Владимира Шабли

 

 

В. Шабля.

Последняя покупка

(1941 год, октябрь. Куйбышевская железная дорога.)

 

– Выходи на поверку. Всем построиться в одну шеренгу. Шаг вправо, шаг влево – считаются побегом, охрана стреляет без предупреждения! – Дверь вагона отодвинулась и последовала серия стандартных знакомых команд.

Две последние остановки были сделаны на небольших станциях, процедуры раздачи дров и провианта происходили на них в спешке, что также делало невозможным надёжное расходование денег. Что-то будет сейчас?

На этот раз командовал процедурой лейтенант НКВД средних лет. На руке у него не хватало двух пальцев, что могло свидетельствовать о его боевом прошлом. В подчинении у службиста были почти сплошь молодые, зелёные, видимо только что призванные, солдатики. Совсем ещё мальчишки, они, по-видимому, проходили в этом городке ускоренный курс обучения перед отправкой на фронт. Положение на фронтах было тяжёлое, а потому для охраны заключённых, вместо отправленных в районы боевых действий сотрудников НКВД, частенько использовали курсантов и ополченцев, совершенствующих своё боевое искусство в учебных частях.

Пётр выпрыгнул из вагона одним из первых, чуть отошёл в сторону и принялся наблюдать за происходящим, внимательно вслушиваясь и всматриваясь в действия охраны. Лейтенант командовал процессом достаточно грамотно, без излишней суеты и рвения. В его манерах чувствовалась определённая нотка демократизма, но в то же время он полностью контролировал ситуацию. К вагонам с уголовниками он приставил более опытных НКВД-истов, а выдачу пайков и дров политическим проводили в основном курсанты и ополченцы.

Как раз в то время, когда Пётр ожидал своих спрыгивающих на снег «совагонников», мимо прошёл лейтенант, отдавая по пути распоряжения подчинённым. Подбежавший к начальнику сержантик браво доложил:

– Товарищ лейтенант, один из трёх вагонов, предназначенных для присоединения к составу с заключёнными, находится в нерабочем состоянии. Проблемы с обшивкой. Рабочие говорят, что для устранения неполадок им потребуется около часа.

Лейтенант посмотрел на часы, что-то спросил у сопровождавшего его железнодорожного служащего, сделал запись в блокноте.

– Скажите, что у них есть 50 минут. И дайте им в помощь троих курсантов из Вашего отделения.

Сержант убежал выполнять приказ. Тем временем лейтенант подошёл к двум ополченцам, ответственным за выдачу продуктов и дров для заключённых из вагона, в котором «путешествовал» Пётр.

– Как дела, Василий Иванович, всё готово? – по-дружески спросил лейтенант у одного из ополченцев, старшего по возрасту.

– Та ні, бісові душі зі складу обіцяли ще принести рибу та сухарі, та щось не несуть. А хлопці-заключонні дуже вже слабі, мруть. Ось і з мого вагону два трупи винесли. Треба б додати їм їжі, адже ж їх везуть працювати, а трупи нічого не зможуть зробити для нашої перемоги. – Приземистый украинец, явно из крестьян, деловито и с расстановкой заканчивал последние приготовления для порученной ему процедуры.

Петра как будто током прошибло. Во-первых, он услышал родную речь, а во-вторых, этот простой немолодой дядька так метко и сжато выразил то, что уже многие месяцы не давало покоя и самому Петру: почему нужно морить голодом, медленно убивать людей, способных своим трудом принести гораздо больше пользы, чем те несчастные лишние 200 граммов хлеба в день на человека?

– Раздавай то, что есть, Василий Иванович, а потом съезди на телеге с парой курсантов к складу и попытайся забрать обещанные рыбу и сухари, – тихо сказал лейтенант. – Состав будет стоять ещё час, так что можешь успеть сделать доброе дело для Родины и для этих людей, – слегка кивнув головой в сторону заключённых, он ухмыльнулся одними уголками губ, а затем жёстким командным тоном распорядился: «Заключённые из восьмого вагона! Строиться в шеренгу по одному. Приготовиться к перекличке и получению пайков и дров!».

