УРОД И ЛИЛИПУТКА
Колыванов – Нестерова – Катя и другие. Суббота, вечер.
Когда Колыванов зашёл в отдел, Анастасия уже заканчивала. И это его явление женщину обрадовало. Она вскинула покрасневшие глаза, воскликнула:
- Ну, вот, уж полночь близится… А Герман тут как тут. Значит, и мне пора.
- Герман поторопился… - пошутил следователь. – Ещё не полночь, а ранний вечер.
- Возможно… Но я на сегодня – всё!
Анастасия провела ребром ладони по горлу, показывая, как ей всё опротивело. И эти дела пыльные, стопками, и копание в происках фактов, так интересовавших Колыванова… Стала складывать их в стопку на край стола. Следователь подошёл, поскрёб ногтем какое-то пятно на коричневой, плюшевом от пыли и старости, картоне.
- На сегодня-то оно всё, вестимо… - тягуче произнёс он. – А на завтра? И на послезавтра? Вы думаете, всё закончилось.
- Ох, любите вы словами жонглировать… А вот не знаю! Завтра – это завтра и будет. И сегодня, между прочим, суббота! У всех людей порядочных – выходной. А у нас один, и то завтра. Всё, заканчиваем. По домам.
- Можно и по домам…
Анастасия была не в настроении - он это ощущал. Женщина металась по кабинету, закрывая форточку, выключая настольные лампы, что-то убирая со столов в ящики. Глянула на него недовольно:
- Вон там, кстати, коробка… С курьером из Челябинска доставили.
- Что там?
- Вещи Абалацкой. Которые у проводницы Чепурко изъяли.
Колыванов подошёл, посмотрел. Обилие кружевных трусов, косметики, его не интересовало. Он зацепился взглядом за две вещи: рулончик с чёрным, поблёскивающим камнем, и книгу в суперобложке, изрядно измятой и потрёпанной.
- Симеон Гажич… - прочёл он. – «Введение в йогу». Издательство «Дружба народов», восемьдесят пятый… Читали?
- Ой! Там такая ерунда… честное слово! Сначала про банальную физкультуру, потом какие-то энергии, чакры и вообще… чтиво для озабоченных. На почве половой распущенности.
- Правда?
- Перестаньте! Про всякие энергетические места между пальцами и так далее…
- А вы не верите?
Настя вспыхнула. Уронила на пол ключи он сейфа.
- А вы вот сами почитайте, просветитесь! И не задавайте мне дурацких вопросов! Вас подвезти?!
- Да нет. Спасибо, дойду… - следователь засовывал книгу в карман пиджака. – Я возьму в гостиницу, гляну, да?
Настя не ответила. Казалось, отказ Колыванова выбил её из колеи. Женщина вдруг по-детски надула губки и проговорила обиженно:
- Я вам котлетки сделала, кстати… с этим налётом идиотским только взять забыла!
- Завтра принесёте.
- Завтра испортятся! У меня морозилка еле дышит… Давайте, я вам сейчас отдам? У вас холодильник в номере точно есть. Заедем ко мне и я вам отдам.
Колыванов колебался. Он ещё кое-куда хотел зайти.
- Да мне ещё в «Сказку» надо…
- Ну, давайте, по пути завезу…
Он решился:
- Нет, пожалуй к вам, за котлетками. А там я сам дойду. Там близко?
- Да.
Отсыревший во время недавних дождей город дышал тяжёлым духом высыхающей земли, к которому, впрочем, примешивался лёгкий привкус аммиака; Колыванов уже знал – это как раз признак воскресенья. На Комбинате в субботу проходит завершающий цикл каких-то операций, что-то отстаивается, что заводится, что-то регенерируется и комбинатские потихоньку стравливают аммиак. Когда ветер дует из-за Сыростана, из степей, хорошо – относит.
Сейчас ветра не было.
Сели в машину.
- Будете в «Сказке», посмотрите, не появились ли одёжные щётки… Если сможете. Моя вся вылезла уже, а они дефицит.
- Посмотрю.
- Кстати, а зачем вам в универмаг? Всё-таки паста кончилась.
- Нет… - Колыванов помедлил, вздохнул. – Шляпу хочу. Фасона «федора».
Женщина удивилась – но не пожала плечами, а ответила лишь мимолётной, снисходительной ухмылкой, показывая, что она уже привыкла к безумным идеям следователя. Да и по карминно-красному вельвету пиджака её взгляд прошёлся, словно скребок: наверняка хотела заметить, что следователю в первую очередь следует переодеться.
Но, вспомнив, что его брюки и пиджак находятся у неё, промолчала.
- Шляпу? Ну, да… Значит, купите.
- Почему?
- Это точно не дефицит.
- Никому не нужны?
- Господи, да у нас в Прихребетске их носят только чинуши партий и старичьё. Ну, ещё с десяток интеллигентов местных. А снабженцы на Комбинат в своих приезжают…
- Скажите, Настя… - вдруг спросил мужчина, наблюдая, как тускло мигает испортившийся светофор на перекрёстке с Веневитинова. – А почему вы в милицию пошли? Точнее спрошу – на юридический?
Нестерова не сразу ответила. Злилась: на барахолке, видимо, прорвало трубу – и оттуда тёк поток, собиравшийся на перекрёстке большой лужей. Машины пробирались по этому рукотворному морю медленно, утопая по колёса. Ответила невпопад:
- Вот мерзавцы! Только в понедельник прорыв чинить станут, наверняка… Да ни почему! Я на музыкально-педагогический хотела. Я ведь музыкальную школу окончила.
- По классу фортепиано?
- Да. А потом перед самым поступлением неудачно ногу сломала и почти полгода дома провалялась. Ну, а потом… у отца на юридическом знакомые были.
- Вы же тогда в Челябинске жили, да?
Настя терпеливо преодолела коричную, колышущую гладь и рванула машину из лужи – с выбросом грязной волны. Сквозь зубы ответила:
- Да! Вам это так прямо интересно знать?
Колыванов хотел спросить, как она оказалась в Прихребетске, но не стал этого делать. Пробормотал:
- Скелеты в шкафу… Сколько же тут скелетов этих!
