По сучьему велению…
Терпеть, конечно, можно грусть и боль,
Бороться с помутнением сознания.
Терпенье — это сила… Но изволь
Не путать чьи-то пытки с испытанием.
/Л. Козырь/
Я заказываю шашлык и усаживаюсь за ближайший столик, чтобы пообщаться с кочегаром мангалопечи. Обозначились бы девчонки, сел подальше – без помех с ними речи вести. Ну а раз их не видно и не слышно, буду с этим отморозком беседовать. Чтобы впечатление составить. Чтобы информацию какую надыбать.
- А я тебя знаю, - говорит он мне. – По утрам ты иногда здесь появлялся в форме охранника.
- Было такое. Автобус ждал. Смена в восемь, а он – полдесятого, и куда податься? Гулял…
- И никогда не здоровался.
- Так и ты тоже.
- А сейчас поздоровался. Давно не виделись – соскучился?
- На пенсию вышел. Загулял – шашлычком хочу себя порадовать.
- Должно быть, хорошая пенсия.
- Мне хватает.
По лексике и манере общения «кочегара» (назовем его так) прихожу к выводу – ему не чужд задор свар и перепалок. Я же могу только ехидничать, мстя оппоненту.
- Гулять-то надо, - скрипит отморозок, поворачивая шампур. – И погода позволяет.
- А что, зимой и в слякоть народу меньше бывает?
- Само собой.
- Вы здесь живете?
- Не я один – ещё хозяин и дровосек.
- А семьи где?
- Истинно верующему семья не нужна.
- И что же останется после вас?
- А мне плевать. Я не собираюсь умирать: буду вечно жить – после смерти в раю.
- Секта такая что ли у вас?
- У нас скит истинно боговерующих.
- И чем же вы отличаетесь от других христиан?
- Верой, что Бог в душе, а не храме.
Так-так-так…
- Жертвы приносите?
Кочегар усмехнулся мрачно:
- Шашлыки из свинины.
- А человечину пробовали?
- Кончай чепуху пороть, - он сверкнул глазами в мою сторону. – Тошнит ейбо…
Для приличия помолчал немного, а потом снова подступился.
- Как же вы без баб-то обходитесь?
- А по возрасту тебе такие разговоры вести?
- Причем здесь возраст? Женщины и дети – это же украшение жизни…
- Нам вера жить помогает.
Нормально!
Мужик с шампура сталкивает на тарелку румяные куски мяса и подает их две – во второй хлеб-нож-вилка.
- Чем будем запивать?
- Газировкой и минералкой. Спиртного не держим.
Кочегар учапал под навес приземистого одноэтажного здания (бывшая дача Увельского лесхоза) и там с комфортом утопил тело в шезлонге. На меня, похоже, обиделся.
Странное ощущение он оставил. С одной стороны, мало что ли баптистов в стране – некоторые даже скрываются; а этот свою веру афиширует. С другой – что же за бог у них такой: к насилию призывает. Крестик на шее христианский, заповеди на камне у входа из библии. Может, просто больные, а не верующие?
Семью отрицают, женщин вкусностями не считают, детей – цветами… И при этом, насильники и убийцы. Слава Богу, не людоеды.
Потом мне в голову приходит неприятная мысль – может, они слуги Сатаны и мстители человечеству? Вон скит открыли, крестов налепили, а Бог у них не в храме, а душе.
Как-то вот так. Хотя… все это поиски оправдания. А в нашем случае есть насильники и убийцы, которых следует покарать самым жестоким образом. И даже не для того, чтобы сами почувствовали, как это больно и неприятно быть изнасилованным и умереть. А чтобы душе праведной стало легче – зло по заслугам наказано.
Но где же девки? Я сейчас шашлык доем…
И между делом мысли… Спалить этот чертов скит – благое дело или нет?
И еще подумал о себе – когда мужчина реально встает за женщину, жизнь приобретает самый правильный смысл.
Ну, что же деки-то не чухаются? Мне уже в подозряк здесь сидеть – линять куда-то надо.
- Принеси минералки! – кричу кочегару.
Так и не увидел – где остальные двое шкерятся?
