглядом пустой зал, приметил Серегу с мобилой и подошел.
- Вы, гражданин, откуда будете?
Нарышкин улыбнулся.
- Я, гражданин, из санатория буду.
- А чего вы тут снимаете? – строго спросил. – Кто-то вам разрешил?
Нарышкин радостно закивал и ткнул пальцем в соседа.
- Илья Иванович, это ваш друг? А то бознат, кто в клуб наш шляется, а у людей, между прочим, рабочий день.
Серегин сосед пожал плечами – мол, какая разница: друг ли брат… просто хороший человек. Чудак! Уселся бы рядом да смотрел, что девчушки на сцене вытворяют. Куда торопится?
- Алдакушев вы чего молчите? Вы разговаривайте, вы беседовайте…
- Вот это дело я люблю! – неторопливо сказал Илья Иваныч и насмешливо посмотрел на подошедшего. – У меня, Алексеич, работа такая, культпросветовская – с людьми разговаривать. Садись, поговорим…
И Нарышкину:
- Мы тебе не мешаем?
- Некогда мне растабаривать, - коротко бросил строгий мужчина и пошел дальше, глядя на сцену.
- Местный участковый, - представил удалявшуюся спину Алдакушев. – У него дочка на сцене танцует.
- Наверняка офицер, а ведет себя как ефрейтор, - буркнул Сергей, не отрываясь от своего занятия.
На недоуменный взгляд барона цыган пояснил:
- Глазами должен все понимать, а он языком – ля-ля, ля-ля… То да се… Покажите ваш пачпорт!
Участковый сел в первом от сцены ряду.
На сцене кружились девочки младших классов.
- Которая его дочь?
Илья хмыкнул:
- Разве отсюда углядишь? Все они на одно лицо. Не зря он поближе к сцене подбился…
- А вот еще такой вопрос, - полюбопытствовал Нарышкин. – Наряды концертные кто шьет артистам?
- Мамы – кто же ещё!
- Значит, за свой счет?
- Из любви к искусству…
- Ну, понятно – для детей ничего не жалко.
- У тебя есть?
- Не женат ещё.
- Что так?
- А вот не встретилась та, единственная, на которой хотелось бы.
- Вот придешь на концерт, увидишь сколько красавиц в селе и не захочешь в свою столицу…
Илья умолк, продолжая раздумывать – как же бывает: красивый, умный и наверняка не бедный, а без своей половины?
Сергей, между тем, оценивающим взглядом смотрел на сцену, где танцевали девушки старшей группы.
Ему понравилось то, что увидел – стройные и красивые, как на подбор.
А потом вышла певица, от вида которой Илью на лирику потянуло. Оценив её внешние данные (голос и без них прекрасен) Серега с тоской подумал – вот ради такой он бы остался, но наверняка уже замужем, черт!
Нарышкин неожиданно лихо подмигнул солистке – будто она его могла видеть.
И хорошо, что не видела – из полумрака он мог красавицу разглядывать бесцеремонно и пронзительно.
Заметив эту увлеченность, Илья подсказал:
- Ирина.
- Замужем?
- Да.
- Я так и знал!
Московский гость был открыто недоволен, что приглянувшаяся ему красотка – чья-то жена.
Поглядывая на него, Алдакушев восхищенно сказал:
- Хорошо быть молодым, длинноногим…
- И богатым, - как бы между прочим, добавил Серега, - это тоже девушкам нравится.
- Ну, тогда точно отсюда женатым поедешь! – хихикнул Илья.
Не переставая снимать, Нарышкин смежил ресницы.
- Ты познакомишь меня с первой красавицей села, Иваныч?
- Постараюсь, товарищ отдыхающий. Проблем не будет. Женщины любят таких, как ты.
Честно признаться, выдержка Алдакушева начинала нравиться Нарышкину – ни слова пошлого не сказал о женщинах и половых отношениях. Не было на лице Ильи и тени намека на них – мол, мы понимаем, что отдыхающим надо. Он уважал всех женщин села и наверняка был женат крепким браком.