- Где?
- В вашем городе.
Анастасия сердито хмыкнула. Ей очень не понравилась его фраза.
- А у вас, Василий Иванович, у самого скелетов нет? Совсем-совсем?
- Почти.
- Например, вы были женаты? Хоть раз в жизни?!
- Не был.
И опять: на языке у блондинки наверное, всё же вертелся логичный, и типичный для женщины вопрос – а почему, дескать? Но она не задала его, только съязвила:
- Оно и видно…
Но быстро спохватилась; сильные руки стиснули рулевое колеса «восьмерки».
- Ой, извините… я ляпнула, вырвалось.
- Нормально.
Её дом стоял за библиотекой, о наличии которой извещала вывеска на торце пятиэтажки; имени Михаила Светлова, Колыванов успел прочесть. Машина свернула во двор такого же пятиэтажного строения. Балконы его нависали над морем заборов и сараев. Видимо, изначальная планировка предусматривала тут и зелёную зону, и сквер, и детскую площадку – но всё сожрала жадная, наглая поросль частных домов, крашеных ставней, калиток, перевязанная проводами от столбов, утыканная самодельными сварными телеантеннами…
Дети, в компании большой собаки, играли в у канавки, откуда вытекала под заборы большая коричневая лужа. Один Бог знал, что они там делали.
Настя бросила машину у подъезда:
- К себе не приглашаю, Василий Иванович – не убрано… Вы посидите, я вам вынесу.
- Хорошо.
Колыванов не стал сидеть в «Ладе», вышел. Закурил, облокотившись на её бок. Это хорошо, что не приглашает. Что он там увидит? Двухкомнатную квартиру-распашонку, забитую советской мебелью, с неизменной стенкой, «кухонным уголком», цветным телевизором в углу? Люстрой «под хрусталь»? Одёжным шкафом с деревянной полочкой для обуви, на которой наверняка лежат её тапочки…
В тапочках она и выскочила. Шитых вручную, с пушистой окантовкой; ясно было, первое, что она сделала – это сменила обувь, вырвала ступни из надоевших колодок, и в тапки. Интересно, а если бы не было тапок дома, босиком бы сбежала по ступеням? И как теперь, она будет вытирать эти тапки мокрой тряпкой – мало ли какую заразу можно занести с улицы…
- Вы опять на меня странно смотрите… - растерялась женщина.
- Извините, я просто так… о своём.
- Вот! – она сунула ему в руки целлофановый пакет, твёрдый и холодный. – Я фарш на два раза прокрутила, должны быть нежные. Ну, и вот ещё…
Пиджак, отглаженный и тщательно свёрнутый, лежал в номере газеты «Герои труда». Анастасия потупилась. Сделала губки виноватым узелком:
- А брюки… я ещё с ними не до конца, уж простите. Ну, я их зашила, прогладила, конечно. В общем, скоро.
- И за это спасибо! – поклонился мужчина.
Анастасия благосклонно приняла этот его жест, улыбнулась, помахала рукой – и тапочки с мехом исчезли за краем обшарпанной двери.
На сей раз не давали ни «Шипра», ни тушёнки. Универмаг «Сказка» вымер, как сказочный берендеев лес… Редкие покупатели бродили по нему, тоскливо разглядывая витрины, полки.
Ноги сами понесли Колыванова к табачному отделу. Катя, в обычном своем фирменном халатике универмага, раскладывала товар, выбирая сигаретные пачки из коробок.
- Ой, здравствуйте… - обрадовалась девушка. – А я только о вас думала! Вот, сигареты новые поступили, индийские. «Мадрас» называются.
Колыванов тоже ответил улыбкой, облокотился на прилавок.
- Мадрас – один из крупнейших городов в Индии… А что курильщики говорят?
Катя чуть покраснела.
- Да я не знаю… шутят. «Матрасом» называют!
- Тёмные люди.
- Ага…
Следователь тянул. Потом положил на блюдечко рублёвую бумажку.
- Дайте одну, на пробу… индийских. Катя, вы тогда не обиделись на меня?
Красная пачка чуть не выпала у неё из рук. Она втиснула её на полку, а потом обернулась. Но личико её не было искажено злостью или гневом. Катя по-прежнему улыбалась, не стесняясь щербинки.
- Да вы… да у нас всё правильно было… - пробормотала она; чёрные угольки блеснули. – Знаете… я сначала подумала, что я вам совсем-совсем не понравилась.
Колыванов не дышал – боялся спугнуть её откровенность. Мял в руках портмоне.
- Я же холодная была, как лягушка… вымокла тогда под дождём. Ну, и… Я вас понимаю.
- Катя… - Колыванов с трудом прогнал спазм, сковавший голосовые связки. – Вы мне… очень понравились. Честно!
Она его словно не слышала.
- Я думала, вы начнёте кричать, или сразу меня… того… но когда вы предложили, лечь, поговорить… Я поняла, вы не такой! Не такой, как все.
Колыванов покорно склонил голову. Ну да, что ещё можно предложить совершенно голой девушке, набросившейся на него заполночь в номере? Только успокоиться, лечь и поговорить. И, надо сказать, лежать с ней под одним одеялом, без всяких покровов, в секундной близости от соития – было неимоверно тяжело.
- А ещё… - тут девушка по-настоящему запунцовела. – Мне понравилось… как вы стУпни согревали… Массаж. У вас пальцы ласковые, и вообще.
- СтупнИ… - прошептал Колыванов.
- А, ну да. Ступни, конечно. Это я такая, неграмотная…
- Когда вы перестанете себя казнить, Катя?
Она засмущалась. И вдруг робко попросила:
- Если можно, зовите меня Катериной… Так папа называл. Помните, я вам в гостинице говорила?
- Не помню. Но буду, Катерина.
Это пустяковое обещание словно смыло всю неловкость, полностью извинило Колыванова – лицо девушки вспыхнуло неяркой радостью; она быстро открыла кассу, пробила чек, положила на прилавок пачку, сверху – присыпала мелочью.
- Я тут… шляпы ваши хотелось посмотреть.
