ПРОДАЁТСЯ БИБЛИОТЕКА

Игорь – Татьяна и другие. Утро понедельника.

Первое, что Игорь понял, очнувшись – то, что он спит на чистых, пахнущих весенним лугом, простынях. Ситцевых. В мелкий-мелкий цветочек. Сначала сердце радостно и одновременно испуганно ворохнулось: он спит у Инны?! Потом он понял, что ошибся. У Инны таких простыней быть не может. Следующим открытием был экран старого чёрно-белого телевизора прямо напротив кровати; молчащий – кнопка переключения каналов отсутствует, торчит только железка, которую ворочать можно разве что плоскогубцами…

И, наконец, с краю кровати пристроилась на полу оцинкованная шайка – такие в бане используют. К счастью, пустая.

Резин подскочил. С ужасом опусти ноги на пол, на доски крашеные, прикрытые половичком. Лежал он в небольшой комнатке, явно деревенского дома, на мягкой постели. Лежал в трусах и белой рубашке. И то хорошо, впрочем. Но главное: он почти ничего не помнил. Только то, как танцевал с Инной… А потом что было? Провал. Да, ещё какое-то подземелье и вкус дешёвого портвейна губах. Снова провал.

Эту комнату от остального дома отгораживала занавеска, небрежно прибитая к деревянному косяку гвоздями. Обыкновенная, хоть и достаточно чистая, серая тряпка. Оттуда, из-за неё, донеслись вкусные шлепки босых ног о мокрый пол и голос:

- Погоди, я середину промою… Не буди его пока.

- Завтракать пора уже.

- Думаешь, ему завтракать хочется? Ему воды надо сейчас, а ещё лучше рассола.

Игорь икнул. Да. Хотелось и того, и другого. Пока он лежал, головная боль не ощущалась, а лишь поднялся, налетела и стала разламывать голову, как ребёнок курочит игрушку. Игорь попытался встать, задел корыто, оно загремело… Занавеска распахнулась.

На пороге стояла Татьяна.

В руках – половая тряпка, с неё капает вода. На голые длинные ноги, на чисто промытые водой ступни, на стройные коленки – всё великолепие ног видно, благодаря джинсам, обрезанным, как шорты. Футболка тоже в мокрых пятнах, прилипла к телу, и, какой ужас! – девушка явно без лифчика. Потому, что футболка облепила её грудь и Игорь видны даже мясистые выпуклости сосков.

И волосы тоже мокрые, собранные в узел на голове – над улыбающимся лицом. Татьяна снова совсем не думала о своём внешнем виде.

- Проснулся, герой! – засмеялась она. – Вальд, он очухался… Как голова?!

- О-о-о… - только и сумел провыть Игорь.

Таня обернулась.

- Вальд! Ва-альд! Тащи банку с рассолом, я отлила уже… Он там, в сенях стоит. А я сейчас быстро домою.

Потом она обернулась к Игорю:

- А ты выходи давай в комнату! Тут я тоже подотру…

- В трусах? – ужаснулся юноша.

- Ой-ой-ой! Может, тебе ещё тапочки дать?! Выходи, штаны сейчас Вальд принесёт. Если высохли.

С одной стороны, унизительно – гарцевать перед девушкой в трусах, обыкновенных, два двадцать, синих трусах. И неизвестно ещё, что хуже: эти трусы, или его бледные ноги-макаронины под ними, уже начавшие порастать длинными шелковистыми волосами, эти ужасные ступни – набор костей… С непривычки грохоча пятками, как лошадь – подковами, Игорь выбрался за эту портьеру: Таня посторонилась.

В горнице сидел странный молодой человек: шерстяные носки полосатые, клоунские, джинсы, отчего-то совершенно рваные, с дырами в разных местах и вышитая украинская рубаха, которую Игорь видел только в хрестоматии по родной речи, и то в начальной школе. Щёки незнакомца обрамляла длинная борода, оканчивавшаяся кисточкой, над высоченным лбом лысина блестела, а глаза… глаза добрые, печальные и страшно умные.

- Вольдемар! – представился он, привставая и отвешивая церемонный кивок.

Игорь быстро убрал протянутую было руку – неуместно. Пролепетал обветренными губами:

- А штан… а где мои брюки!

- Вы садитесь, Игорь… - предложил Вольдемар. – Под столом отсутствие брюк не фатально. Пейте рассол… а они пока лучше просохнут.

Морщась, Игорь плюхнулся на жёсткий, рассыхающий стул – он знал, это «венский» стул; устроился и присосался к кружке с рассолом. Пил жгучую, ядрёную, горько-кисло-пряную жидкость, пока не потемнело в глазах. Пришла некоторая ясность в голову.

- Это я так напился… - робко признался он. – А… а какой день сегодня?

- Понедельник.

- Да вы что! У нас же пары с утра… Блин! Я же проспал.

- А ну, сидеть!

Это крикнула Татьяна, появляясь из-за ширмы. Прикрикнула и даже гневно топнула босой ногой. От этого шлепок получился особо звонким, по мокрому-то полу.

- Проспал он… пропустишь один день, ничего страшного. Я тоже проспала.

- Так ты… вообще не пойдёшь в пед, что ли?!

- Не пойду. Я говорю: не сгорит он, наш институт… – девушка присела на корточки, собирала воду; скульптурная красота её ступней, сильных рук колола глаза. – Тут поважнее дела есть.

- Какие?

Таня фыркнула, сдула со лбу упавшую прядь волос.

- Мальчишка пропал. Вальд, объясни ему, я воду вылью…

Бородатый Вольдемар, всё так же светясь – монашеской, иконописной улыбкой, объяснил: пропал их знакомый мальчишка. Лет четырнадцати. Ушёл ночью из дома и не вернулся. Игорь, с трудом расшевеливая мозги, которые, казалось бы, слиплись в один похмельный ком, спросил: «А что родители? Как они его ночью из дома выпустили?».

- У него нет родителей. Он из специнтерната на Ленина.