Серега взглянул на часы. Его пребывание в Хомутинино и СДК длилось всего час, но он уже чувствовал, как затихала в нем столичная и санаторская жизнь, ощущал новый, замедленный ритм существования.
- На ужин торопишься? – спросил Илья. – Теперь уже точно опоздаешь, если пешком пойдешь. Ну, ничего. После репетиции ко мне зайдем – я тебя покормлю.
Нарышкин по-хорошему улыбнулся Алдакушеву.
Умные, мягкие, интеллигентные глаза цыганского барона смотрели ласково на него, и в них чувствовалась доброта.
А ведь Серега ждал после откровенных своих признаний, что из припухлых губ Иваныча прольется снисходительное: «Сколько же тебе лет, дорогой?» А потом последует и тот вопрос, после которого новый знакомый не только сядет на шею гостю, но и свесит с него ножки: «Ах, ты ещё не женат? Как же так? Или бросил семью?»
Нет, ничего подобного не угрожало московскому блогеру – никто не собирался покушаться на его личные тайны и авторитет, а лишь приглашали к себе отужинать.
Нарышкин представил сцену.
Илья Иванович станет дружелюбно гостя угощать, а его неторопливый разговор будет занимателен и по-житейски мудр.
В мозгу Алдакушева, между тем, шла напряженная работа.
Да и Нарышкину было о чем подумать.
Сергей размышлял о том, что кажется столкнулся с выдающимся случаем в своей жизни. Ни его столичный цинизм, ни профессиональная проницательность, ни общеизвестная интуиция пока не могли обнаружить какого-либо корыстного интереса Алдакушева к нему. Ни признака наигрыша, ни зазубринки расчета, ни тени двуликости – ничего. Только – цельность, глубина, непосредственность. И доброта…
Очередной солист, замечательно исполнив популярную песню, прямо со сцены спустился в зал и подошел к ним. Пожал руку Иванычу, протянул длань московскому гостю.
- А вот и Сергей Кугель! - представил Илья. – Знакомьтесь. Наш гость из Москвы, Сергей Нарышкин. Меня прошу извинить – на сцену пора.
Барон цыганский ушел. Солист присел рядом.
Сергей Кугель в костюме и галстуке смотрелся городским жителем, хотя пиджак туго обтягивал по-сельски налитые здоровьем плечи. В уверенном взгляде светился покой целесообразности.
- Ты вот что, тезка, - деловито сказал Нарышкин, - зови меня просто Серега.
Они еще раз пожали друг другу руки. Москвич почувствовал в сельском жителе крепость, сбитость и упругость. «Ишь ты, какой бодрячок!» - подумал блогер и пронес мобилу перед лицом солиста. Потом повернул её на сцену.
Там все двигалось и работало полным ходом – опять показались цыгане.
- У вас же самодеятельность? Вы же не за деньги? Так любите петь? – подкинул Нарышкин тему для разговора, продолжая снимать.
Мужчина был умен, откровенен – любил петь и свое село.
- Похоже, вы единственный солист в коллективе?
- Нет, ещё Никоноров поет, муж директрисы ДК. Но он сейчас в рейсе – дальнобойщик. Мальчишки-гитаристы вон подрастают. Не замрет культура села!
Нельзя сказать, что Сергей Кугель честолюбив и строит какие-то планы на сцене. Лицо и взгляд его были такие безмятежные, какие, наверное, должны иметь благополучие, счастье и удача.
Вряд ли у кого повернется язык назвать его «деревенщина» - ещё подумалось Нарышкину.
А эти безмятежные глаза… Сергей поклясться готов, что видел их ещё у кого-то.
- Красивая девушка тут пела… На вас похожа… Это ваша сестра?
- Дочь.
Нарышкин чуть мобилу не уронил. Покосился на соседа.
Отец и дочь – не фига себе! – да их же женить можно. Хорошо сохранился Сергей Кугель!