- А, понятно! А давайте вместе сходим. Я сейчас.
Она что-то делала ногами. Влезает в туфли или в тапочки?
- На кого ж вы отдел оставите?
- Ой, ну его… Покупателей почти нет же! Маринка, последи, я на минутку!
Это она крикнула куда-то в сторону, где располагалась секция цветов; и вышла. Колыванов угадал – на Катерине сегодня были матерчатые китайские тапки: пёстрый ситец на резиновой подошве. Дешевле некуда, продают на «барахолке»…
- Пойдёмте! Я там продавщицу знаю.
Девушка повела его на второй этаж по служебной лестнице, сквозь металлические раздвижные решётки. Видимо, там, на этой лестнице, лишённой посторонних ушей и взглядов, она решилась признаться:
- Знаете… хорошо, что вы зашли! Мне как-то спокойнее стало!
- А вы чего-то боялись?
- Нет, ну… ну, с вами тогда в номере так хорошо было. А потом. В общем, всякая ерунда.
- Поподробнее, Катерина. Тут «ерунды» быть не может.
Катерина остановилась на лестничной площадке, стала неуверенно поправлять волосы. Колыванов терпеливо ждал.
- Да я… Да я, когда от вас выскочила, под утро-то, у меня всё в голове как-то путалось. Только до дома добежала, думаю, маму не разбудить, а тут звонок! Ну, я подумала, что это от вас.
Лицо следователя стало жёстким, он напрягся.
- Вы мне своего телефона не давали. И я не спрашивал.
- Вот, вот… - Катерина краснела. – Я это только потом поняла. А так трубку схватила, как ошпаренная, кричу: это вы? А там молчат.
Колыванов замер. И схватился за перила.
- Совсем молчат?!
- Нет… Я поняла, что какая-то ошибка, говорю: вы кто? Может, не туда позвонили? А человек смеётся и спрашивает: что, босичком по лужам хорошо бегать? Он так и сказал: босиЧком…
- И вы что?
Катерина пожала плечиками. С деланными равнодушием усмехнулась:
- А что я? Дурак какой-то… В четыре утра про такие глупости спрашивать. Я даже не поняла сразу, отвечаю: вам какая разница? А он смеётся так… знаете, как старый дед, и говорит: смотри, не простудись… до смерти!
- До смерти… - повторил за ней следователь. – Сказал: «до смерти», да?
Девушка не выдержала. Она придвинулась к Колыванову; она снова прижалась к нему, как тогда, в номере, только сбоку, повиснув на его вяло опущенной руке, прошептала:
- Да… Мне так страшно стало, ужас! Откуда он мой телефон знает?! А он трубку положил и я… и я не спала потом. Хорошо, мама не проснулась.
- Хорошо… То есть ничего хорошего.
- Но мне сейчас совсем-совсем не страшно! Когда я с вами.
Он ощутил её дыхание у своего уха. Ей снова придётся вставать на цыпочки, чтобы поцеловать; нет не придётся – девушка ступенькой выше. Но тут над ними со скрипом открылась дверь и визгливый женский голос прокричал:
- Томка, мохер турецкий завезли? Тебе оставить, брать будешь?
Невидимая Томка ответила – почти в рифму. Катерина отпрянула к перилам. И уверенно пошла вверх, маня за собой Колыванова.
В отделе головных уборов наличествовала прежняя россыпь меховых кепок, летних картузов и мордастая продавщица с монументальной грудью. Шляп не было. Это сразу бросилось в глаза Колыванову и он уставился на пустые полки, где ещё недавно красовались три «федоры». Продавщица, узнав его, видимо, сощурила подведённые глаза:
- Вы что-то хотели, гражданин? А?!
Мужчина только показал рукой, а Катерина поспешила на помощь:
- Алка, а где шляпы, у вас же были?
- Уценка… - процедила Алка недовольным голосом. – Кому они нужны? Только пыль собирают. Уценка до пятидесяти процентов. На базу торга увезли.
Колыванов опомнился:
- Так зачем же… на базу торга? Если уценка, я бы несколько купил. Сколько они сейчас?
Алка всплеснула руками – ударила ими по массивным бёдрам.
- Не, ну вы чо, как маленький?! Уценяет-то комиссия в торге, товароведы. Надо накладные переписать, документы… У нас же не частная лавочка вам!
- Странно. Почему бы просто ценник не сменить?
Продавщица завелась:
- Вы посмотрите на него! Грамотный, да?! Ценник сменить… Вы вон на барахолку идите, там ценники меняют. По десять раз на дню! Кооператоры! Дуршлаги у нас возьмут по рубль десять, продают по два – это куда годно?!
Катерина, слушавшая всё это с испуганными лицом, вмешалась:
- Алка, погоди ты… Погоди! Я тебе сейчас скажу кое-что. Пойдём, пойдём!
И она быстро оттащила её в угол, за витрину, оставив Колыванова рассматривать волосатые кепки. Он не двигался с места. Слышал приглушённый шёпот женщин: «Алка, он из главной прокуратуры, из Москвы! Сыщик!». «А чё ходит-то, как пугало? Пиджак, как у клоуна… Значки дурацкие!» «Алка, перестань… Ты понимаешь?». «Ничего себе…» - и финальное: «Вот и ничего! А давай…».
Через несколько минут продавщица вышла из-за витрины, сказочно преображённая: мясистое лицо светилось радушием, румянилось, как пирог, только что извлечённый из духовки.
- Мужчина… Тут у нас в отделе затоварка. Там костюм один остался. Мужской. ГДР-вский. Пойдёте, померяем.
Колыванов колебался, но ручка Катерины его уже тащила – к счастью. В соседний отдел, охраняемый безглазыми манекенами в сереньком стандартном тряпье, с чёрными, кое-как повязанными галстуками на стоящих колом сорочках. Бирка на манекенах, для невнимательных граждан, строго сообщала: «НЕ ПРОДАЁТСЯ».
Вот тут свёрток, действительно, извлекли из-под прилавка. Колыванов пощупал дорогую, плотную ткань благородного оттенка балтийской волны – с тёмно-зелёным малахитовым оттенком.
