Лаборатория разума

 

 

Поймать Пугачева

 

Утро начиналось плохо –

в один глаз светило солнце,

из другого торчало копье…

 

Очнувшись и не застав Лозовского в лодке, я сразу подумал, что пещера со мной (с нами?) ведет свою игру. И все, что случается, происходит по её воле. Более того, мне теперь уже казалось, что на Титичные горы попал не случайно – типа, вдруг захотелось – а кто-то (или что-то) подтолкнул меня на эту мысль. А. П. Лозовский, этот профессор, путешественник и открыватель природных тайн, наверняка знал, кого пригласил в свою палатку. И потом, невероятные приключения в восемнадцатом веке. Кто-то ведёт со мной игру, контролирует каждый мой шаг, держит под неусыпным надзором… или, может быть, водит за нос.

Хотя, наверное, тоже самое происходит и с Алексеем Петровичем.

Мне следовало принять эту игру, упорно продолжая свое дело. Возможно даже, в какой-то степени демонстрировать свой интерес, провоцировать пещеру к действиям. Иначе никогда не понять её тайну – сама она по себе номера такие выкидывает или под воздействием ещё какой-то, более могущественной силы?

Этот вывод – всего лишь догадка. Что могло истиной быть – об этом мысль холодила не только голову, но и солнечное сплетение, будто заглядывал в черную бездонную пропасть.

Надо подкинуть эту идею доктору наук, который наверняка сейчас занят одним из трех дел – варит уху, ест её или дрыхнет, наевшись, в палатке.

Заведующий кафедрой минералогии Уральского государственного университета варил уху, подбрасывая сухие сучья в костер.

- А вот и ты! – обрадовался он. – Проголодался? Сейчас пообедаем.

Я не стал ничему удивляться.

- Надо лодку с реки поднять.

Принесли лодку к палатке.

- Ну, давай пообедаем. Приятного аппетита! – сказал Алексей Петрович весело и принялся за еду.

- Вам тоже.

Я ел, исподтишка поглядывал на Лозовского и размышлял – он такой же как я, дилетант пещеры или её подручный? Зачем же я им?

Не стал расспрашивать доктора наук – где побывал его фантом и что видел, почему задержался с возвращением в тело? Подумал – он сам захочет рассказать, и так скорее можно понять, кто он такой на самом деле. А не захочет, будет врать, изворачиваться, а мне не хотелось его видеть таким.

Кроме причуд пещеры у меня есть своя тема – сокровища Пугачева. Я их нашел. Потом потерял. Но не теряю надежды снова найти. Ждем грозы и отправляемся в тот исторический момент, когда сундук с золотом ещё стоял на телеге в конюшне скита раскольников. Чего проще?

С той стороны реки раздался звуковой сигнал машины – рыбаки прощаются, собираясь уезжать... А я только о них подумал – сходить напроситься с ними доехать до населенного пункта. И там в магазин…

Ну, раз Лозовский молчит, не хочет делиться своими секретами, начну ворчать я.

- Рыба вареная, рыба печеная… и все без хлеба.

- Кто-то грибов ещё обещал.

- А не сходить ли нам в магазин? Что тут ближе – Подгорный или Коелга?

- Я однозначно не пойду – обет дал. Ты – как хочешь.

- А принесу, лопать будешь?

- Конечно. Успокою совесть, подумав – случай подкинул.

- Слышал сигнал? На том берегу рыбаки таборились целых три дня, пока ты без тела гулял. Смотаюсь-ка я с ними до Коелги. Перекинь меня через речку на лодке.

Конечно, нехорошо вот так-то использовать профессора университета, но он молча исполнил все, что просил. Мы спустились на лодке до того места, где приезжие рыбу ловили неводом. Там и причалили.

- Пойдем, познакомлю, - пригласил Алексея Петровича.

- Здравствуйте. Уезжаете? А ко мне друг приехал. Знакомьтесь, профессор УрГУ Лозовский Алексей Петрович.

- Здравствуйте. Очень приятно. А мы вас вчера потеряли. Как самочувствие?

- Все нормально.

- Мы уезжаем. Хорошо отдохнули. Продукты вот вам оставляем – чего их туда-сюда таскать. А вы профессор по какой части?