Началась привычная суета. Но услышанный диалог между лейтенантом и ополченцем уже запустил в душе Петра лавинообразно нарастающую бурю чувств. Человек впечатлительный и увлекающийся, он мгновенно проникся уважением к своему доброму и обстоятельному земляку. Мысли о необходимости отоварить последние родительские деньги лихорадочно налагались в голове Петра на новые яркие эмоции. И уже несколько секунд спустя решение было принято: нужно рискнуть, довериться этому ополченцу, и попросить его купить на оставшиеся десять рублей продукты.

«Однажды принятое решение не обсуждается, не пересматривается, а подлежит выполнению», – это непреложное правило было одним из основоположных камней в характере Петра, непререкаемой аксиомой, которой он следовал всю жизнь. Вот и теперь мозг, отметя эмоции, заработал чётко, как часовой механизм, для реализации очередной цели.

«Люди, отвечающие за раздачу пайков и дров, порядочные, исполнительные, и достаточно терпимые, – думал он, – всё подготовили заранее, а с учётом двух умерших из его вагона, пайков и дров должно хватить на всех и даже останется. Но заключённые, наученные горьким опытом, будут стараться побыстрее получить причитающееся. Чтобы поговорить с ополченцем, нужно, чтобы никто не подгонял и не мешал, а это лучше всего сделать, если получаешь паёк последним. Ситуация пока складывается благоприятно, но нужно попасть в конец шеренги».

Пётр быстрым шагом двинулся к людям, находящимся дальше всех от места выдачи продуктов, на ходу окликая одного из своих друзей, находящихся там. Не дойдя пару шагов до товарища, он будто бы споткнулся и упал на снег. Пока поднимался, прозвучали следующие подгоняющие команды охраны и он уже бегом переместился к концу почти построившейся шеренги и стал в строй последним.

Первый пункт плана был выполнен успешно.

«Теперь есть достаточно времени, чтобы обдумать, как вести себя дальше, что говорить, – прикинул в уме парень. – Ну, во-первых, чтобы не вызвать подозрений нужно выражаться сжато и чётко, только о самом главном. Во-вторых, лучше говорить по-украински: ополченец, находящийся в русской среде, и не могущий перестроиться на язык окружающих, наверняка обрадуется, услышав родную речь. Кроме того, это сразу, без лишних слов позиционирует меня как земляка».

Тем временем подошла очередь получать паёк. Беря причитающиеся ему буханку хлеба и десяток картофелин, Пётр обратился к старшему ополченцу:

– Василю Івановичу, вибачте, що звертаюся, але я випадково почув Вашу розмову з лейтенантом і дуже зрадів, почувши рідну мову. Ще більше зрадів тому, що Ви сказали те, про що я увесь час думаю. Усі ми, в’язні, справді дуже виснажені. І я відчуваю, що сили залишають мене, хоча багатьом з нас ще гірше. У мене залишилися останні 10 карбованців із тих, які дала мама, коли мене забирали. Чи не могли б Ви щось купити з продуктів на ці гроші для мене й моїх друзів? Частину грошей можете взяти собі.

– Та що ти, синку! У мене самого брата забрали й де він, що з ним – я не знаю, – тихонько запричитал ополченец. – Давай гроші, спробую тобі допомогти.

Пётр протянул ему деньги, а Василий Иванович всё никак не мог успокоиться:

– Та що ти, земляче! Та хіба ж я… Господи! Та що ж це за життя таке…

В глазах уже немолодого мужчины стояли слёзы. Несколько секунд он потратил, чтобы овладеть собой, унять разгулявшиеся эмоции и воспоминания, а потом уже почти спокойно продолжил:

– Час ніби є. А коли будемо видавати додаткові пайки, знову стань у чергу останнім.

Поражённый неожиданной отцовской реакцией земляка, Пётр поблагодарил его и со смешанным чувством радости, удивления и ностальгии пошёл получать причитающиеся ему дрова. Отойдя несколько шагов, он услышал слова ополченца, обращённые уже к самому себе:

– Дасть Бог, може й братові хтось допоможе…

Состав стоял, видимо, на тупиковой ветке, а количество охраны, хотя в основном и непривычной к выполнению такой функции, было большим. Поэтому заключённым позволили некоторое время побыть возле своих вагонов.