- А чего же… чего же он у вас не продался? – сухо спросил он.
Мясистолицая фыркнула.
- Так пятьдесят четвёртый, шестой рост! – фыркнула она. – Мужики-то у нас – маломерки все, не то, что вы… И пузатые. На них он, как шуба! Вот и не продаётся.
- Примеряйте… - умоляющим голосом попросила девушка.
…Колыванов зашёл в кабинку. Переодеваясь, он думал не о костюме, и не о том, как тот сядет на него; думал о Катерине. Странный, нехороший, и вправду страшный звонок. Значит, он рядом. Он видел её, тем вечером. Он был там, в кинотеатре, или на улице, с кем-то! И он неотличим от толпы, он обыкновенный, нормальный, добропорядочный. Он не носит дорогих костюмов, не покупает шляпы; он сливается с окружением, он ужасен именно этим. Внезапно Колыванов почувствовал, как этот город беззащитен перед маньяком. Никто не думает о том, что ему нравится, что составляет предмет его вожделения. Ноги – это чтобы ходить. На улице – грязно. И так далее.
Он мог делать тут всё, что захочет. И ещё лет десять быть непойманным.
С этими думами он и вышел. Алка и Катерина восхитились:
- Ну, прям, как на вас пошили!
- Очень красиво, да…
Колыванову было всё равно. Полез в карман вельветового пиджака – за портмоне.
- Сколько с меня?
Алка побагровела. Густо, до корешков обесцвеченных волос. И выдавила сиплое:
- Сто… пятьдесят. Вот…
Колыванов спокойно отсчитывал деньги. Катерина смотрела на этот процесс, приоткрыв губки – щербинка её сверкала. Сто пятьдесят рублей; это осеннее пальто, или мопед «Рига», или слетать из Москвы в Южно-Сахалинск – или пальто кожаное, женское, ни за какие деньги не купить, это только достать, и то… Костюм наверняка стоил не больше восьмидесяти.
Но следователь об этом даже не думал.
Приняв купюры, Алка оглянулась опасливо. Зажала их в кулаке. Тем же сдавленным голосом произнесла:
- Я сейчас пробью, вы эта, обождите немного.
- Я внизу подожду, благодарю вас. И старый пиджак заверните, пожалуйста.
Бирку он заметил только сейчас; она колола шею; с хрустом оборвал, рассеянно сунул в карман. Не глядя.
Они спустились вниз. У витрины отдела игрушек стояли одинаковые малыши, взявшись за руки и и грустно рассматривали пару вагончиков электрички на пластмассовых рельсах. Двенадцать рублей пятьдесят копеек. Поглазев, малыши в шапочках с помпончиками пошли в выходу. Катя несмело коснулась его руки.
- А вы богатый, Василий…
- Что?
Девушка смотрела на него со смесью страха и восхищения.
- Я говорю: вы эта… при деньгах! У нас на Комбинате ведущий инженере сто девяносто получает, если без надбавок. И то не всегда… такой костюм. Простите, я лишнее говорю.
- Нет… - Колыванов хотел отмахнуться, но тут же схватился её ладошку. – Катерина! Слушайте! Вы пока это… пока это прекратите. Босой бегать. На время.
- Так я тогда так, шутки ради. Ну, или летом, если…
- И на кирпичах стоять – тоже пока не надо! – быстро добавил Колыванов. – Не надо… будет время. Не сейчас. А я…
Он замешкался. То, что он хотел бы сказать, катя наверняка ждала. И позволяла сжимать свою тёплую руку.
- А я буду рядом… всегда. То есть почти всегда… - пробормотал мужчина, сбиваясь. – Телефон мой вы знаете, я говорил. И если ещё раз позвонит, вы ничего не бойтесь.
- Да я уже не боюсь… - девушка улыбнулась. – Я просто трубку положу. Дурак какой-то!
- Не дурак. Это хуже. Это… преступник. Вы поговорите с ним. Ну, послушайте, что он будет спрашивать. И врите.
- Врать? Про что?!
- Про всё! Но ни в коем случае не соглашайтесь на встречу, хорошо? А потом сразу звоните мне.
- Хорошо…
Девушка оглянулась. Что она хотела сделать, не ясно: но не сделала. По лестнице из промтоварного спускалась продавщица, несла свёрток с прежней колывановской одеждой и на нём – чек. Как ордена на подушечке, за гробом.
- Вот… возьмите! – она льстиво улыбнулась. – Вам, если чего нужно… вы заходите. Меня Алла Петровна зовут.
- Спасибо. Всего доброго, дамы!
Он торопливо забрал вещи, кивнул девушке и вышел.
Не очень вежливо, но в присутствии этой толстомордой – иначе никак.
В гостинице царило странное оживление – впрочем, в преддверии субботника это казалось понятным. У закопченной чеканки поставили строительные козлы, только что сколоченные, остро пахнущие свежей древесиной, и лестницу-стремянку. Наверное, наконец, отмоют жизнерадостного гусляра и его подружек-рыб. Администраторша разговаривала по телефону, с кем-то переругиваясь, не сразу заметила следователя; а когда подняла глаза, трубку прижала к груди.
- Вы?!
- Я.
Она так и застыла с открытым ртом, не в силах ничего вымолвить. Из трубки доносился возмущённый крик, приглушённый мембраной. Колыванов забрал со стойки деревянную грушу. Опомнившись, в спину ему администраторша закричала:
- Завтра у нас с двенадцати генуборка, слышите?!
- Слышу.
В номере пахло хлоркой – как и в коридоре; кроме этого, Колыванов уловил чутким носом режущий ноздри запах. Дихлофос. И поздно понял, что его ожидает. Он включил свет в комнате, но сначала сунулся в ванную – руки до сих пор отдавали острым соусом из харчевни.
И сразу увидел их. Один рыжеусый по-хозяйски исследовал полочку для туалетных принадлежностей, подбираясь к колывановской зубной щётке в футляре, второй карабкался по крану.
Отвратительно.