- Минералогия.

- Так вам в горы надо.

- А эти вам чем не нравятся?

- Низкие да и заросли основательно.

- А вы знаете, в Ильменях после бурелома под корнями ветром вывороченных сосен часто драгоценные камни находят. Тоже ведь невысокие горы, - улыбнулся профессор любопытной женщине.

- Я там не была. У мужа работа такая, что мы нигде не бываем. Раз в году к морю съездим и все.

- Кем же работает ваш супруг?

Ответ прозвучал будто с угрозой.

- Муж у меня – милиционер! Участковый!

Вот как! – засмеялся Лозовский. – А мы сейчас не на его участке?

- Нет. Мы в Еманжелинске живем. А вы что, испугались?

- Конечно, испугался – с детства милицию боюсь.

- Супруг у меня очень строгий, - с уважением сказала женщина. – Его все слушаются и боятся.

- А сюда как попали?

- Сестра пригласила на день рождения, - она любовно охлопала плечи другой женщины и поцеловала в щеку.

- Жаль, что не знал – прихватил бы подарок. Но если подождете с полчасика, я смотаюсь – он у меня в палатке. Малахит настоящий…

- Малахит – это из которого шкатулки делают? Ой, Витя, давай подождем!

- Собрались уже, Галя, - нахмурился супруг-участковый.

Галя сестре:

- Вика, прикажи – ты ж именинница!

- Подождем-подождем, - сказал весельчак Валера, который был у меня в гостях в день знакомства.

Профессор уплыл за своим даром, а Виктория поманила меня в сторонку.

- Мы вам тут оставили…

В траве накрытые газетой лежали – горка рыбы очищенной, остывшие шашлыки в целлофане, также упакованные две с половиной булки хлеба, консервы разные несколько банок, вода минеральная, кетчуп, майонез и масло подсолнечное, конечно, в неполной таре…

- Спасибо большое!

- Не стесняйтесь, берите. Мы-то домой возвращаемся, а вы остаетесь. Надолго?

Тут я прокололся, размякнув душой от даров обилия:

- До конца грозовых дождей.

- Причем тут гроза?

- Дышим озоном.

- От чего помогает?

- От ковида железно.

- Не слыхала.

- Профессор пишет новую диссертацию на эту тему.

Ой, что я плету! А вдруг как спросит, а Лозовский ляпнет не по уму.

- Только это секрет. Не выдавайте меня. Алексей Петрович будет злиться.

- Хорошо-хорошо…

Вернулся Лозовский с кристаллом малахита величиной с кулак.

- На шкатулку, конечно, не хватит, но искусный мастер запросто может сделать великолепную коробочку под золотые кольца, серёжки или ещё что... Поздравляю с днем рождения!

Виктория светилась счастьем и на радостях чмокнула Алексея Петровича в заросшую щетиной щеку.

Отдыхающие уехали. Мы вернулись к своей палатке. Продукты так в лодке и принесли. Я достал последнюю бутылочку самогонки – выпили и закусили, разогрев на прутьях шашлыки.

От счастья и какого-то мальчишеского азарта хотелось петь и скакать. Хорошо что на свете есть люди такие!

Когда ночь настала, Лозовский забрался в спальный мешок и сразу уснул. Я тоже лег, но через пять минут мне стало душно и жарко в палатке. Вопросы и мысли распирали сознание – спать не хотелось. Перебрался к костру.

В траве бесконечно трещали цикады. Земля и деревья отдавали дневное тепло. Вездесущий запах хвои и сосновой смолы кружили голову. А мне надо обдумать всё, что произошло со мной и вокруг за эти дни, и понять, как себя дальше вести и куда двигаться. Испытав золотой кураж, я уже не мог избавиться от мысли завладеть пугачевским кладом. Это что-то вроде психического заболевания, которым страдают наркоманы.

А проникнуть в тайну исчезнувшего сундука можно было двумя путями. Один долгий и кропотливый – сесть на хвост слепой провидице Феодоре и следить за ней: наверняка без её участия, драгоценности с места не сдвинулись бы. Другой путь – снова вернуться в то время, когда сокровища ещё оставались в телеге, а Поликарп во второй раз отправился к пещере Титичных гор.