- Ваш талант унаследовала.
- Дальше пошла. Выучилась, методистом в клубе работает, поет… Я – солист художественной самодеятельности. Она – профессионал.
- Чем дальше, тем непонятнее, - себе под нос пробормотал Нарышкин. – В принципе общение двух людей способно дать только примитивную информацию…
- А вы хотите о ком-то писать?
- Снимать и выложить на свой блог. Уверен – сетевой бомонд ещё такого не видал.
Кугель промолчал. Он слушал Нарышкина лениво, безмятежным взглядом рассеянно смотрел на сцену и думал о чем-то далеком.
- Начинаю завидовать вам, - одобрительно сказал московский Сергей местному. – Живу в ваших краях четвертый день, но уже чувствую, как затихает во мне лихорадка городской жизни.
- У нас куда торопиться? – поддакнул Кугель и поднялся. – Ладно, пойду, мне пора.
Пошел к выходу из зала по проходу.
Блогер навел мобилу на его спину.
Одет с иголочки – думал Нарышкин о сельском артисте, вспоминая его анфас. – Материал костюма блестит и переливается, мягкий, но не мнущийся. Из нагрудного кармашка торчит уголок шелкового платочка. Галстук пришпилен к ослепительно белой рубашке. Носки, туфли… А запонки – настоящий малахит в золотой оправе… Интересно – это его концертная справа или обычный парадный костюм?
Безмятежность Сергея Кугеля очень понравилась Сергею Нарышкину.
Поднялся с переднего ряда участковый, прошелся проходом, подсел на место Ильи – должно быть, дочку посмотрел на сцене, похлопал после выступления и решил заняться делом.
- Все снимаете?
- Так ведь глазам своим не верю. И рассказам моим никто не поверит. А фильм – доказательство.
Помолчали.
- Вы в каком звании? – блеснул своей осведомленностью блогер.
- Капитан, - значимо ответил участковый.
Снова долгое молчание.
Сергей снимает. Участковый на него поглядывает.
Похоже, не нравится заезжий местной правоохранительной власти.
- Я представить себе не могу, как артисты здорово, наверное, отмечают Новый Год в своем кругу. Должно быть, бал-маскарад в ДК? Елка, музыка, все в масках…
- Некогда им гуливать – они для народа это устраивают: балы маскарады, аттракционы, ёлки… - сквозь зубы сказал участковый суровую правду.
- И вы тоже в такие праздники не охвачены всеобщей радостью? – пустил шпильку Нарышкин.
Новый сосед по креслам долго размышлял над ответом.
Наконец, созрело:
- Меня как-то не особо увлекает полупьяное и бездумное смехачество.
Снова танцует девчонки на сцене – молоденькие.
Скорее для сурового участкового, а не прихваченный ритмом Сергей задергал плечами. Он танцевал под музыку сцены, сидя в кресле зрительного зала, и был счастлив, как первоклассник на каникулах. На душе весело, лихо, тревожно…
Рядом местный участковый замер в боевой готовности.
Когда сумасшедший танец закончился, и девчонки убежали со сцены, Нарышкин замер в кресле с таким видом, словно только сейчас понял, что происходило с ним.
А участковый смотрел осуждающе.
На сцене с русскими мотивами снова взрослые молодые танцовщицы. Теперь от них веяло родной безмятежностью, тишиной, солнечным лугом, на котором пасутся кони. Томный наклон головы, беспомощные руки вдоль тонкой фигуры – Александра с подругами идут русским хороводом по сцене!
А московского гостя понесло. Не опуская мобилу, он повернулся.
- Позвольте представиться, гражданин участковый – Сергей Нарышкин, блогер московский и подлец из подлецов, - высокопарно произнес он.
- Ну-ну, - поощрил откровения участковый.
- Я – подлец, сволочь, подонок… Меня из тюрьмы за это прогнали.
- Не в ту посадили, знать, - посетовал капитан полиции.