Следователь метнул туда свёрток; тот с грохотом обрушил стеклянную полочку. Потом выбросил руку и повернул кран – на всю мощь; мощь эта не впечатлила, но насекомые исчезли в сливе.
Оставаться тут он больше не мог. Забрал щётку, зубную пасту, потом, влетев в комнату, мигом собрал портфель и был таков.
Ключ он оставил на стойке администратора.
Сейфула – Ираклий – Вика. Воскресенье.
Из полукруглых железных ангаров базы Сейфула вышел немного другим человеком. Теперь широкую его грудь обтягивала белая футболка, на ней, по американской моде – светло-синяя рубашка с ломкими краями воротничка и карманами. Сверху – стёганая джинсовая куртка, такие же тёмно-синие индийские джинсы, добротные кроссовки с тремя полосками, чёрные.
Как человек вышел. Ираклий ещё бейсболку советовал, но Сейфула не взял, не любил головных уборов вообще. Натаскался положенной шапки за четыре года зоны…
На обратном пути Ираклий что-то говорил, скалил зубы, глазами сверкал, усами шевелил, но Сейфула отвечал односложно, поддакивал или хмыкал, сидел расслабленно, развалившись на широком переднем сидении. Следил за солнечным бликом, перебегающим по приборной панели «под дерево» и не о чем не думал.
Удивительно, именно сейчас, в это тревожное, неопределенное для Сейфулы время его замысел о бизнесе с поделочными камнями стал стремительно осуществляться. Конечно, стараниями изворотливого Ираклия. Но правда и то, что хитрый грузин очень скоро убедился, что охранник из его харчевни и бывший сиделец, не смотря на молодость свою, умеет точно оценивать ситуацию и обладает острым умом.
Конечно же, ум у мужчины – качество полезное и вызывает восхищение. Иногда даже у женщин: отдельные экземпляры так и говорят – мол, самая сексуальная вещь мужика его ум. Если только это правильный тип ума – так сказать, без вывихов и уклонов; не срезающий углов, точно вписывающийся в повороты – средний по возможностям, прямолинейный и целеустремленный.
Но ум Сейфулы – это тайна для многих. Взглянуть на верзилу – типичная полукровка. Намного выше среднего роста, хорошо сложен, физически развит, симпатичен – что свойственно обычно потомку двух абсолютно разных народов. Но все, лично знакомые с нашим сидельцем, быстро понимали – в его тренированном теле скрывается изощренный ум. Непредсказуемый, утонченный, славянского или тюркоязычного типа, но не из современной культуры, а из доисторического шаманства и волхвования. Другими словами – древний разум в молодом теле; перекрученный, как корень старого дерева; хитрый, как змея, скрытый, как тайны земных кладов.
Так думали многие люди, в особенности после личного знакомства с Сейфулой. Никто не мог обвинить бывшего сидельца в отсутствии хороших манер или несоблюдении приличий и преобладании тюремного блатного жаргона. Никто не мог отказать ему в добродушии, хотя наблюдательные замечали в нем мгновения подозрительности и необъяснимо вдруг вспыхивающей ненависти. Иные, расставшись с ним, задумывались – а не подшучивал ли он над ними? На зоне, где контакты между людьми ближе и чаще, контрасты Кашапова вызывали подозрения. Но зеки оставляли их при себе, поскольку видели – независимо от ума, в крепости тела парня и скорости его реакции сомневаться не приходится. Сейфула умел драться и не раз это доказывал в многочисленных конфликтах в лагерных бараках, где в приоритете только сила и связи блатные.
Именно с этим человеком, поверив и оставив сомнения, хитромудрый грузин Ираклий решил затеять совместное дело. Что-то подсказывало хозяину харчевни «Вдали от жён» и кооперативного туалета «Ландыш», что скоро всё начнёт рушиться; рушиться именно в этом городе, под ударом окажется он сам – а на этого человека, и только на него, на Кашапова, можно будет положиться.
В харчевне, ввиду полудня и воскресенья, почти никого не было. Ася с Линой вообще спать завалились, Ираклий им разрешал это. Поэтому Сейфула сам зашёл на кухню, обнаружил в холодильнике готовый шашлык, щедро наложил себе салата, отрезал край от круглой булки хлеба и пообедал – немудряще, но сытно. А затем и сам пошёл в свою каморку, в которой давно уже не был – прилёг на нижний ярус кровати. Да заснул.
А вот проснулся неожиданно. Выпал из сна, как из оконного проёма, уставился перед собой, понял, что не один…
Вика сидела на прикроватной тумбочке. Этого Сейфула не видел во сне; но было ощущение, что его голову буравили, как землю-матушку, разыскивая в ней то ли нефть, то ли газ, то иные полезные ископаемые.
Увидел он сначала ступни девушки, повисшие над краем тумбочки – те самые, страшно худые, с торчащими пальцами-торпедами, с ребристой сеткой сухожилий… Потом и её разглядел, словно туман в каморке рассеялся. Сидела, подтянув острые колени к подбородку и немигающим – так показалось Сейфуле! – взглядом его буквально препарировала.
Была она в своём, джинсовом, только не юбке, а коротких джинсах, до середины цыплячье-тонких лодыжек.
После минутного изумления, смазанного пароксизмами сна, Сейфула растянул губы в улыбке:
- Ну, здравствуй, жена. Давненько я тебя не видал. Изголодался даже. Давай быстренько раздевайся и ложись рядом.
Она положила на него тяжёлый, угрюмый взгляд:
- Ты уверен, что тебе этого хочется?
- Показать? – хохотнул Сейфула.
Вика отвернулась. Перед её глазами оказалась заклеенная дешевыми и изрядно засалившимися обоями – стена.
- Не надо. Не хрен девку мудями пугать, она и пострашнее видала... Давай без этого. Мне нехорошо, я болею.
Сейфула принял это немудрящее объяснение. Ну да, когда женщины болеют – это беда…
- Что случилось? - он сел, протянул к Вике руку. - Ты прости меня. Мы, конечно, друзья и то, что ты сделала для меня, дорогого стоит. Я твой должник и, поверь не надолго.
Витка взяла его руку и даже задержала – в своей; робкое это было пожатие, дрожащее прикосновение.