И ещё загадка: почему Лозовский молчит – не спрашивает меня, где был и что видел, сам не рассказывает? Здесь-то какая тайна? Его поведение сейчас мне кажется странным…

Перед рассветом таки заснул у костра.

Когда мы устроились завтракать, Алексей Петрович неожиданно предложил:

- Давай так, Анатолий Егорович, условимся – ты меня ни о чем не расспрашивай, что происходит со мной в прошлом мире, а я не буду тебя.

- Почему? – изумился я.

- Долго объяснять… Существует такое правило… Скорее, закон подлости – стоит только похвастаться, и все получится с точностью наоборот. У меня вроде бы кажется что-то намечается, и чтобы не спугнуть удачу – ни слова об этом. Договорились?

Интересно, что у него может намечаться в мезозойской эре?

- По рукам! – я подал ему ладонь. – О бабах ни слова!

- Намек ясен! – улыбнулся Лозовский. – Ты меня видишь насквозь. И ещё на три метра под землю.

- Под землей-то, профессор, мне как раз тебя не найти. Лучше скажи, где малахит раздобыл? – не из дома же притащил. Надеюсь, эта тема не под запретом?

- А здесь и нашел. Даже ногу порезал острым углом, когда перемет ставил. Как тут было не найти?

- Хочешь сказать, что дно Коелги усыпано драгоценными камнями?

- И полудрагоценными тоже.

- А не заболеть ли мне золотой лихорадкой?

- Но как же грибы? Или обещанного три года ждут?

- Ну, пока продукты есть, чего зря ноги бить. Ты лучше, Алексей Петрович, расскажи что-нибудь из удивительного прошлого твоей жизни. Надеюсь, и эта тема не под запретом?

- А что тебя интересует?

- Вот ты говорил, следы инопланетян на Урале искал, снежного человека… А летающую тарелку видел? Скажи, как специалист – они существуют на самом деле или это плод фантазии?

- Не знаю, не видел…

- Ну, а снежные люди?

- Они в горах где-то живут.

- И что, видел?

- Следы на снегу. Дома есть фотографии.

- Потом пришлёшь по интернету?

- Если спишемся.

Лозовский замолчал, и в эту короткую паузу я уловил в его глазах тень какой-то давней мечты, ставшей сейчас уже просто воспоминанием и тоской.

- Смотри-ка, погода портится…

Погода и в самом деле портилась. С востока потянулись низкие холодно-серые тучи, чем-то напоминающие ледник с картинки. Ветер зашумел листвой и хвоей. Примерно через час небо окончательно заволокло и пошел нудный, мелкий, нескончаемый дождь. Мы, расстроенные, забились в палатку, в которой в такие минуты бывает особенно уютно, сухо и чисто. Лежали, переговариваясь, слушая шелест капель по авизенту.

Дождь действовал усыпляющее. И самое время было собрать воедино все, что видано и слыхано в путешествиях во времени, и выстроить логическую схему действий на будущее проникновение в восемнадцатый век. Иначе можно было нечаянно сделать какую-нибудь глупость и утратить след сокровищ навсегда. Что с ними могут сделать староверы-раскольники? Чтобы двигаться дальше, необходимо было срочно найти ответ на этот вопрос.

Но что-то не ломалась голова моя, как я её не уговаривал – вот не хотела анализировать события, и всё тут.

Повинуюсь року – успокоил себя такой мыслью и отдался во власть дремы.

Ночью ветер переменился. В разрывах облаков появились звезды. Дождь практически иссяк.

Десять дней после этого грозы не было в наших краях. Парило-парило… и всякий раз чудилось – ну, быть скоро блистанию молний. Увы. А зарницы-то как полыхали ночами – из края в край, со всех сторон. Только наши Титичные горы грозы эти обходили обочиной.

Житьё стало унылым и голодным. Хотя я трижды за эти дни ходил в Подгорный (Охотник) за свежим хлебом.

И не выдержал.

- Скучно с тобой, профессор, становится. Раньше ты разговорчивей был, а сейчас молчишь и молчишь. Это что – характер или есть другие причины?