Юноша всё понял. Охнул:

- Так он что… ненормальный, что ли? Наверно, ещё глухонемой. Так зачем…

Он чуть было не добавил: зачем, мол, таких искать? Бесполезный народ, шлак. Ну, жалко их, убогих, конечно, но пользы-то от них никому нет. Но заметил, что Вольдемар непостижимым образом прочитал, услышал то, что у него вертелось на языке. И в глазах этого бородатого отразилась такая чудовищная боль, омерзение, гнев, то Игоря приклеило в стулу, слова умерли в голосовых связках, не вылетев.

Тут и Татьяна вошла. Вытирала руки полотенцем. Распустила узел, рыжие космы выпростала.

- Завтракать-то будем? Вальд, я чай только. Давай, сам командуй!

Она присела за стол. Господи, какие роскошные руки… Длинные пальцы, худое запястье, но развитые, выступающие кончики локтевой и лучевой костей. Бронзовая кожа, лёгкий коричневый пушок. Игорь залюбовался этими руками; пока не понял, что Таня наблюдает за этим. Вспомнил, подскочил:

- А мама… Она ж сейчас вообще… мама дома!

- Успокойся ты. Я с утра к твоей маме сбегала и всё ей объяснила.

Игоря снова бросило в холодный пот.

- Ты… сказала, что я напился?!

- Вот балда! – Таня чуть не обиделась. – Ну, кто я, по-твоему? Я так и сказала: мы этого мальчика ищем, поздно вернулись, ты заночевал.

Нет, всё-таки доходило до него с трудом. Игорь от волнения начал шарить руками по столу, хватая чашки, который ставил Вольдемар – и коснулся танинной руки.

Как искра проскочила, как раскалённой железякой обожгло и тут же накатило такое бешеное желание к ней, голоногой и голорукой, в десятке сантиметров от него сидящей…

- А как ты… адрес?

- Калашникову вашему с утра позвонила. Он и дал. Да чего трясёшься?! Я же тебе говорю – никто не знал, где ты выпил, и с кем.

Вольдемар слушал это. Усмехался в бороду. Поставил на стол тарелку с яйцами, сваренными вкрутую, миску с нежно-жёлтым, мелового оттенка, деревенским маслом, чёрный хлеб и какую-то круглую лепёху – как замороженное тесто.

- Это что такое? Запеканка?

Таня рассмеялась:

- Сам ты запеканка! Это брынза. Ешь. Это вкусно!

Сама она ела очень просто – руками. Отломила краюху хлеба, брынзы отщипнула. Ну, разве что масло намазала ножом, иначе бы не получилось. Игорь тоже принялся за еду, робко. Дома он ел кашу, пил кисель или компот, иногда на завтрак оставались котлеты с макаронами, вчерашние, или лапша по-флотски. В институт мать давала пару бутербродов – с колбасой и сыром.

А тут – яйца, брынза…

Слышал, что сыр такой есть, но никогда не пробовал.

Ребята на него внимания не обращали. Таня подошла к буфету, взяла небольшой блокнотик с карандашом, начала что-то зачёркивать в нём: «Так… вчера осмотрели стройкомплекс, лодочную станцию… За Пристанью были? Были. Гуляй проверили, «Чайку» тоже проверили…».

- Чайкинские вообще звери… - с полным ртом заявил Игорь. – Их всех стрелять надо, без разбора. Как бешеных собак…

Вольдемар с Таней обескуражено замолчали. А девушка строго посмотрела на Игоря. Потом опустила руку и положила ему на колено.

Свою голую, горячую, сильную, чуть шершавую ладонь – на его голое колено! Кусок в горле застрял, Игорь поперхнулся.

- Дружок, знаешь, что… - очень тихо проговорила Таня. – Давай, ты больше не будешь это говорить. Кого надо стрелять, кого не надо. Идёт?

- Идёт… Слушай, но ведь ты помнишь на Пристани, да? На нас же тогда чайкинские и турниковские напали.

Только бы она дольше не убирала эту руку! Но счастье длилось недолго. Таня вернулась к блокнотику, подмигнула Вольдемару. Кивнула на Игоря.

- Он ещё не знает, что чайкинские нам помогают… как там главного зовут? Киря?

- Нет. Гиря. У него чёлочка блатная.

- А, точно! Гиря. Нормальный пацан. Ладно… Вальд, давай сегодня в Монастырке, наконец, прошарим, и парк мне не нравится.

- А дальше не будем.

- Да, дальше у них центр, приличный… Вряд ли там где-то. Но нужно, согласна.

Присмиревший Игорь слушал и всё равно ничего не мог понять. Зачем они какого-то юного инвалида искать собрались?! Есть милиция, пусть ищет. И вообще – сам дурак, сидел бы в своём интернате… А эта ситуация с хулиганьём? Он хорошо помнил этого Кирю или Гирю, приблатнёного, плевок которого размазала по асфальту Таня; и свой безотчётный ужас перед неминуемым избиением, физической болью, отвращение к собственной трусости тоже помнит… Второе – непонятно: Тане совершенно неинтересно, где он был ночью, с кем, у кого напился так, что ему даже вон, шайку подставили.

Да и не корит, и не стыдит…

Но спросил Вольдемар. Он пил чай диковинно: наливал в блюдечко, как в деревне, как старый дед, и пил. Дул на блюдечко, смешно делая дырку губ в середине густой бороды.

- Игорь… а вы ничего ночью не видели подозрительного? Когда гуляли. Я на всякий случай, спрашиваю.

- Да нет… Если честно, не помню ничего.

- М-да. Ну, вы, вообще, опасное предприятие затеяли. Могли ограбить, запросто.

«Да что там грабить, у меня меньше рубля в кармане оставалось!» – хотел сказать Игорь, и тут вспомнил: плащ! Плащ-то дорогой. Вскрикнул и снова попытался вскочить. Тут уже Вольдемар удержался:

- Да сидите вы… Испачкали вы свой плащ, но не более того. Вот я и удивляюсь, что с вас его ночью никто не снял.

- Ага! – поддакнула девушка. – Ну, брючину чуток порвал. Да зашили мы уже.

- Кто зашил?

- Вон… он!

Таня как раз уронила кусок брынзы на пол. И сделала вещь, совершенно немыслимую: повернулась, босой ступней подкатила к себе белый кусочек, а потом подняла и… бросила в рот! Запросто.