- Жизнь сложна, - непонятно к чему сказал Серега.
И участковый не смолчал:
- Или сбежал?
Двое парней – совсем мальчишки – в белых рубашках и с гитарами вышли на сцену к микрофону. Струнные инструменты не совсем профессионально застонали в их руках.
И Бог знает почему у Нарышкина сжалось сердце в тревоге. Думалось о сопливой молодости, хотелось неизвестно чего. Черт бы её побрал, эту «генеральную репетицию» - пробрало до самого донца души. В груди пусто, точно сердца нет. А тут ещё эти гитары стонут…
Ощущение тревоги не проходило.
Обладая импульсивным, увлекающимся характером, Серега часто предпочитал необдуманные поступки рациональным…
Между тем, капитан полиции размышлял – не надеть ли на «подлеца» санаторского наручники и доставить куда следует? А куда следует, не знал. Да и наручники дома. Впрочем, сходить – дело пяти минут: живет-то напротив…
- Ну так, как вы меня воспринимаете, гражданин участковый?
Капитан вздрогнул, замер, притаился – будто мысли его подслушали.
- Никак не воспринимаю, - тихо произнес он. – Столичный хлыщ, болтун…
- Которого бы надо, - прервал Серега его, - посадить, да не за что. Так?
- А этого я вам не скажу. Не положено знать первому встречному, что на уме у представителя органов правопорядка.
Блеснула мысль и снова тупость полицейская – подумал Нарышкин. Ему стало скучно с участковым. Где же Илья?
Будто поняв его настроение, сосед по креслу заговорил в другом тоне и о другом.
- Как вам женщины наши?
- Все красавицы, как на подбор. Про каждую можно сказать – не тело, а божественная поэма.
- Душой, стало быть, не интересуетесь? А женщина-то, она, как палка – о двух концах, - сказал загадочно капитан полиции.
- Муть! – вдруг развязно бросил Серега. – К чему мне женская душа? Были бы ноги красивыми… да и все остальное…
- Что вы сказали? – встрепенулся тут участковый, ему захотелось поспорить с приезжим.
- Я сказал – о чем можно с женщиной говорить? Было бы тело прекрасным. Да они сами больше в зеркало смотрят, чем в книгу, забывая, что ум остается на всю жизнь, а молодость и с ней красота бывают только в пору цветения.
- А душа?
- На какой мне предмет она? Песни петь? Вы поете с женой по вечерам?
- В компаниях – да.
- Ну, «под шафе» и я – Демис Руссос.
После продолжительного молчания участковый неодобрительно проворчал:
- Таким, как вы, я бы не захотел и в столице жить.
А ведь он прав – с тоской подумал Нарышкин. – Надо меняться. Не случайно мне поездка сюда выпала.
Чувствуя победу в интеллектуальном споре с высокомерным москвичом, участковый великодушным тоном проговорил:
- Забавное приключение.
На молчание Сергея добавил:
- Вы, интеллигенты столичные, когда с вас спесь слетает, становитесь скучными, как старики, и наивными, как первоклассники. Вот скажи мне, шибко начитанный, в каком возрасте стрелялся Максим Горький? Не знаешь. А моя жена знает. Вот тебе, дедушка, Юрьев день!
Чувствуя разгром по всем фронтам, Серега робко предположил:
- Кажется, в семнадцать лет…
- Ой ли?
Нарышкин не знал, что сказать. Сидел злой, расстроенный, но по-прежнему снимал то, что происходило на сцене.
А участковый, хлопнув ладонью по поручню кресла, поднялся и направился в сторону выхода из зала, заложив руки за спину – злой, презирающий москвичей и, в то же время, торжествующий.
Нарышкин сидел в неподвижной задумчивости.
На сцене снова постанывали неумелые гитары, и парни пели ломающимися голосами. А когда ушли со сцены, Серега подумал – играли и пели они замечательно: сладко и тревожно.