- Другие, - подтвердил Лозовский. – Есть несколько способов показать окружающим, что ты очень умный. Первый – глубокомысленно молчать. Второй – говорить по делу. Третий – говорить по уму.

- А у меня не проходит ощущение, что за нами кто-то подглядывает. У тебя нет такого?

- Да пусть подглядывают, - отмахнулся Алексей Петрович.

- Знать бы кто…

- Ну, а если снежный человек… Забоишься?

- Это что – сказка?

- Сказка – ложь, да в ней намек…

- Упертый ты человек, профессор.

- Упертый, надо понимать, плохой?

- Не знаю. Хочется иногда просто жить, лежать на траве, смотреть в небо, слушать, как шумит река и поют птицы… Нет, черти заводят нас и несут невесть куда, невесть зачем…

- Все вокруг что-то ищут… славы, денег. Никто не хочет просто жить.

- А ты что ищешь?

- Знания. А ты?

- Клад Пугачева.

- Я так и думал. Пойдем искупаемся.

В особенно жаркий день вода напоминает жидкий лед – перехватывает дыхание, но освежает здорово! Потом мы лежали голышом на траве, раскинув руки и ноги.

- Грейся, - стуча зубами, говорит Лозовский. – Впитывай солнце.

Его белая ознобленная кожа медленно расправлялась, розовела и начинала светиться изнутри прожитыми годами, а капли воды стекали искрами. 

- Постоянно хочу есть, - пожаловался вдруг профессор. – Просто умираю с голоду.

Он был непредсказуем, как женщина. В нем уживалось одновременно всё – романтика и практичность, строгость и бесшабашность, огонь и вода. Наверное, так проще жить, а не мучиться в сомнениях, как это делаю я.

Впрочем, мои сомнения – мои мучения, легкая форма мазохизма, которая доставляет мне удовольствие. Я считал это наследием предков, перешедшим из глубокой древности – исконный, национальный характер. Какой же ты русский, если боишься чуток пострадать?

А вот Лозовский кто по крови – поляк, еврей, хохол?

У Алексея Петровича не было врагов – я так думаю – поскольку он владел огромным потенциалом примиряющего начала и мог найти общий язык даже с милиционером. И ещё один плюс – будучи профессором университета, он не копил денег, тратил их на свои изыскания, жил просто и не стыдился своей нищеты. 

На мое молчание вдруг попросил:

- Расскажи про свой клад.

- Я же практически местный. И предки моим с Пугачевым якшались. Из поколения в поколение передается тайна, что Емельян Иванович зарыл казну казацкую в пещере Титичных гор.

- И потому ты здесь?

- Ага.

- Нашел сокровища?

- Нашел. Из пещеры их унесли. Но пока отлучался, снова уперли, а где спрятали, ещё не знаю. Жду грозы… А ты расскажешь, зачем здесь?

- В свое время. И может, даже помощи попрошу.

- Это как?

- Увидишь… Ты женат? – сменил вдруг Лозовский тему.

- У меня и женщины нет. Я свободен!

- Стало быть, круглый холостяк.

- Нет, правда. Женщины сами возле нас появляются, когда в кармане монеты звенят. А мне сейчас без них хорошо.

- В этом мы с тобой схожи. Жена-то была?

- Даже две.

- Любил?

- Когда-то. Теперь все прошло.

- Ну, вылитый я, - горестно хмыкнул Алексей Петрович. – А ты книги пишешь для себя или на продажу?

- Зачем мне их продавать? Чтобы бабы сбежались?

- И что – совсем-совсем уже никак к женщинам не тянет?

- Знаешь, Петрович, есть у меня мечта – каждый день с ней дома засыпал. Чтобы проснуться, а рядом – прекрасная женщина, совсем незнакомая, никогда не виданная прежде. И хотел бы начать с ней отношения с чистого листа. Блажь такая у меня…

Лозовский помолчал немного под впечатлением услышанного, а потом спросил осторожно:

- А это ничего, что мечтатель, разменяв седьмой десяток, раскатывает губешки на молоденьких?

- Может, оставим баб и коснемся политики? Как думаешь, профессор, Россия когда-нибудь встанет с колен?