- Ты что опять на меня смотришь, как… Пол же чистый, я помыла! – со смехом спросила она.

Растерянный Игорь понял, что голова у него не болит больше – но кружится. Запинаясь, пробормотал.

- Там… я в какой-то подвал попал. Ну, не знаю как… Сидел. А двое, парень и девчонка… гопники такие, меня обсуждали.

- Ну, это логично… - усмехнулся бородатый.

- Так вот, они сказали, что я в таком же плаще, как какой-то Охотник. И страшно испугались. Но потом я опять ничего не помню!

- Мда-а… - Татьяна сложила руки на выпуклой груди, расслабленно поглаживала себя по локтям. – Вот я тебе говорю, Вальд, там чертовщина, точно… Парк этот уродский. Памятник этим героям революции – крокодилам позорным и то красивее. Упыри.

Игорь вздрогнул. Опять она за своё! Опять антисоветчина. Да ещё при постороннем. Но возражать – не было сил. Внезапно он подумал: вот она его рукой коснулась, и он чуть не спёкся от волнения, как пирожок в духовке. А если она босой ногой под столом, ступней этой своей – его заденет? Что тогда с ним будет?!

И сидел, слушая стук собственного сердца.

Но этого не случилось. Девушка решительно сгребла со стола посуду.

- Лады, попили-поели, пора за дела… Игорь, ты с нами сейчас?

Резина спас Вольдемар. Поглаживая бороду, он рассудительно заметил:

- Мара, я думаю, сие не есть когерентно с тем, что Игоря ждет дома мама. Или не ждёт, но волнуется – точно. Ему либо домой к ней, либо на работу.

- Ну, да, Вальд, ты прав. Нам башку открутят, если мы… - Таня посмотрела на Игоря, усмехнулась с грустью – Собирайся, герой. Я сейчас штаны принесу.

- И носки! – крикнул Игорь.

Таня развела руками.

- А это уж извиняйте, барин. Носки вы сами куда-то посеяли. Скажите спасибо, что рядом с вами штиблеты валялись… На приличном расстоянии, правда, но мы нашли.

«Бог ты мой, что же я делал?» - снова ужаснулся Игорь.

Он встал из-за стола и направился в комнату за портьерной – там ведь и пиджак его наверняка, и галстук. Вероятно, он просто спутал направление, от похмельной слабости в ориентации. Но не ожидал, что Таня отчаянно закричит в спину:

- Не туда! Не ходи туда!!! Твоя комната – направо!

Вот это было более, чем странно. Но Игорь, конечно, послушно свернул. Через несколько минут Танькина рука из-за шторки подала ему выстиранные и заштопанные у края брюки. М-да, мать, конечно, всё равно огорчится…

Игорь вышел, уже готовый. Вольдемар тоже покинул стул – он направился к сеням. Игорь заметил чересчур странную походку этого, бородатого, в равных джинсах. Он шёл на одних пятках, гулко стуча ими об пол. Ступни в шерстяных носках казались деревянными…

Не успел Игорь понять, что он наблюдает, Таня принесла из сеней его штиблеты и плащ, вручила со словами.

- Ты оденься там сам… Там, Игорёк, я пол помыла. Ладно, давай, пока, мы тут сейчас заняты будем.

- Пока… Спасибо тебе, Тань!

- Да не за что!

Он вышел в сени, с вёдрами, мётлами, пучками какой-то травы, развешанной для просушки. Влез голыми ногами в холодный кожзам штиблет: без носков он ещё никогда не ходил, ни разу в жизни. Начал надевать плащ, придирчиво осматривая – не порвал ли. Вот за плащ мать точно убьёт!

Тут до его ушей долетел разговор, слегка приглушённый дверью.

Надтреснутый, скворчащий, как масло на сковородке, старческий голос спрашивал; нет, он не спрашивал, он упрямо повторял:

- …а я слышал! Слышал я! Они говорят, выпустят скоро. Что ты мне говоришь, не надо делать большие глаза. Пятнистый пообещал Западу – выпустит. На встрече в верхах… Приедет наш Сахаров, никуда не денется!

Юноша обмер. Фамилию эту он знал и она казалось зловещей. Бросился вон.

Он долго бы ещё шёл от этого дома, поднимаясь по дорожке от Косихи – дом почти на самом берегу, огород уходит в плавни. И ведь чёрт же дёрнул обернуться, да посмотреть назад…

Он застыл, превратился в столб, как осмелившаяся обернуться жена Лота. На длинном старом заборе, грязно-зелёного цвета, кто-то белой масляной краской небрежно намалевал: «ПРОДАЁТСЯ БИБЛИОТЕКА».

Он видел эту надпись с трассы ровно год назад. Вместе с этой мыслью к нему пришла другая: он ведь так и не взял у девушки работу «Марксизм и эмпириокритицизм».

Кашапов и другие. Вечер воскресенья – утро понедельника.

Не заезжая на стоянку харчевни, Ираклий высадил Сейфулу, сославшись на дела; янтарный «Опель» укатил в сторону моста через Косиху. Мужчина поглядел на шалящую с платьем Мэрилин, усмехнулся своим мыслям: да, всё вернулось на круги своя. Вот он и дома, и на работе, и опять – охранник.

- Как дела? – приветствовала его Лина, протиравшая столы и рассовывавшая по стаканчиком свежие бутоны привезённых Ираклием салфеток.

- Дела идут неплохо, - ответил он и сурово посмотрел на девушку.

Та смутилась. Сказала, будто бы невпопад:

- А у нас новые жрицы любви. Познакомься – Света и Зара. Ираклий прислал.

- А старые что, износились? – буркнул Кашапов, и официантка не нашла, что ответить.