- Где хозяин-то твой с дровосеком?
- Тебе что за нужда? Повезли дрова колотые заказчику. Мы ведь кроме шашлычки ещё дрова на заказ поставляем.
- Дождусь я их?
- Почем я знаю? А что за нужда?
- Может, работа какая есть?
- Да нет никакой работы – сами днями сидим без дела. И потом – ты не нашей веры.
- Долго что ль переобуться?
- Изыди, Сатана! А то наверну сейчас бутылкой.
Вроде не шутит.
Кочегар уходит. Голос под ухом Маришкин:
- Подвинься, что ли – расселся барин!
К слову сказать – к столику на четверых прибиты две со спинками скамьи на противоположных сторонах. Где эта дама уместиться не может? Ей непременно надо рядом сидеть…
- Где вы были? Или так долго меня узнавали? Я уж уходить собрался.
Маринка:
- Сейчас все вместе уйдем – надо назавтра все приготовить и кое-что обсудить. А потом вернемся.
Перед долгой дорогой следует в голову накидать вопросов, чтобы было о чем думать.
- Смотрю на этого кочегара – с виду мужик нормально разумный. Но откуда у таких возникает желание убивать и насиловать? Может, курят что непотребное, колются, в глотку заливают?
Маришка:
- Что это тебя на философию потянуло? И коту ясно – враг перед нами!
Марина:
- Мужики вообще изрядная сволочь – тупые и неблагодарные априори. Хороших среди них небогато. Откровенных негодяев ещё меньше. А все остальные – никакие. Куда ветер дует, туда и идут, распустив паруса. А если ещё подогреть их немного, то мразями станут откровенно. Не надолго, но будут. И знаешь, в чем соль? – плохими быть легче и веселее.
Трудно поспорить. Хотя женщины-то чем лучше? Тем не менее, спрашиваю:
- Это ты к чему?
- К сегодняшнему вечеру. Мы вернемся сюда, чтобы мстить, и никаких сомнений не должно быть. Если ты с нами, не смей отговаривать и просить за них.
Маришка похлопывает по плечу:
- Чтобы как кол на врага стоял! Понял меня?
М-да… слова лишили меня. Я теперь слепой исполнитель. Везет мне что-то на поражения в философских спорах в последнее время. Вон Гера из Казахстана – тоже мудрости любит, и тоже не переспоришь.
Мужчины и женщины… Кто из них умнее, добрее, практичнее и нужнее матушке-природе? Смешно порой читать в инете страстные споры тех с этими. Создается впечатление, что дай волю феминисткам, они недрогнувшей рукой перестреляют всех мужиков. А дорвись до власти женоненавистники – все дамы будут передушены немилосердно...
Марина, видя мое состояние, заключает:
- Наверное, чтобы это понять, надо хоть разок умереть. Мы с Маришей прошли через это…
Этого мне только и не хватало!
- Ну, ладно. Все понял. Пошел – мне до дома за час не добраться.
Марина:
- Иди, конечно, а мы еще понаблюдаем. Нам до твоего дома от Горького пять минут ходьбы.
Думы дорожные.
Про месть и смертоубийства думать не хочется. Я вот о чем…
На ком мне жениться, когда все устаканется – и насильники-убийцы будут наказаны, и менты успокоятся – на Маришке или Марине? Они ведь совсем непохожие, хотя статями, как две капли воды. На Маринке, мне кажется, предпочтительней. Ведь не зря умные люди говорят – хочешь узнать, какая жена получится из девушки, взгляни на её мать. У утопленницы маму я видел – неплохая женщина: характером, видом… А вот что за родня у Маришки? – кошка на кошке…
Интересная тема – на всю дорогу…
Девчонок не было во дворе медгородка ни по каким приметам. А в квартиру без меня им не попасть – входная калитка на замке, в лоджии закрыты и дверь, и окно наружу. Наверное, еще наблюдают за врагами, решил я и пошел домой.
Там все, как было, когда уходил.