В природе был полнейший штиль, и солнце жарило как в пустыне.

- А кому вставать? Где Россия? Равнодушную, полупьяную толпу, которой помыкают как хотят, ты называешь Россией? А те, кто у власти, коммунистами раньше звались, теперь срочно перекрасились в демократов. Низость, пошлость, темнота и никакого чувства достоинства! Кругом воровской или торгашеский дух. Вырождение нации, славянского единства. Постоянно ловлю себя на мысли, что начинаю презирать свой народ. Наверное, это не хорошо. Но не могу смотреть, как его унижают, а он молчит. И это выдается за долготерпение. Положительное качество населения – только б не было войны!

Профессор как-то неинтеллигентно сплюнул в траву.

- Господи, сколько лжи! Сколько обмана и вранья! – Лозовского вдруг прорвало. Все пропитано, все уже распухло от сладкой лжи политиков. Не могут обмануть – угрожают. А казнокрадов-то развелось! Воровство по России идет семимильными шагами…

- Хорошо-хорошо, Алексей Петрович, я с тобой во всем согласен. Просвети меня вот в каком вопросе. Путин говорит – всё что было с нами, это наша история: ни от чего не стоит открещиваться и ни что нельзя забывать. В свете этого – как ты относишься к Горбачеву и Ельцину?

- Первый – это последняя отрыжка диктатуры КПСС. А второй – исторический триппер: переболели, идем дальше.

- Ты их считаешь соотечественниками?

- Я – как народ, который зовет их предателями. А предатель, как известно, национальности не имеет.

- Понятно. Но не будем распаляться. Скажи, Петрович, ты знаешь свою судьбу?

- Конечно. Я умру в свой день рождения – когда мне стукнет ровно сто лет.

- В доме для престарелых?

- Хотелось бы в нашей (?!) пещере – в грозу.

- Ну тогда, и я хочу этого. А возраст? Пусть будет любой.

Помолчали, отдаваясь во власть своим мыслям.

Лозовский:

- Что ты ищешь кроме сокровищ? Совершенства? Самореализации? Книжки свои пишешь – о чем?

- О себе любимом – о ком же ещё?

- Избитая тема! – вдруг завелся Лозовский. – К сожалению, это заблуждение всех начинающих писателей. Хотя по возрасту ты – скорее заканчивающий. А все равно хочется заявить о своей индивидуальности, выделиться, самоутвердиться… Ты меня понимаешь?

Какая муха его укусила?

- Пока нет, - осторожно сказал я. – Поконкретнее можно? Я человек туповатый…

Профессор проявил образец выдержки и педагогического терпения.

- Зайдем с другой стороны. Столько проблем в стране и мире, а ты пишешь «о себе любимом». Ты кто – герой России? Чем отличился в этой жизни, что выставляешь судьбу свою на всеобщее обозрение – читайте, мол, завидуйте: вот я каков!

Ничего не понимаю – на своей судьбе я показал, чем и как жил народ в мое время. Разве это не тема?

Между тем, Лозовский:

- Странно… Впечатление ты производишь положительное – неглуп, общителен, правильных взглядов на жизнь… Откуда в тебе самомнение это, самолюбование, гонор небожителя?

- Между прочим, не только я, а многие считают повесть мою «Три напрасных года» лучшим из всего, что написано о МЧ ПВ.

- Что за аббревиатура?

- Морские части пограничных войск! А вы, профессор, служили? – от обиды я перешел на «вы».

- Не довелось.

- И воинского звания не имеете?

- Нет.

- Так перед вами целый капитан! Прошу уважать!

- Хорошо-хорошо, не обижайся… Это я в пылу полемики. У меня тоже есть что рассказать читателям. Только я не берусь за перо.

- Ну, и зря. Сразу видно – для себя живете, - я перешел в наступление. – Мудростью надо делиться – иначе не стоило её копить… да и вообще жить.

Спор этот, внезапно возникший, имел последствия магнитной бури – головы заболели у нас обоих. И мы отправились в разные стороны – Лозовский снова купаться, а я в лес прогуляться да за грибами. Очень хотелось забраться в пещеру…

Таким был паршивым десятый день вынужденного безделия и ожидания. Но он увенчался надеждой – солнце садилось в тучу. И свечерело быстро.