Тем не менее, для порядка бросил взгляд на двух девиц, обитавших в конце обеденного зала – на привычном месте путан. Одна – роскошная, с породистым, восточных черт лицом и высокая, а вторая полная её противоположность: хоть и не низенькая, но выглядевшая сущей девочкой-старшеклассницей, худенькая, да с двумя пшеничными косами, спускающимися до лопаток… Ей ещё бантики на них, совсем ребёнок был бы! Новые «сотрудницы» ещё не видели Сейфулу и наверняка подумали: вот, симпатичный клиент – дружно заулыбались. Однако он отвернулся и сел к ним спиной, уставившись на по-кавалерийски кривоватые ноги Лины в чёрных колготках, снова смутив ее. Набравшись храбрости, девушка прервала свою работу, подсела к нему и спросила:

- Не знаю, ты в курсе… может, кто говорил… Мы тебе сразу хотели сказать, да обрадовались, что ты вернулся, а тут хозяин приехал.

- Короче пиши! – хмыкнул Кашапов, пощипывая скатерть пальцами. – А то издалека заводишь…

- Хорошо… Без тебя тут менты с обыском были. Нашли у тебя под матрасом женскую туфлю с пятнами крови. Ликовали. Понятых заставили расписаться. Ой, что будет… Ты не боишься?

После недолгого переваривания информации голос Кашапова потеплел:

- Эх, дам тебе, Линочка, один совет – никогда не рассчитывай, что кто-то поступит именно так, как ты думаешь. Потому что все полетит к чертям, как только появятся здесь менты. Потому они и зовутся мусорами, что делают всем назло. Не бери в голову, бери в рот – как на зоне у нас шутили.

Сейфула глубоко вздохнул. Пальцами левой руки он стал выстукивать по столу.

- А Ираклий знает про обыск?

- Конечно.

- Тогда мне нечему волноваться. Он не отдаст меня ментам.

Сейфула размышлял – туфлю какую-то нашли, а обрез с его отпечатками - нет? И не заговаривает об этом. Забыть такое не могла… Должно быть, Ираклий подготовился к обыску, а ему, Сейфуле, ничего не сказал. Но кто-то ведь сунул чертов вещдок под матрас? Или они ее с собой принесли? Иллюзионисты хреновы. В любом случае надо держать язык за зубами, ожидая следующих ментовских шагов... Первый закон зоны: известное одному, никому неизвестно, известное двум – знают все.

Ася появилась в обеденном зале, сердито посмотрела на них, потом проворчала:

- Хватит барабанить по столу! Аж на кухне слышно… Лин, опять слив в мойке засорился, чистить надо! Саш, я тебе что говорю, слышал?

- Слышу.

- Ну, так кончай стучать! Тебя не было, жили спокойно; все началось с твоего появления – трупы с дороги, наезды ментов, обыски и аресты… Дальше что?

Кашапов хмыкнул, перестав выбивать пальцами затейливую дробь.

- Дальше будет маньяк. Вот вам кого, девчонки, надо бояться. А менты, они же наши, советские, они стерегут нас за свои мизерные зарплаты – за них стоит держаться…

Он сказал это совсем не для того, чтобы их пугать. Однако лёгкий страх промелькнул в глазах посудомойщицы и официантки; Лина сорвала с носа очки, которые, похоже, снова начала носить, стала нервно тереть линзы салфеткой. Только Ася попыталась храбриться:

- Ой, да ладно, тоже, выдумал! Маньяк?! В Прихребетске-то? Не смеши. Тут вечером субботы все маньяки… до водки. Лин, пойдём!

- Зря вы хохочете… - пробормотал Кашапов. – Изнасилует, ноги отрежет.

И снова глянул пониже края юбки Лины; та вздрогнула, вскочила: «Дурак! Чушь несёшь всякую!», убежала.

Точно, зря они смеются. Сейфула с неожиданной ясностью понял: опасность бродит рядом. Прячется в ночи, смотрит из кустов, караулит… Ну, ладно, девки почти всё время в харчевне, уезжают – приезжают не по темноте, а вот эти, две новенькие. Может быть, на щуплую Свету в джинсиках и кроссовочках он и не клюнет, а вот эта роскошная Зара, с чёрным водопадом волос, нарочно сделанных вроде как мокрыми, и красивыми, это видно, ступнями длинных ног – в чёрных модных шпильках… Это его добыча. Уже в камере, после разговора с вежливым следаком, через нескольких бедолаг, попавших за решётки и ненадолго составивших Сейфуле компанию, он знал о том, что сделал маньяк с женщиной, найденной в местной вонючей луже-озере. Мужик, рассказавший Сейфуле всю историю с фантастическими подробностями, сам был с железной дороги, взяли его при попытке кражи каких-то дефицитных инструментов; хищение налицо – перспектива сидеть светила нешуточная. А до этого он, оказывается, понятым поработал, когда менты эту бабу убитую из озера тащили. «Разложилась вся, сверху!» - рассказывал нечаянный сосед по КПЗ – «А ноги-то как собаки грызли! Только это тот маньяк, которого ищут, сделал – он пытает, как настоящий фашист!». Да, слухи по городу уже ползли…

Он смотрел на девушек в углу, с их неизменным пивом, на кроссовки Светы и вспомнил Нину. А ведь она тоже тогда им увидена была бредущей по ночи в таких вот кроссовках, может, с одного и того же барахольного лотка, с транзистором.… И тоже храбрилась. Чёрт, похоже, они с Ираклием были сегодня в этих местах, у её общежития. Надо было остановить хозяина, зайти. Воскресенье же, она точно должна быть дома!

Прервала его размышления перепугавшаяся Лина. Она вернулась из кухни, с мокрыми руками, растрепанная – оперлась о стол, расширила глаза:

- Нет, ты скажи, ты правда – про маньяка?!

- А ты сама не слыхала, что ли?

- Да слыхала, слыхала! Уже неделю говорят, по-тихому. Комбинат, говорят, обчистили, какой-то цех, а перед этим женщину там голую нашли. Ноги изуродованы, голова отрезана, кошмар… Ты про это?

- Про это… - Кашапов не стал рассказывать все подробности.

Губы Лины тряслись. И он с необыкновенной ясностью вспомнил самый первый разговор, разговор в мойке, им нечаянно подслушанный. Неужели официантка что-то знает?

- Саня, кончай пугать! У нас тут хоть и автостанция, но ты же знаешь, ночью никого… И телефон постоянно сломан, трубку обрывают. Поджидаем клиентов, а вместо них вдруг маньяк этот. Вот что мы, Саня, без тебя будем делать?