Перекусил на скорую руку живой водой со вкусом копченой скумбрии, приправленной пивом, и лег на диван отдохнуть. Возношусь мыслями в эмпиреи, представляя Маринку (или Маришку – один черт!) в своих объятиях. Дальше-больше – дьявол сидит в деталях: распалился до невозможности. И когда раздался стук в дверь, бросился к ней, не глянув в «глазок».
Блин, сосед снова незваным приперся!
Я закрыл от него дверью нижнюю половину тулова и страдальчески говорю:
- Как ты меня достал!
Говорит, что для ремонта карниза козырька входной двери в подъезде собирает он деньги с жильцов.
- Звони хозяйке, - говорю. – Я – лишь квартиру снимаю здесь.
И захлопываю дверь перед его носом.
Вот кого после насильников укокошу, если во вкус войду!
Снова лег на диван. И как в темную воду провалился. А зря! Выныривать приходится с трудом. Кто-то снял сетку от комаров на приоткрытом кухонном окне и лупит палкой по столу. Слышу Маришкин голос сквозь сон:
- Да нахрен его будить – можно подумать, сами не справимся.
Все, девочки, я проснулся. Палку уберите, окно открываю. Залезайте.
Маринка:
- Сетку потом поставишь.
Втаскиваю и её (сетку имею ввиду).
Сбор всех мстителей-заговорщиков под одной крышей не носил эпохального характера. Девчонки перекусили живой водой – вижу баражировку полторашки. Потом Марина предлагает:
- Приготовь две маленькие тары.
Я понимаю для чего – беру «фанту» и «колу», наливаю живой воды.
Марина:
- Что лечим?
- Гастрит женщине, застарелый трипак мужику.
Сначала одна бутылочка взлетает в воздух, потом к ней прикручивается пробка.
- Это женщине, - говорит Марина.
Я пишу ручкой на этикетке: «гас».
Потом вторая.
- Эта мужику.
Пишу: «тр».
Марина:
- Завтра отнесешь обе бутылочки клиентам – они, излечившись, забудут о тебе навсегда.
Ну что ж, отлично! Теперь к набегу на скит. Я немного мандражирую – дело новое:
- Как будем действовать?
Маринка:
- Для начала – перестань бояться. А если не можешь, останься дома.
- Я смогу. Я не боюсь.
- А тогда – чего трясешься?
- С чего ты взяла?
- Ну, я же вижу.
- Кстати, про «вижу» - надо и мне невидимым стать.
- Так и не научился? Тогда бери полторашку, хлебни глоточек и думай о том, что ты невидимый.
Маринка кладет мне на плечо руку. Я глотаю, потом нюхаю – странный вкус вина виноградного. Да хотя, наверное, сока? Понюхал и ещё хотел заглотнуть.
Маринка:
- Да хватит пить-то – ты уже невидимый!
Действительно! А я и не заметил, что лишь одежду вижу свою – плоть куда-то пропала с глаз. От удивления забыл зачем полторашку ко рту поднес. А когда глотнул, вкус уже был не тот – что-то из цветочного чая…
- Теперь мне хотелось бы вас видеть, а то как слепой рядом мызгаюсь…
Маринка:
- Глотни ещё раз и подумай об этом.
Её рука снова на моем плече.
И вот они – милые, голые и потрясно красивые перед моими глазами.
Маришка:
- Нет, ну посмотри на него – уже эрекция во всю прыть. Как с мужиками дела делать?
А я заскулил:
- Девочки, милые, но мы же совсем не опаздываем… И потом, идем на такое дело… Может, в последний раз – ну, полюбите же, ради Бога.
Девчонки переглянулись – я это вижу – кому отдуваться?
Марина Маришке:
- Кажется, ты ему что-то обещала…
Та вздыхает донельзя утруженной женщиной:
- Ну что с тобой делать? Раздевайся, ложись на диван…
И Маришка вытворяет такое, что словами просто так не опишешь…
Все! Решено! Женюсь на ней! И чтоб каждый день она мне подарки такие делала…
Далее Маринка себе и нам ставит задачу:
- Сейчас перемещаемся на Подборное к пляжу этого скита. Наблюдаем и по ситуации принимаем решение. Все готовы к убийству злодеев? Тогда вперед…
Тут меня стукает в голову – странно, что раньше на ум не пришло.