Поужинали.

- Одевайся теплее, - посоветовал Алексей Петрович и предложил. – Поплыли в пещеру ночевать. Будет гроза, не будет – плевать…

Мы скоренько отужинали и ещё до темноты спустили лодку в реку и поплыли в пещеру. Я только не понял – ещё дулись друг на друга или уже оттаяли? Впрочем, если гроза грянет, и молния ударит в гору, мы расстанемся… возможно, на несколько дней.

Совсем стемнело. Загрохотало над горами. Гул пошел по пещере, отражаясь от водной глади и сферического свода.

Наконец, бабахнуло по мозгам… 

Знакомая конюшня, та самая телега, сундук, прикрытый рогожей, сокровища в нем…

Ласточки, гнездившиеся за стропилами, теребили шерсть лошадиную, застрявшую в щелях столбов и досок, о которые они чухались, подбирали рассыпанный у кормушек овес.

Пола в конюшне не было. Унавоженная земля утоптана копытами в крепчайший грунт – покруче бетона.

Ворота неожиданно распахнулись и вошли четверо – Феодора подруку с дебиловатой девахой и два дюжих мужика со штыковыми лопатами в руках.

Один ворчал:

- Мы, матушка, тока что с огороду пришли – хотели чаю испить.

- Дело сделаем, вволю напьемся – так ведь, мать? - голос подал второй мужик.

- Не время нынче чаи распивать, - вдруг решительно и строго сказала провидица Феодора. – Надо этот сундук в молельном доме под алтарем закопать. Боженьке дар…

Только теперь я заметил замок на петле и скобе пугачевского клада.

Мужики, чуть помрачневшие, засуетились – подняли сундук за скобы, вынесли из конюшни, приговаривая:

- К Боженьке, так к Боженьке…

Слепая Феодора, ведомая девахой, последовала за ними.

В молельном доме с высокими окнами было пусто, тихо и торжественно. На стене за алтарем в лепном золоченом киоте сияла в косых лучах светила небесного икона святой Девы Марии с ребенком на руках. Казалось, минует вечность, а в этом покойном месте ничего не произойдет и не изменится, пока встает солнце над Землей и пока Матерь Божья держит Сына на своих руках…

Переступив порог, мужики опустили ношу, чтобы сотворить крестное знамение.

Провидица Феодора, войдя в молельный дом и перекрестившись, попросила:

- Прости нас, пресвятая Дева Мария.

Мужики принесли сундук к алтарю.

- Где копать?

- А здесь и копайте.

- Глубоко?

- Чтоб скрыт был и землей присыпан.

- Ладно, - мужики налегли на лопаты, встав друг к другу лицом.

Феодора девахе:

- Не торчи без дела. Пока мужики копают, протри икону тряпицей.

- Высоко, матушка. Грохнусь оттуда.

- А ты скамью подставь. Вот бестолочь, прости меня Господи!

Через несколько минут вернувшись с лавкой, деваха неторопливо приставила её к стене, проверила – хорошо ли стоит, и влезла с тряпицей в руке. Перекрестилась…

И не пыльная вовсе икона Девы Марии притягивала взгляд девахи, будила воображение. Богородица смотрела ей в глаза и будто спрашивала – чиста ли ты, девица незамужняя? А глаза маленького Христа казались печальными и стыдливыми…

Она побаивалась слепой провидицы, как, впрочем, и другие обитатели скита, и не знала, стоит ли у Божьей Матери просить для себя защиты. А вдруг она передаст её просьбу злобной Феодоре – тогда наказания не избежать.

Недоразвитая деваха угадывала за провидицей тайну, тщательно скрываемую от всего скита. Скорее всего Феодора когда-то занимала высокие должности в православной церкви. Но потом попала в немилость ещё более высокому начальству, и с ней жестоко расправились, лишив не только сана, но и зрения. Тогда она подалась к раскольникам и, кажется, была очень довольна своим новым положением. Создавалась ощущение, что вера по старым обрядам ей и в радость, и развлечение. Отдохнет, наберется сил, а, может, зрение себе вымолит и отправится мстить официальной церкви, её отринувшей.