И дальше пошло-поехало – мир начал переворачиваться.
В чем-то прав участковый – скучно живет блогер Нарышкин: ни жены, ни детей… Чуть ли не сутками сидит в инете. А рядом простые, хорошие люди, которых он люто ненавидит, когда они выдергивают его из виртуальных пространств. Им хочется посидеть с бутылочкой за столом, поболтать о том, о сем, хором спеть любимые песни...
Нарышкин зазнался от популярности блога. Он стал личностью только лишь от количества посещений. Ему предлагают баснословные деньги рекламодатели. А все остальные-прочие для него – бездари и кретины.
Участковый был прав, называя его стариком скучным и наивным первоклассником.
Не так надо жить, блогер Нарышкин – сам себе в мыслях сказал Серега. – Не так.
Потрясенный до глубины всем происходящим вокруг и своими открытиями, московский гость глубоко задумался. А когда снова вернулся в реальность, вслух выругался:
- Черт знает что!
Несколько минут приходил в себя, собирая из уголков души все, что разбросал участковый. И снова уверенный в себе блогер снимал на мобильник генеральную репетицию хомутиниского коллектива художественной самодеятельности.
Проходом в сторону сцены прошла дамочка, востренький взгляд которой так и кричал на него – незнакомый мужчина!
Нарышкин понял без подсказки – женщинка незамужняя.
После этого Серега прислушался к себе и понял, что хорошее настроение вновь вернулось. На душе стало спокойно и иронично. Он по-хорошему улыбнулся, вспоминая всех артистов, которых запечатлел.
Подошел Илья, уже без наряда.
- Я видел – ты с участковым болтал. О чем?
- Дал подписку ему о невыезде.
- Так это ж прекрасно! И не уедешь, пока не женишься. Что-нибудь сделаешь для села…
- Для села завсегда горазд!
Потом Серега улыбнулся и пожаловался Алдакушеву:
- Пронырливый капиташка положил меня на обе лопатки в интеллектуальном споре. Кстати, Иваныч, проверим твою эрудиция – ты знаешь, когда стрелялся Алексей Максимович Горький? Вот-вот…
Бывший цыганский барон:
- Тогда он еще не был Максимом Горьким.
Нарышкину сделалось совсем весело. Он бросил взгляд на сцену, на которой возникла неловкая пауза, покосился на туфли Алдакушева – а вот что сказать, не знал.
Сидит рядом с ним умудренный опытом и обремененный годами старший товарищ, чуждый сопливой сентиментальности (стихи читает от настроения), строгий, но справедливый, учит его уму-разуму. Насмешливые глаза его полны отцовской нежности…
- Участковый, в принципе, неплохой человек, - произнес Алдакушев. – Хотя я однажды сказал ему, что не уважаю таких, как он.
- Почему же?
- Подраться не дал с одним негодяем.
- Так он же был прав! Драться нельзя в общественном месте. Аморалочка.
Илья разозлился, вспомнив минувшее:
- Некоторых только так и учат. Сейчас бы боялся, а не хамил из подворотни, как пес шелудивый.
- Ого, Иваныч! Так у тебя есть враги?
- Скорее – мне неприятные люди.
Нарышкин посмотрел на него насмешливо.
Да и Илья Иванович после минутной вспышки уже находился в хорошем настроении.
Серега подумал – в селе хорошо, спокойно и просто дышится; мир кажется понятным и приятным; можно думать и не думать, вспоминать и не вспоминать… И интернет есть. Может, действительно переехать сюда и не боятся гастрита, жениться на первой красавице, детей завести да жить–поживать. Денег у него полные закрома…
Нарышкин краешком уха услышал легкие шаги на проходе. Скосив глаза, увидел белую фигуру девушки, двигающуюся в сторону сцены. Узнал в ней ведущую сцены.
Белый цвет концертного платья был ярок, насыщен, подчеркивал подробности идеальной фигуры. И общее впечатление было такое, что мимо проходит жданная неожиданность.