- Тогда вам лучше не сдавать меня ментам, - улыбнувшись, сказал он. – Ну, или молить Бога, чтобы они меня не забрали снова.

- Лина! Куда опять пропала?! – заорала из кухни Ася.

И в её крике, рассерженном, досадующем – слышался тот же ужас.

Опасность. Опасность! Опасность…

Он ее чувствует. Дело даже не в мусорах. Какое-то страшное существо живет в этом городе. Оно насилует и убивает. Только за это его можно назвать мужиком. Но он истязает свои жертвы так, как уму непостижимо… Если всё правда, что ему говорил тот станционный работяга. Возможно, это дикое, нечеловеческое существо с умом и внешностью человека. Пусть Сейфула еще не знает всех его «подвигов», но он чувствует, почти осязает всю его мощь и ненависть к прекрасному полу. Впрочем, нет – не ненависть, а вожделение, в разы увеличивающееся от страданий жертвы.

Девчонки, наверное, знают больше – скупятся рассказывать, а может, боятся. Они не чувствуют дыхание маньяка, как он, и от этого боятся еще сильней. Страх скоро парализует весь город. А менты? Они совсем не думают о маньяке, они заняты поисками того, на кого бы списать нераскрытое дело. Тему о Прихребетском маньяке они готовы принять с энтузиазмом пьяницы, которому предложили стакан воды. Они были властью, а кто-то вытворяет что-то у них под носом, неподвластное им. Просчитать и поймать его у них ума не хватит. А этот московский «важняк»… Толку-то с него. Он один. Следователь Нестерова – сама баба, от неё тоже в таком деле мало проку.

Вывод напрашивается сам собой. Если менты не в силах, значит, Сейфула Кашапов займется Прихребетским маньяком. Есть для этого у него желание и девчонки, которым реально грозит опасность. Действительно, Лина права: харчевня «Вдали от жен» – самое идеальное место для появления маньяка. На окраине города, между железной дорогой и автотрассой – и подход, и отход очень удобны. И тайга рядом, за линией, и горы – за речкой Сыростан… И девчонки практически беззащитны, особенно ночью.

Вот интересно, знает ли Прихребетский маньяк, что в харчевне новый охранник? Кто он – надменный негодяй, которому сильно пока везет, или осторожный хищник, не оставляющий следов? И как-то совсем уже нелогично, скорее от переполняемой ненависти, подумал – пусть Бог поможет маньяку, когда он попадет ко мне в руки.

Если принять Сейфулу Кашапова и Прихребетского маньяка за противоборствующие стороны, то в данный момент позиция бывшего калачевского сидельца была предпочтительней – от размышлений устаешь меньше, а ведь похитителю женщин приходилось еще и действовать.

Зара и Света, наконец-то поняв, что пришедший верзила не их клиент, пересели за крайний столик у входа, отведённый персоналу харчевни. Вернулись справившиеся с мойкой Лина с Асей: распаренные, мокрые, уставшие. И тогда Сейфула объявил:

- Знаете что, девчонки, чтобы не стать жертвами маньяка, вы должны меня слушаться даже больше Ираклия. Только в этом случае я смогу вас защитить. И если уж я взялся за разборки с этой тварью, то не потерплю предательства и неподчинения.

Говорил он тихо. Холодным, как лед, тоном. Холодным и угрожающим.

- Вы меня поняли?

Открытые рты. Бледные лица.

- Не слышу. Понятен я?

Сейфула обвел тяжелым взглядом всех четырех девиц.

- Вы поняли меня, мать вашу? Чего молчите?

Рты закрылись. Лица остались бледными, но головы стали кивать. Через пару секунд – с неистовством.

- И все, что услышите про маньяка, немедленно мне докладывать.

Очень быстрые кивки.

«Вот что хорошего в бабах!» - подумал Кашапов. – «По крайней мере, они не будут из себя строить идиотов-героев, как мужики. Они же не самоубийцы».

И еще. Время охоты на маньяка пришло! Сейфула так решил. Сейфула это почувствовал. Ему трудно было не улыбнуться, почуяв азарт охотника.

Но было что-то еще… И это казалось странным. А если подумать – странным казалось все, от момента выхода его за ворота Калачовской тюрьмы до этого вот разговора. Похоже, сама судьба привела Кашапова в затерянный городок в горнозаводской зоне Челябинской области, чтобы избавить его жителей от маньяка. Может быть, самомнение, но факт оставался фактом – забыв о своих проблемах, бывший сиделец и поднадзорный ныне Кашапов С. Б. взялся за поиски Прихребетского душегуба.

Сейфула помнил, как судачили про него на зоне – смертельны удары Кашапа. Да, это – ничем не приукрашенная правда. Он мог сойти с ума от боевой ярости – сам знал за собой такую слабость. За что, собственно, и сел. Однако время пришло думать – прежде чем отвернуть маньяку голову, его следовало вычислить и подловить…

- Саня… - напомнила о себе Ася. – Когда ты сидел, а Ираклий не ночевал в харчевне, он разрешал нам спускать на ночь с цепи Шамиля.

- Пес может убежать в город, тайгу или на трассу.

- Как раз нет. Он преданно лежал на крылечке у входа, нас охраняя.

- Сегодня я буду вас охранять.

Но после ужина ушел в бендежку, погасил свет и лег. Он устал, однако сон не шел. Ему требовалось кое-что домыслить. Он дал мыслям свободу побродить по лабиринтам разума, пока они не добрались до места, которое он считал трещиной в стене логики. Маньяк маньяком, но что-то творится и за его спиной в харчевне – откуда окровавленная туфля? Куда делся обрез? Как назло, ни Вики, ни Алии; про Александрину ни черта не известно. Кто-то играет с Сейфулой или спасает его? Или их двое – кто-то «за» и кто-то «против» него. Знать бы кто…

Дверь в бендежку приоткрылась и тут же закрылась – кто-то проскользнул в темноту. Запах духов.

- Ты кто?

- Света…

- Зачем?

- К тебе. Клиентов нет, а ты симпатичный.

- Включи свет, я на тебя посмотрю.

- Смотри руками.