Девахе самой приходилось кое-что скрывать из своей биографии – тайные связи с мужиками, аборты – поэтому она чувствовала скрытность других и непроизвольно защищалась от них: если видит она, значит, видят они… 

А слепая провидица наверняка предугадывала, подозревала её в смертных грехах, и приходилось быть настороже, чтобы не быть взятой врасплох.

Мужики уже выкопали яму на глубина штыка и теперь спускались в неё поочередно, углубляя дальше…

Я заглянул в сундук – все ли на месте? Все! Когда вижу золото, не только балдею, но и действую как-то механически, не осознавая до конца, что вытворяю. Происходит со мной что-то невероятное – какая-то неподвластная рассудку сила, равная всевышней воле, управляет теперь всей моей жизнью.

Впрочем, не особенно напрягала – привык существовать по правилу: жизнь следует принимать такой, какая она есть.

При одном воспоминании о Пугачеве, чьим кладом пытаюсь завладеть, душа загоралась мстительным чувством – наелся упырь человечины! Поделом тебе, самозванец – разбит, обворован, предан и скоро будешь казнен. А не садись не в свои сани. Родился казаком, так и будь им…

Знаю – блажен, кто прощает, но мне не хочется. 

Погружаясь в драгоценный металл и каменья, я не только блаженствовал, но и загорался мальчишеским азартом. Прячьте-закапывайте-засыпайте – я все равно его украду. Побегаете вы за ним, раскольничьи ваши души!

Мне стало смешно. И хотелось сделать какую-нибудь глупость – запеть, например, или сплясать… Увы.

Драгоценности, которые уже опустили в яму и теперь засыпали землей, наполняли душу радостью и ожиданием чего-то чудесного, непредсказуемого. Я ничего не замечал – как мужики утрамбовывали землю над сундуком, как выносили лишнюю. В такие мгновения наедине с драгоценностями для меня ничего не существовало: я впадал в яростную эйфорию…

Золото! Золото! Божечка мой! Оно пахнет веками! Золото – это же дух времени!

Вот никогда такого не было. Господи, что со мной? Что со мной делается?

Выбрался из сундука, чтоб охолонуть трохи от нахлынувших чувств.

Мужики кланялись, уходя из молельного дома:

- Все, матушка, сполнили твой наказ – пойдем чай пить.

Деваха мела веником земляной пол. Провидица Феодора крестилась, шепча молитву. Я подумал – заклятье накладывает. Ну и пусть…

Теперь куда – в пещеру? Пугачева искать? А ну их всех нахрен! Сколько времени отведено быть здесь поблаженствую в золоте…

Утром, только взошло солнце, увидел на подворье скита Поликарпа. Он распрягал коня из повозки и поглядывал на крыльцо высокое жилого дома, где стояла провидица Феодора.

Чуть склонив голову, она внимала вчерашней девахе, которая что-то рассказывала ей, поглядывая на Поликарпа. Мужик помаячил девке руками. Она не поняла и отрицательно помотала головой. Поликарп же, озираясь, снова подавал какие-то знаки, но суфлер настоятельницы скита, так и не поняв, махнула рукой – иди, мол, иди себе…

Помнится, Поликарп уезжал с подручными и собаками охотиться на Пугачева и казаков. Интересно знать – каков результат? Или он уже доложился слепой Феодоре?

Нет, часа не прошло за ним пришли и кликнули к матери-настоятельнице.

В её комнате деваха подручная домывала пол и делала это по-домашнему – аккуратно, с любовью.

Феодора сидела в кресле со спинкой. Поликарпу предложила табурет. Он почувствовал, что провидица чем-то очень довольна, как бывает доволен человек по утрам, когда он хорошо выспался, вовремя и вкусно позавтракал и принялся за любимую работу – в данном случае: людей наставлять уму-разуму и Божьему слову.

Поликарп и сам был такой – с утра обычно ходил по подворью, щурился на солнце, дышал полной грудью, приводя в равновесие разум и чувства, и лишь после этого брался за дело, без страсти и жадности, но со спокойной совестью.

- Для начала скажи мне, как охота ваша прошла? Поймали кого или всех упустили?