- Саш... это всё фигня. Должник и всё такое. Чё ты, в самом деле... Просто у меня в Челябе знакомые остались, да я просто рядом оказалась, когда кипеш этот начался. Александрина же пропала, у Алии с паспортом сложности, ну а остальные... – она болезненно поморщилась - Короче! Ты странно говоришь... "не надолго". В смысле? Опять на зону собрался?!
Сейфула перетянул к себе на топчан девушку, бросил с тумбочки; приобнял, поцеловал сухую узкую ладонь.
- Подруга… туда и не стоит собираться - так забирают. Просто... знаешь... если от мусоров отобьюсь, есть возможность с Ираклием затеять прибыльный бизнес. Сам поднимусь - тебя не забуду. Я не оставлю тебя в этой грязи. Бабки будут - бабок дам. Ты бы что хотела иметь - свой магазин или салон?
Она отстранилась. С кровати не спрыгнула, но выскользнула из его объятий, как змея. Посмотрела в упор, повернув голову:
- Бабок? Ты думаешь, из этого можно за бабки вылезти... Ладно, замнём для ясности. Чего салон, какой магазин?! Барахла модного, что ли?
- Ну, это как ты решишь. А хочешь отсюда уехать?
Она ответила задумчиво. Вытянула босые ступни и растопырила худые пальцы – как «солнышко» раскинулось, лучами. На них Сейфула уже заметил тёмные пятна: потихоньку заживающие ссадины; и прихрамывала Вика в субботу, ощутимо.
Сейфула даже знал, кто это сделал: Ася рассказала, она за тонкой стенкой слышала всю сцену от начала и до конца…
- Уехать? Не знаю... вот честно - не знаю!!! Мне кажется, всё уже закончилось и ничего нового, нигде, ты врубаешься - нигде! - больше не будет. Везде одно гавно, разного цвета только... И зачем?! Слушай... ты как этого мента уговорил маляву из КПЗ передать? Денег, что ли, дал?//
Сейфула уже не пытался обнять её – бесполезно. Поудобнее устроился. Прокряхтел:
- Да нет. Не поверишь - порядочным оказался. Впрочем, не местный он - из Москвы. Ему правды узнать хочется, а местным мусорам - лишь бы висяк списать. Любой ценой...
Девушка снова растопырила пальцы ступней и сообразила, что её спутник угрюмо смотрит на ссадины, следы содранной кожи. Тогда Вика совсем поменяла позу – устроилась напротив Сейфулы, у дальнего края кровати, в позе «лотоса» - ступни легли одна на одну, как два листа бумаги, спрятались.
- Кстати, вспомнил… Александрина так и не появилась?
Вика отрицательно мотнула головой: нет. Прядь волос скатилась с высокого лба, трогательно повисла по худой щеке. Помолчав, поиграв желваками, Кашапов нахмурился.
- Чует сердце: неспроста это. Если это они, то… Ты знаешь, если доведут до черты, я кого-нибудь из них точно замочу. Ну, стопудово. Чтоб другие поганцы боялись, раз моя жизнь под откос пошла. Так будет по справедливости. Иногда, честное слово, так хочется стать маньяком по мусорам - я бы их порой ночной ловил и развешивал на столбах...
Вика поёжилась. Движение узких плеч тронуло Сейфулу, стало каким-то рубежом.
- Знаешь, Саша... – она помедлила; на скулах обозначились резкие черты, борозды, даже пятна. - Знаешь, убить - не выход. Тьфу! То есть выход. Блин... не совсем выход. Он с тобой остаётся, понимаешь?! По ночам приходит. Окликает. С ума тихо так, сходишь... Особенно, если всё помнишь!
Сейфула сглотнул. Истовость была какая-то в её словах – истовость, надрыв, который его насторожил. И он попытался разрядить ситуацию.
- Ага, синдром Раскольникова, в школе такое проходили - помню. А тебе никогда не хотелось прибить укусившую тебя собаку? А впрочем... к чему зоопарк? Хотя бы за решётку. Что, у тебя не было в жизни врагов, которые унижали и обижали тебя, пользуясь своей силой или положением. Знаешь ли ты сладкое чувство справедливой мести, чтобы зуб за зуб, око за око, кровь за кровь, боль за боль...
- Знаю! – оборвала она зло. - Поэтому и тебе - не советую!!! У тебя тут покурим или на улицу пойдём, как?
- А пойдем в беседку, за Шамилем... – рассмеялся мужчина. - Я по солнцу соскучился.
Витка недовольно проворчала:
- Беседка скоро на голову нам свалится, я Хозяину говорила... Ладно, пойдём!
Они вышли. Вика не обулась, ступала по земле босыми ногами, незагорелыми и от того казавшимися ещё беззащитнее, ещё тоньше. Ноготь на одном пальце – отливает синевой сквозь неумело нанесённый лак, отдавлен.
Они вышли и девушка, достав из куртки, закурила сигареты «Мадрас» из пачки – такой ещё у ней Сейфула не видел.
- Знаешь, я тебе что хотела сказать... – пробормотала она, давясь дымом. - Ты же в паспортном вроде как сказал, что документ потерял. Забыл, видно, что Ираклию отдал - мы все ему отдаём, для верности. Так вот, я чё тебе про паспорт хотела сказать...
И замолчала. Сейфула смотрел на её руки, стискивающие сигаретное тельце.
- Ну? Еще заморочки?!
Вика проговорила отрешённо, на него не глядя?
- Ты про него забудь. Потерял - так потерял. Тебе же вернули? Так вот, выбрось его. Или сожги. Со штампом вместе!
Сейфула всё понял, весь подтекст. Сделал паузу. Сказал, грустно усмехнувшись.
- Неподходящая пара - зек и проститутка? Меня стыдишься? Попадется мужик порядочный, выйдешь замуж, детей заведешь и забудешь все прошлое, как сон кошмарный. А судимость - она на всю жизнь, как бородавка на носу, или горб на плечах, или СПИД...