Шелест одежды подсказал Сейфуле, что девушка раздевается. Он не видел её голой, но воображение нарисовало, а ощущения подсказали. Да, она худая, у неё плотный прохладный животик с атласным пушком на самом верху лобка, а ниже всё голо; твердые грудки-мячики… Гибкие ноги, и гибкие пальцы ступней. Она прижалась к нему этим животиком, потёрлась грудью, так что маленькие пуговичные сосочки стали жечь, как горячие угольки; пальцами ступней играла с его, ласкаясь… И ведь не хихикала, не постанывала, как некоторые, она молча делала своё дело – увлечённо делала. То, что прижималось к паху Сейфулы, быстро стало влажным и скользким.

Его тело тоже отвечало…

- Ты не боишься забеременеть? – сказал Кашапов первое, что ему пришло на ум.

- У меня спиралька.

- Она не колется?

- А ты попробуй.

Она положила его руку меж своих худых ног. Ладонь укололи сбритые волоски, захлюпала под ней её растравлённая плоть – всё наружу. И Кашапов не выдержал. Одеяло слетело на пол, лёгкое одеялко, а он зарычал, одним рывком перевернул девушку вниз – спиной на кушетку и навалился. Уж на что сколочена была крепко двухъярусная кровать, а и та поскрипывала. Его поразило: она и сейчас не издавала привычных при такого рода занятиях стонов. Он проникал в неё раз за разом, как гвозди заколачивал, а она только струной выгибалась под ним, и шею тоже выгибала… Косы она так и не расплела, они светились в том неярком отсвете фонаря автостанции, что проникал в бендежку через очень высокое окно-щёлку, и голубые глаза, кристалликами также светились. Удивительной гибкости у неё ноги оказались – она обхватила ими мужчину, окольцевала-опоясала, он ощущал, как его пришпоривают её плотные шершавые пятки…

А руками она хваталась за стойки этой массивной кровати.

Закончив свою часть соития, Сейфула непроизвольно застонал и рухнул рядом. Света лежала молча. Потом тихим голосом поинтересовалась:

- Ну, как?

- Ты… как так ногами делаешь? Ты узлом их, что ли, завязывать умеешь?

- Я художественной гимнастикой раньше занималась. Тренер говорил, я резиновая.

- Ну-ну…

- Ну, а если честно, я как?

- У ондатры вкус лучше, чем у тебя, - мило заметил Сейфула.

- Это почему? – обиделась девушка.

- Не люблю бритые «киски».

- Учту на будущее.

- Вот-вот…

Впрочем, обиду девушка проглотила легко. Минуту спустя томно потянулась. И попыталась вскарабкаться на Сейфулу. Она сама себя возбуждала, тёрлась о него грудью, лобком, и всё это молча, словно для себя одной… Конечно, не делала и попытки поцеловать, это негласная традиция, деловой этикет: проститутки никогда не целуются. Ни с кем!

- Хорошо на тебе лежать – ты такой мощный… - прошептала она.

- А подо мной было плохо?

- Давай ещё раз…

- Береги силы, красавица. Вдруг клиент попрёт.

- Скажи, выдохся, Геркала.

- И это есть – ухайдакала.

- Ура! Наша взяла. Враг повержен и сдается.

- Только ты об этом никому не говори.

- Заметано. Ну, мне пора.

Сказав это, Света села на кровати, спиной к стоякам; как тогда Вика сидела. И вдруг её худенькая ступня просунулась меж ног Сейфулы и стала совершать совершенно определённые движения. Да, кожа пятки тугая и шероховатая, такие же кончики пальцев, а между ними – прохладная нежнота. Мужчина потерпел секунды три-четыре, потом схватил эту ступню и сжал. Медленно убрал от себя.

Косточки её, хрупкие и тонкие, он хорошо ощущал в своей ладони и вдруг поймал себя на мысли, что, может быть, делает ей больно. Разжал пальцы, отбросил от себя эту ступню – всё, занавес!

- Я чуть не раздавил… ничего? – проворчал он.

- Я привыкла к такому.

- Вот тебе новости… И так вот, ногами делать – тоже на гимнастике учили?

- Нет, я сама. Книжку одну читала. Про соблазнение.

Вздохнув, поднялась с кровати, включила свет и стала одеваться, не спеша. Нагого тела она совершенно не стеснялась, как многие представительницы её профессии. Сейфула с удовольствием наблюдал за этим процессом: да, узкие плечи у неё и бёдра тоже узенькие. Как только его орудие на разорвало надвое это тело, как осталась целой малиновая выбритая полоска между ног? Груди выпуклые, соски крошечные, но с большими полукружьями. И косы так смешно болтаются меж голых грудей… Ступни – как у Вики, такой же худобы, но, может быть, смотрятся чуть гармоничнее и гибче из-за размера своего маленького, а вот на мизинце правой ноги, на прямом и длинном – тёмное пятно. Сначала думал, что мозоль, потом понял… это отметина.

Когда женские прелести скрыла одежда, он отчего вновь ощутил желание. Но возвращаться к прежним забавам было уже нелепо.

- А вот скажи, прежде чем на работу принять, вас хозяин всех сам имеет?

- Ты имеешь в виду Ираклия или его тестя?

- Причем тут его тесть?

- А при том, что этот старый жалкий пердун, который собственную задницу двумя руками найти не может, и есть истинный хозяин всего того, чем владеет Ираклий.

- Да ты чё? – изумился Кашапов.

Света в ответ лишь улыбнулась.

- А он какой масти? Из блатных?

- Десятку отмотал в лагере. Последние годы на «химии» тут был, на комбинате. Ну, и остался.

- Интересно… - пробормотал Кашапов. – По какой статье дедок наш сидел? Вошь, говорит, дровяная…

Света зевнула, прикрыв ладошкой маленький ротик.

- Не знаю… При Брежневе посадили его ещё. За какие-то там дела торговые, он там работал. То ли крал много, то ли что-то такое запрещённое, продавал… Не знаю.

- И так вот он, сам по себе, всё это держит?