- Никого не нашли. Хочешь казни меня, матушка, хочешь милуй, - предложил Поликарп.

- Ты кажется, с самозванцем Пугачевым в дружеских отношениях состоял. Покрываешь дружка, а?

- Со мной два отрока свидетелями были. Ежели бы я где с Емелей кумекался, они бы вам доложили. А не было такого.

- Смотри, Поликарп. Я хоть и слепая, но тебя, прохвоста, насквозь вижу – темнишь изрядно. Будто две жизни имеешь. А ну, прикажу тебя взять за микитку – как запоешь?

В сей момент Поликарп должен был непременно бухнуться в ноги. Но он сидел на табурете и лишь картуз нервно мял в сильных ладонях.

- А и берите, матушка – мне уже все равно: третьи сутки маюсь, не спамши, не жрамши… Хоть в темнице отосплюсь.

- Тем более! – восхитилась Феодора. – Не будет тебе ни еды, ни  покоя, пока Пугачева спеленатым в телеге не привезешь.

- Ну а как он меня в гроб уложит – казак таки?

- Помолюсь за душу твою ничтожную.

- Так просто?

- Али ты в Бога не веруешь? – провидица Феодора достала четки, пробежала пальцами, словно проверяя на месте ли бусины. – Слова Божья не слышишь…

- Слышу, матушка.

- А что слышишь?

- Все, что касается жизни и смерти.

- А душа твоя в руках дьявола?

Поликарп перекрестился, но промолчал.

- Молитвы-то помнишь? Душа не просит покаяния?

- Душа-то просит, матушка, да тело-то вы мое загоняли – ни днем, ни ночью покоя нет.

- Разве я тебя на свиданку к бунтовщику отправляла?

- Мне доля такая выпала. Но я не пустой вернулся – вы же видели.

- Часть грехов я тебе отпустила.

- Благодарю вас, матушка, - Поликарп поклонился, сидя.

- А вернешься в скит с плененным Пугачевым, все прощу – и будешь ты жить в благости и блаженстве.

- Его ищейки царские ищут. Зачем он вам?

- Жертву принесем во имя господа Бога. На кресте вознесем к вратам райским.

- Так на кресте мученики умирают.

- Вот мы и спасем его душу бессмертную.

- А сейчас она… - начал было Поликарп.

Но слепая провидица перебила:

- А сейчас он на порочном пути. Самозванцем прозвался. Бунт учинил. От него народу порок.

- Вот даже как! – изумился мужик. – Почему же?

- Он обманывает его. Что сам заблуждается – полбеды. Толпы народа на смерть повел за ложью своей – будто он свергнутый царь. Верующих искушал лживыми обещаниями…

Настоятельница ещё долго говорила. Поликарп молчал. Он думал о Феодоре.

Все-таки, наверное, хорошо, что она слепая. Будь зрячей, бегала бы по комнате, орала и топала ногами. А то глядишь, и за волосы оттаскала или по щекам охлопала… Этого ей не дано – только ум, проницательный и жестокий.

Провидица вдруг вернулась на землю.

- Ты хоть знаешь, где Пугачева искать? – неожиданно спросила она.

Поликарп внутренне насторожился.

- Мы же искали – не нашли. Отроки подтвердят. 

- А ты вот что, Поликарп, раб Божий, бери не отроков, а Фильку-охотника с его собакой искучей да по следам от пещеры разыщите мне Емельку. Да живым в скит доставьте. Ступай!

Поликарп спустился на подворье и зажмурился от яркого солнца.

Господи – подумал мужик – свету-то сколько на земле! Лето какое нынче яркое, хлебородное. Что же людям-то не живется в радости?

Спросил идущую навстречу женщину.

- Где Филя-охотник – не видала?

- Да где ж ему быть в разгаре дня – на охоте, знамо.

Слава Богу! – Поликарп подумал – пойду высплюсь, пока вернется. И отправился в конюшню к пустой телеге.

 

Комментарии   

#1 RE: Поймать ПугачеваRobertmycle 19.03.2022 20:54
Не, не поймают. Это Петра Федоровича казнили.

Добавить комментарий

ПЯТИОЗЕРЬЕ.РФ