Петра переполняли радостные чувства от удачно развивающейся «операции» по отовариванию денег, от встречи с украинцем, от его тёплых слов. Вытравленная месяцами скитаний и унижений, но самой природой заложенная в нём доверчивость, любовь к людям и доброта с новой силой нахлынули и разом захватили всё его существо. Он ни секунды не сомневался в благополучном завершении задуманного. Да и его ужасное, бедственное положение не казалось уже таким страшным. ...

Скомандовали построение для получения дополнительных пайков. Но Пётр никак не мог опомниться от нахлынувших воспоминаний. Только теперь он почувствовал, что продрог, а потому потуже затянул ремень, поправил шарф и сильнее нахлобучил шапку. «Совагонники» ожидали команды в полной готовности и среагировали на неё мгновенно. Пока Пётр подошёл к концу очереди, все они уже были впереди него. Ну и славно; по крайней мере, на этот раз, чтобы оказаться последним, не пришлось спотыкаться и падать.

Доппаёк был воистину царским: по 10 чёрных, немного заплесневелых, сухарей и черпаку солёной кильки. Хотя на какое время придётся «растягивать удовольствие», заключённым никогда не сообщали: может на неделю, а может на две.

К радости Петра, он увидел возле земляка-ополченца солидную тряпичную сумку, которой не было во время предыдущей процедуры раздачи пайков. Эта сумка перешла в собственность Петра сразу после получения дополнительной порции продуктов. Украинцы остались вдвоём. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Оба в эти мгновения вспоминали бескрайние степи Родины и отчий дом.

– Вибрав найкраще з того, що було на базарі, – тихонько сказал ополченец. – Не зважай, що продукти здаватимуться малопоживними. Їх користь я випробував на собі ще в часи моєї дороги до Уралу після розкуркулювання. Не перехиляй сумки – там глечик з молоком. Щасти тобі, хлопче, і тримайся!

– Дякую Вам, Василю Івановичу. З Вами я ніби доторкнувся до Батьківщини. На все добре! – Дольше оставаться один на один с охранником было небезопасно для обоих. Поэтому Пётр в последний раз с благодарностью взглянул на земляка, улыбнулся и пошёл выполнять команду «По вагонам!».

Когда он со своим солидным грузом подходил к нарам, товарищи из его группы «интеллектуалов» с любопытством и завистью посматривали на сумку. Пётр не стал испытывать их терпение и сразу же сообщил об удачно проведённой операции по отовариванию денег:

– Встретил земляка-ополченца, в прошлом раскулаченного и высланного на Урал. Хороший, добрый и отзывчивый человек. Я доверился ему и он купил продукты на мои последние родительские деньги, – сообщил Пётр друзьям, распаковывая сумку.

Кроме аккуратно завязанного промасленной бумагой кувшина с молоком, в сумке оказалось примерно ведро моркови.

По неписанному правилу, принятому среди «интеллектуалов», владелец неказённых продуктов оставлял себе большую их часть. Товарищам же обычно доставалась примерно треть. Первым делом Пётр вынул кувшин, определив по весу, что он почти полон молока. Засунув руку ко дну сумки, разворошил морковку: она была средних размеров, около двух-трёх десятков корней. Стараясь выбирать одинаковые экземпляры, отсчитал двенадцать штук – по крупной морковке каждому из группы – и отдал в «общий котёл».

– Спасибо, Петя, – сказал от имени всех Иван Фёдорович, складывая корнеплоды в казанок.

Затем легонько кивнул головой; друзья сразу же принесли воду и принялись мыть овощи. Плоды были ярко-оранжевые, сочные, с остатками коротко обрезанных, ещё зелёных листьев. Заключённые стали есть. Они явно наслаждались, откусывая и разжёвывая хрустящую мякоть, а затем с упоением проглатывая сладковатую массу.

 

 

 

 

Добавить комментарий

ПЯТИОЗЕРЬЕ.РФ