Действительно, в полумраке передвигалось летучей походкой нечто легкое, прозрачное, даже зыбкое.
Ещё Серега разглядеть сумел нежно-матовое лицо и тут же понял, что девушка по-настоящему красива. На сцене она казалась неприступной королевой, а сейчас близкой, простой и понятной…
- Женя, - окликнул Алдакушев, - куда торопишься? Посиди с нами.
И произошло странное – девушка решительно повернула к ним. И поскольку на крайнем кресле к проходу сидел Илья, а рядом Сергей, она протиснулась мимо них и присела слева от столичного гостя.
- Позволь представить тебе, Сергей, первая красавица села, Евгения – правда, в своем возрасте.
Пожимая руку московскому гостю (он, кстати, привстал и склонил голову), девушка славно сказала:
- Ах, какие пустяки, Илья Иванович.
И Нарышкин поцеловал ей руку.
Ни тени смущения на лице девичьем.
Было что-то артистичное в её движениях. Ей было все равно – где сидеть, с кем. То, что Серега – московский гость, не добавило к нему интереса в её глазах. Она, немного прогнувшись вперед, общалась с Ильей Ивановичем.
Нарышкин решил напомнить о себе.
Суждены нам благие порывы…
- Это кто написал – Пушкин или Лермонтов? Я, знаете ли, всегда их путаю. Меня только что пытал ваш участковый инспектор на предмет – интеллигентный я человек или нет?
Ведущая сцены и цыганский барон прервали беседу и посмотрели на Сергея.
В этот момент он уже набело, окончательно рассмотрел девушку и пришел к выводу – да, удивительно хороша!
От неё благоухало духами приятными.
- Я все-таки больше люблю Пушкина, - без улыбки сказала Евгения. – Нет, серьезно!
Девушка произнесла всего несколько незначительных слов, но они были сказаны с такой простотой и непосредственностью, с такой интимной интонацией, что Серега почувствовал, как девушка начинает занимать в нем, Нарышкине, такое же удобное место, какое занимает в клубном кресле.
Тут Алдакушев его представил. Причем, полушутя, и так, что девушка Женя негромко засмеялась.
А Нарышкин с новой силой почувствовал, что к нему вернулось хорошее настроение. И девушка была хороша! Ему так легко и весело говорится – так много слов висит на кончике языка. Евгения, кажется, слушает с удовольствием.
Серега так заболтался, что неожиданно для самого себя предложил девушке встречаться.
Евгения слегка нахмурила брови, покусала ровными зубами нижнюю губу.
- Мне не до встреч ныне будет. У меня выпускные экзамены.
Школьница! А смотрится невестой – вполне сложившейся для серьезных отношений.
- Вы не хотите со мной встречаться только по этой причине?
- Да, - подумав, сказала она.
Потом покачала головой и замолчала так естественно, как перестают шуметь деревья, когда затихает ветер. Лицо у неё погрустнело.
Может, она не верит в серьезность происходящего – москвич и щеголь (звучит будто в рифму, а полутьма скрадывает его спортивный наряд) приглашает её на свидание, а она – не могу, мол, у меня госэкзамены.
- Вы любите кого-то? – вдруг тихо спросил Нарышкин.
- Я не знаю, люблю или нет, - медленно сказала девушка. – Только я замуж ещё не собираюсь. А вы взрослый человек – вам жена нужна, а не девушка.
Это какой смысл вложить в слово «девушка», - цинично подумал Сергей.
- А я хочу выучиться, обрести специальность… Большие планы по жизни. От дружбы я бы не отказалась. Но ведь вам этого мало…
Разумно мыслит – подумал Сергей.
Тут в зале загорелся свет, собирались артисты на «разбор полетов».
Женя ушла к толпе.
Алдакушев поднялся:
- Ты подожди меня в фойе. Мы не долго…
И пошел вслед за первой красавицей школьного возраста.
Нарышкин вышел в фойе и сел на диван.