Она поперхнулась дымом, просыпала пепел себе на ноги; выгнулась всем телом, вскрикнула:
- Не забуду! Не смогу! Думаешь, легко так - ноги раздвигать?! Да, СПИДА нет, я проверялась… И вся радость! Они ещё каждую неделю на задницу норовят залезть! Понимаешь?! Как с ума все спрыгнули. Новая мода - анал, слышал?! - она задохнулась, скривила рот в усмешке. - Да нет, пара хорошая... Стильная. Просто со мной, Саша, счастья тебе не будет. Я такая, по жизни, недоделанная, перекособоченная, мне мать говорила... Ногами вперёд вышла. Видишь, какие мослы получились? Во-во. Так что не пара я, не па-р-ра!
И она пошла колесом по утоптанной грязной земле, взбивая босыми ступнями чёрную труху, яростно притопывая; она куражилась, она выгибала серые от пыли пятки, и вот – всё кончилось, сникла.
- Короче, Саш... если переспать, давай по-быстрому, можно сейчас у тебя, можно в девкиной комнате. Народу нет, запрёмся. По-быстрому, чё хочешь. И забудем.
Сейфула оглянулся по сторонам - не видит никто? Поймал, притянул к себе девушку за плечи, потом взял ее лицо в ладони свои. И сказал тихо, ласково:
- Мы же друзья! А друзей не укладывают в кровать. За друзей жизнь отдают. А секс - чепуха. И любовь ерунда. Дружба - вот что выручает нас в трудную минуту... Ну, как ты, к примеру, меня. Да разве я тебя после этого смогу унизить как человека. Ты мне стала дороже всех корешей на зоне, и родственников, которые знать меня не хотят. Ты мне сестра родная, Виктория!
Она лишь горько рассмеялась.
- Виктория… Победа! Отец так назвал. Девятого мая мой день рождения…
Слышно было, как бьётся её сердечко.
- Саш... если друг, говоришь... Помоги мне этого урода найти! Я ведь чувствую. Мне один парень сказал, мент бывший, он в ВОХРе щас, на Комбинате, так вот… бабу на Гнилом Озере убитую, пытали! Ту, которую к тебе присобачить пытались, понимаешь? Не просто убили, а… Помнишь, я тебе про случай в старой харчевне рассказывала?! Так вот, чую: это та гнида. Помоги мне его найти, а?
- Как? Что надо сделать? Башку заверну за тебя любому. Ты только пальцем мне укажи. А искать... ну, не знаю... Сопроводить тебя, защитить смогу. Но как искать того, кого не знаю - не знаю.
Вика загадочно посмотрела в глаза Сейфуле.
- Ты сказал, тот мент - порядочный... Прикинь, он мне сказал: работать шлюхой - не значит, быть шлюхой. Ещё никто так не говорил. Короче, ты держись его... Он точно, не такой, как все. Я тут подумала, сейчас историю тебе расскажу... Про хозяина нашего. Дай сигарету, у меня покончались мои.
Протягивая ей сигареты, Сейфула с нехорошей задумчивостью спросил:
- Ты про Ираклия? - протягивая ей сигареты.
Вика закурила жадно, глотала дым; снова вывернулась из рук Сейфулы и облокотилась на беседочный столб. Сейфула услышал глухой, ровный стук, опустил глаза и понял: это Вика рефлекторно, голой пяткой долбит по полусгнившим доскам пола, пытаясь унять волнение.
Можно было бы снова попытаться обнять, успокоить… Но не стал.
- Да… Про него! Слушай, во чё... прибилась тут к нам девка. Малипусенькая. Откуда - не знаю, она сказки рассказывала, типа что чуть ли не из цирка. Лилипутка или как их там... Типа ей двадцать шесть, а ростиком - пятиклассница, ваще. Ну, Ираклий её определил. Клиенты наши шарахались, он Гиви её в пользование дал... Вот. А потом она исчезла!
Вика расширила глаза. Она смотрела не на Сейфулу, на трассу за кустами, на мелькание машин; а глаза сделались страшными, будто заметалась в них боль, запрыгал ужас, замельтешило это в светлых зрачках.
- Понимаешь, совсем пропала! Как Александрина! Вещи её остались в каморке, Ираклий забирает, мы спрашиваем – а она где? Он давай сопли жевать - уехала к родным, в Миасс, то-сё... Врёт же, видим. Веришь?
Точки зрачков Вики требовательно кололи его, горькая надежда звучала в голосе Вики. Но Сейфула и сам напрягся, он размышлял, поэтому только выговорил нарочито спокойно.
- Верю. И что?
Девушка запрокинула голову и резко, каркающее расхохоталась. Оскалилась.
- А то! Я только потом врубилась. Он её этому... извращенцу продал. Который пару раз приходил. Ночью – хрен знает, как выглядит, он в шляпе ходит, на самый лоб надвигает. Видела только сзади – длинноволосый такой. И не в зал заходит, а сразу с чёрного хода. И знает, когда Ираклий здесь. Мне так кажется, понимаешь? А косточки где теперь – ищи-свищи...
Девушка угрюмо помолчала. Сигаретой, зажатой в худых пальцах, рассеянно водила туда-сюда. Пробормотала:
- Знаешь... Попробуй к Гиви подмастыриться.
- Гиви тут при чём?
- Я помню, что именно Гиви нашего хозяина с этим человеком и познакомил. Мол, хороший клиент, купец щедрый… Они с Гиви как-то заседали в харчевне, а я чего-то рядом крутилась. Но ты сначала к девкам гивиным сходи. У него там такие, аппетитные. И спроси, был ли у них среди клиентов извращенец. Ну, чтоб по ногам угорал или что-то такое, в натуре. Вот мы его с тобой и вычислим. А потом дело техники, как мой учитель в музыкалке говорил...
Сейфула задумался. Конечно, не необходимость визита в сауну-бордель смущала его; это мелочи, не первый раз… Как он будет спрашивать? Он же ни чёрта в этих делах не понимает! Он же ни с кем, никогда о постельных делах не говорил… не сюсюкал, он даже не знает, как правильно – не матерно, назвать то, чем он доставляет наслаждение себе и бабе. Как про это говорить?