- Ну… - девушка криво усмехнулась. – Менты помогают, кто ж ещё. Какой-то большой начальник ментовской его прикрывает, я слышала. Ты идёшь, нет? Я бы чаю попила сейчас…

Вслед за путаной Сейфула поднялся, оделся и вышел. И столкнулся с Асей, которая выходила их кухни с ведром объедков для собаки.

- Давай отнесу, - предложил Кашапов.

Кавказская овчарка по кличке Шамиль была действительно великой собакой – и по телу, и по духу. Ростом с теленка и силою льва он был ужасно самолюбив, но при этом умен – лишний раз голоса не подаст, но обид не прощал и не дозволял панибратства. У него было три степени свободы. Первая – накоротко приковывала его к будке; вот тогда он серчал на всех, лежа в ней. Вторая – его пускали по блоку, и он обходил, находясь на цепи, практически весь задний двор от рефрижератора, который громко тарахтел холодильным аппаратом, до служебной беседки, в которой курили и плакались ему девчонки харчевни; особенно он уважал путан, слезы которых были искренней. Третья – когда с него снимали ошейник, и он ходил вокруг харчевни гордой походкой царя зверей.

Вообще, уже на второй день пребывания в харчевне Сейфула на глазах Ираклия погладил Шамиля по голове. На что хозяин иронически заметил:

- Ты рисковал так, что саму судьбу мог хватить апоплексический удар. Слушай, бесстрашный человек, да…

После этого Сейфула стал более уважительно относится к собаке и не упускал случая выказать к ней свое искреннее расположение, не переступая однако границ приличия.

Пока Шамиль не спеша насыщался из старого казана, Сейфула подмел вокруг его будки. Он, конечно, не знал первую заповедь приближенного: если император обгадится (в данном случае, царь зверей) ты должен наложить гору дерьма – и действовал от обратного метлой и совком. Работал с удовольствием, работа такого рода, простая, всегда нравилась ему…

И Сейфула совершенно не подозревал, что находится буквально в паре метров от разгадки одного из вопросов, последние часы его так мучившего!

Под вечер в харчевню заявился Ираклий. Забрал деньги из кассы и пригласил Сейфулу посовещаться в машине. Ворчал, что ремонт цеха требует больших вложений. Усы грузина укоризненно шевелились.

Кашапов, равнодушно хмыкнув, заметил:

- Почему-то так получается, что богатые люди обычно оказываются и жадными. Расслабься, Ираклий. Я ведь изначально не претендовал на твой кошелек – говорил, что мне нужны только твои связи. Я у тебя, что ли, сарай этот с битым кирпичом, клянчил? Это ты – цех! цех!...

Владелец харчевни живо повернул лицо к своему компаньону.

- Э, дурило ты! Что понимаешь в бизнесе? Будет цех, будет кабинет у тебя. Поставим сейф и таскай туда самоцветы свои. А сейчас где хранить?

- Ладно… Моя помощь на ремонте цеха нужна? – спросил Сейфула, в душе соглашаясь с доводами Ираклия.

Тот отрицательно покачал головой.

- Пока нет, дорогой. Я бригаду подрядчиков нанял. Они сами знают, что надо делать. Сделать ремонт быстро и качественно – это, знаешь, в их интересах. Думаю, после праздников цех будет готов к приему станков. Ты хоть представляешь себе, как выглядит технологическая линия обработки камней?

Сейфула нахмурился.

- Вижу, что нет. Нужен, перво-наперво, специалист. Скажем, главный инженер производства. Желательно, чтобы про камни всё от и до знал. И чтобы химию понимал. Найду я такого! А ты по любому будешь директором. Вот когда соберу людей, расставлю станки, тогда и камни твои потребуются. Тогда начнется твоя работа. Следить и контролировать, вести учет – ты же этого сам хотел. Как видишь, желание твое учтено.

Кашапов по-прежнему молчал. Ираклий подождал немного его согласия или замечаний по теме, не дождался и продолжил:

- А еще я хочу прикупить у комбината один из его заброшенных рудников. Ну, типа прикрытия – мол, камни оттуда.

Ираклий прищурился, глядя на Сейфулу.

- Ты уверен, что в твоей пещере Али-Бабы не попадаются настоящие драгоценные камни? Нет ли золота там? – в самородках или песком… У меня из твоих рассказов сложилось впечатление, что ты сам ни хрена не знаешь, что там есть и чего там нет. Может, специалисту ее покажем.

Сейфула нервно рассмеялся.

- Расслабься, Ираклий. Если там есть настоящие рубины или алмазы, золото или серебро – они от нас не уйдут. Все, что приносить буду, ты увидишь. Но тайной будут владеть только я и мой сын.

- Кстати, о нём. С Викой у тебя серьезные отношения назревают?

Кашапов напрягся. Вообще, Ираклий личной жизнью его раньше не интересовался. Да и жизнью Вики – тоже. Ну, это ясно, что охраняем, то и имеем, и глупо было бы предполагать, что сторожа девиц дающих, он сам не воспользуется этим даром… Подавил в себе внезапно нахлынувшее раздражение.

- Допустим. И что?

- Да как-то несерьезно это… - с ухмылкой протянул Ираклий. - Ты представь: бизнесмен, директор и бывшая путана женой… Куда ты с ней выйдешь? Каких друзей заведешь?

- Главное, чтобы человек был хороший.

- Все бабы хороши, когда их в руках держишь. И наоборот, из хорошей невесты такая стерва вдруг получается, когда ей волю даешь… Между прочим, знаешь, какой слух ходит про неё?

- Мало ли. И знать не хочу.

- А я скажу тебе дорогой! – упрямо произнёс грузин. – Сожителя она убила своего, говорят. Пять лет назад. Гена-Велосипед был такой. Генка Азамян, что ли… Неважно! Не нашли тело, но все на неё думают.

- Да пусть хоть на кобылу сивую думают!

- Ой, не скажи… Она такая, на шею быстро сядет. Денег требовать будет, барахла модного, туфель-тряпок, жадностью задавит. Особенно ваши, русские, на это горазды. Наши, грузинские женщины, не так воспитаны. Ты учти это.

- Я учту. Но пока просьба такая – не пристегивать Вику к прежнему ремеслу.

- Как скажешь, - Ираклий пожал плечами. – Ни ее, ни других девчонок я шлюхами не заставляю быть – это их выбор. Они неплохо и зарабатывают, кстати.

- Но и рискуют. Ты слышал что-нибудь о маньяке, о котором они судачат?

- Вот сучки! Цену себе набивают… - сыто захохотал грузин. – Э, да где у нас тут маньяки, слушай? Фильмов иностранных насмотрелся?! Один у нас маньяк – Шамиль, и тот собака.

Теперь упрямился Сейфула. Наигранное веселье хозяина ему совсем не нравилось. Он отвернулся и посмотрел за окно. Скоро наступит ночь – сырая, тёплая, душная. Почти лето началось… И возможно пойдет по трассе или через парк одинокая женщина, девушка. Та же Нина его из деревни. Или Анна Михайловна – со станции. А утром найдут труп. С отрезанными ногами… или что он там уродует? Сейфула стиснул зубы:

- Это ты зря, Ираклий. Я его чувствую…

- Кого? Маньяка?

- Зло. Зло, которое поселилось в этом городе и ненавидит род людской.

- И как это выглядит?

- В видениях. Они приходят ко мне во сне.

- Послушай! – ласково посоветовал Ираклий. - Завтра сходи с утра в поликлинику. Паспорт у тебя есть. Карточку заведи, проверься…

- Это ты зря. Я потомок шаманов. Я не такой, как все.

Ираклий скорчил гримасу, но спорить не стал, ибо считал – каждый сходит с ума по-своему.

Вечер выдался урожайный на клиентов. Одни подъезжали с трассы, другие из города… Востребованы были шашлыки и путаны. Света с Зарой побоялись возвращаться домой по темноте. Дело даже не в маньяке – могла просто местная шпана ограбить: от них ведь не заныкаешь пару-тройку стольников в трусы.

Когда последний клиент убрался, была уже полночь.

- Ложитесь, девчонки, спать, - распорядился Сейфула. – Я подежурю.

Путаны с облегчением отправились в его бендежку, а Лина и Ася – к себе.

Одевшись потеплей, с запасом – не поддаваясь соблазну теплой ночи, Сейфула присел на крылечке, привалился спиной к стене и погрузился в дрему. А к восходу солнца совсем впал в тоску. Будущее представлялось ему мрачным и неопределенным. Возможно, он больше никогда не увидит мать и сестер. Ведь они знали, когда он выходит на свободу, но никто не приехал его встречать. М-дя… А ведь от поселка Розы Люксембург до Калачовской тюрьмы час-полтора хода пешком. Можно сказать, сидел у себя на огороде, но никто не пришел с ним пообщаться…

Трасса понемногу оживала. В восемь придёт первый автобус, высыплет из своего брюха разноцветный горох пассажиров, придут продавцы беляшей – несмотря на соседство харчевни, пара тёток со своими хлебобулочными изделиями появлялись на автостанции; Ираклий их даже не гонял – не конкуренты. Придёт безногий инвалид, военный, соберёт на четверть литра и смоется. Суета будет, гарь бензиновая, шум ровный, морским прибоем…

Как рассвело, на крылечко вышла Лина, протирая глаза кулаком – очки в руке.

- Ты что… всю ночь здесь просидел? Как верный Шамиль? Ну, даешь…

Сейфула подсказал окончание фразы шахтерской поговоркой:

- … стране угля, мелкого, но много.

Лина присела рядом на ступеньки, поддёрнула юбочку. Видно, что кофту напялила на голое тело, на бельё, а вот юбка и чёрные колготки – уже на месте:

- Угости сигаретой.

- На… Слушай, Лина, а ты ведь очки раньше не носила… Когда я пришёл сюда, к вам.

Затянулась, пустила дым струйкой.

- Не носила. У меня минус три, жить можно.

- А сейчас чего?

- Чувствую – зрение упало. Глаза болят! – огрызнулась она. – Всё, доволен?

- Не-а. Чё в колготках всегда? Ираклий требует? Вон, наши… трудяги любви уже все избавились от них.

- Отстань, Саша! – вспыхнула Лина. – Я официантка, между прочим, а не… Хочу и ношу!

Она помолчала, затем, ощущая вину за минутную вспыльчивость, сделала голос максимально ласковым:

- Прости, Саш, если в душу лезу – с Викой у тебя серьезно?

И будто ее слова прогнали отчаяние из его души – Сейфула улыбнулся даже:

- Все будет так, как она пожелает.

- Да она на седьмом небе от счастья… Вот повезло бабе!

Он не обратил внимание на эту явную зависть от кривоногой обезьянки Лины.

- Точно – на седьмом?

Лина усмехнулась, выдержала паузу.

- А ты не видишь… Она ведь себя уродкой считает. Ну, или считала. А ты появился – расцвела. Я серьёзно. Она говорила: у меня лицо кошмарное, ноги ужасные, груди нет и тому подобное. И я… давно уже не слышала такого от неё. И пить меньше стала.

Сейфула хотел было спросить о Генке-Велосипеде – то, что в машине поведал ему Ираклий, но в последний момент удержался. Захочет Вика – сама расскажет. Сидел, курил, слушал пение птиц. Где-то в зарослях, у насыпи иволга солировала, радуясь утру и солнцу.

- Как у нас, в Томске, на Дачной… то есть на Ленина, в Лагерном Саду.

- Лагерном? Такой сад есть? – не понял Сейфула. – Так ты из Сибири, что ли?

- Да! – она поморщилась, досадуя, что лишнего сказала, и быстро затушила сигарету. – Как-нибудь потом… Надо идти уже завтрак разогревать. Ты будешь есть?

…Сейфула почти физически ощущал, как загустевает вокруг него пространство этого маленького городка. Как становится тесно и душно. Тайны, тайны, и ещё тайны на каждом шагу. Как он умудрился влезть в них? Или на зоне говорят – «попал в блудняк». И тот ещё блудняк… страшный.

Начался новый день. И принёс новые заботы. Надо было начинать поиск Александрины, да дожидаться Вики, собиравшей информацию в студенческих общагах.

Каким образом, Сейфула вполне отдавал себе отчёт.