Для него же соитие – это процесс не сложнее, чем мытьё под душем. Встал, открыл кран, и стой себе, вода льётся сама… Так и с бабой. Лёг, она сама всё делает; ну, разве что, когда уже сам понимаешь, её на спину перевернёшь и поехали, как говорится. А тут же надо расспрашивать, кто, как. Да так расспрашивать, чтобы самому понять, что тебе отвечают…
Одним словом, Сейфула немного растерялся.
- Подожди. Я должен в "Эдем" сходить, девок себе заказать, с ними поговорить, чтобы найти мужика, который... лилипутку купил? Я правильно понял?
- Да! - Вика заметила его растерянность, быстро добавила - Я тебе помогу… То есть научу, что спрашивать, как сказать. Не бойся.
Сейфула опять опустил глаза – пяткой Вика уже не била. Просто нервно переступила босыми ногами. И следы на них снова в глаза бросились.
- Что этот гавнюк сделал тебе? – хрипло выдавил мужчина. – Это… он был?!
- Нет. Это не он.
- А кто?!
- Забудь! – прикрикнула на Сейфулу девушка. – Я тебе говорю, забудь! Сейчас не это важно… Та сволочь - ничего. Просто до меня не добрался. Девки говорили, он про меня что-то Ираклию говорил, заказывал - я тогда с воспалением лёгких свалилась, месяц лежала полумёртвая... Отстал. В общем, теперь ты знаешь, что делать. А я тоже немного поколочу... по своим. У меня есть знакомые в педе, там есть молодые ребята, балуются. Фантазируют. Короче, работаем...
Она швырнула сигарету на вытоптанную землю и без всяких эмоций просто раздавила окурок босой твёрдой пяткой, как ни в чём не бывало. В этом не было ничего показного, Вика сделала это машинально, ещё думая о чём-то: бровки нахмурились, лобик пошёл морщинками. А Сейфула лишний раз понял – она железная. Даже не железная, она стальная. Он слышал, что бабы легче переносят боль, точнее, дольше, так Природа-мать распорядилась. Но Вика, видимо, была ещё терпеливей у боли. Она умела её не замечать.
Впрочем, девушка уже решила свою внутреннюю проблему, и почти весело вскинула глаза на Сейфулу. Рассмеялась:
- А прикид-то фирмовый... Ираклий постарался?
- Да, это он… - теперь уже Сейфула лихорадочно соображал, носком кроссовки ковырял землю. - Но подожди, к чему мудрить? Не проще этого Гиви взять за кадык? Не скажет, где этого бедакура искать - мордой в мангал. Дешево и сердито. И еще… хочешь я Ираклию скажу, чтобы тебя не напрягал? Мы теперь компаньоны с ним!
Вика ответила ему неожиданно твёрдым, презрительно-ледяным тоном. Безжалостным. И глаза чуть сузила.
- Во-первых… Гиви тебе напрямую ничего не скажет. Ты кто такой, а? Ты - залётный! Гиви под Цепой ходит, это крутой авторитет, у него подвязки на Комбинате. Ты спросить-то не успеешь... Ираклию скажи, что... – она помедлила - Скажи, что я просто отпуск взяла. Как компенсацию типа. За помощь. И всё. Ты, кстати, Ираклию нужен зачем-то, иначе бы он за тебя ни разу не впрягся... Это точно! Ты по-тихому, поговори с девками. Дальше подумаем.
Она оглянулась на шум: из-за стены харчевни, на парковке, медленно выполз золотисто-янтарный, огромный и угловатый, как чемодан, зад большой импортной машины.
- Ого! Хозяин приехал. Вот же корыто себе взял... Автобус, блин. Давай иди к нему, а то он ждать не любит. И мне сигарет оставь ещё!
Сейфула отдал всю пачку. Вика торопливо прикуривала снова. На прощание мужчина присовокупил:
- Ну, как скажешь. Только учти, сестрица, я на цырлах перед ними ходить не буду. Дела складываются так, что я им нужен больше, чем они мне. Так что если рулить не будем, то и на привязи не пойдем у каких-то грызунов закавказских. Верно я говорю?
- Верно, верно… - она засмеялась, легонько толкнула его в плечо. - Иди, иди, гордый ты наш!
И уже спину задорно бросила:
- Первомай-то скоро! Праздновать будем?
- А как же! С меня поляна, с тебя инцест!
От этого слова Вика дёрнулась – будто током ударило её от земли, будто голой ногой на электрокабель наступила – закашлялась, выронила сигарету.
- Может, минет?!
Сейфула обернулся, и, сверкая улыбкой, пояснил:
- Сестричка любимая моя, я весь в твоих руках!
Вика расслабилась:
- А-а, ну да... понятно. Посмотрим. Пока.
Она повернулась к нему узкой спиной, она ушла в себя, она снова начала постукивать пяткой – размышляя; а Сейфула с не очень хорошими мыслями пошёл к «Опелю» Ираклия.
Комментарии
По ряду причин, как личного, так и организационного характера, моё сотрудничество с Анатолием Агарковым прекращено. На сайте, вероятно, останутся 24 главы, написанные нами совместно – и, также вероятно, каждый будет продолжать проект самостоятельно, в одиночку. Поэтому в итоговом варианте повести ДВЕ фамилии стоять не могу: а если вы и увидите это где-либо, это будет ложью. Мне остаётся поблагодарить Анатолия за время, потраченное на сотрудничество, а вас – за терпение и интерес.
Рекламный приём - завлекалочку оценила...
Кстати, приглядитесь к рисунку. Тут "зашифрованы" детали биографии Вики, о которых вы узнаете только в других, более поздних главах!
Ваш преданный читатель.
Договорились.
Это всего лишь черновики будущей повести.
Многое будет переписано и исправлено.
Когда повесть будет готова, прошу - напомните свой адрес - я Вам вышлю готовый экземпляр в электронном виде для сравнения.
Вот тогда за ошибки рвите чубы.
Но... обратите внимание на ошибки-опечатки, практически в каждой главе.
Не критики ради, а пользы для.
RSS лента комментариев этой записи