Маринка заметила:
- Что подскочил?
- А что если подсыпать живой воды во что-нибудь им с таким наговором, чтобы они сами себя увечили, пидорасили и гнобили… Нам и рук не марать, а лишь наблюдать…
- Здорово! – приветствует идею Маришка. – Но причиндалы я им лично отрежу и съесть заставлю!
Маринка задумалась.
- А как нам воды живой туда принести?
- Да я принесу – в руках и ногами. Впрочем, лучше на такси. Сейчас корешу позвоню и сгоняем с ним на машине: туда-сюда – максимум полчаса. Полторашку возле скита спрячу, а потом сюда вернусь. Вместе будем перемещаться из Горького. А то я такого ещё не пробовал и боюсь – не получится без твоей помощи.
Поскольку девчонки не возражают (Маринка задумалась как всегда, а Маришке все по барабану, лишь бы прикольно было), возвращаю себе видимость глотком виноградной водки со вкусом шашлычка из барашка, кладу в пакет полную полторашку живой воды и набираю номер Миронова.
Тот откликнулся на третий гудок.
- Понял. Сейчас подъеду. Встречай меня у «Волны».
Выходя на стрелку с такси, прихватил в пакет две маленькие бутылочки с лекарствами для Германа и его жены – а чего зря ноги бить, если колеса крутятся?
Подъехал Виктор. Я сел в машину.
- Куда едем?
- На дикий пляж Подборного. Туда, где ванна грязевая с белой глиной.
Дорогой спрашиваю о своем, девичьем:
- Ты в ските бывал? Как какой? Тот, что раньше звался «Золотой дракон».
- Ах, этот. Конечно, бывал – только не своей волей, а клиентов возил.
- И как они тебе – скитовцы? Нравятся?
- Сильно меньше, чем бывшие драконовцы.
- Что так?
- Была шашлычка – все понятно: ешь, пей, плати… А теперь придумали скит какой-то, «Вечная Жизнь».
- Первый раз слышу про вечную жизнь.
- Я тоже впервые услышал, но от этого легче не стало.
- Бизнес такой?
- Туман в голове. Повернутые они все.
- А много их там?
- Три пидораса. Без баб живут.
- И синявок не пользуют?
- А хрен их знает.
На «диком» пляже Подборного Виктор остановился, а я выпрыгнул из машины и помчался к палатке Германа. Сую ему две пластиковые бутылочки живой воды.
- Оказия подвернулась – не к чему завтра ждать. Вот вам лекарства – это жене вашей, а это средство… ну то, что заказывали. Вот здесь подписано – видите? «Гас» - жене, «Тр» - вам. Запомните? Не перепутаете? А то могут быть последствия неприятные. Применять также – по глотку каждый час. Ну, успехов. Я дальше помчался...
И уехал. Теперь Герман должен вылечиться и про меня забыть навсегда.
Теперь едем в скит – сначала трассой, потом проселком. Прошу остановить машину возле места паломничества отдыхающих санатория – двух сосенок, будто обнявшихся, символизирующих силу любви. Они обе обвязаны ленточками. А алтарь перед ними полон монет.
Дальше пешком иду, попросив Виктора подождать меня – мол, недолго я.
Хочу пакет с двухлитровкой живой воды спрятать за камень с Заповедями – символично, блин: оружие мести и Божье слово.
Иду реликтовым бором, осматриваюсь по сторонам – как бы на скитовцев не нарваться. Несмотря на безлюдность, почему-то ощущаю себя мишенью. Справа слышу голоса – азартные, молодые. Ах да, там же детский оздоровительный лагерь «Восход». И до отбоя ребятишки бесятся.
Вижу камень с Заповедями Господними. Схожу с проселка, крадусь между сосен, приглядываясь и прислушиваясь. Без помех заложил за монументом пакет с «миной» и травой прикрыл. Думаю, дождется нас…
Меж тем, возле скита ор идет до небес. «Кочегар» и двое мне неизвестных радуют друг друга букетами матюков – какого лилового… ну и так далее. Лай добротный...
Мне захотелось выяснить – что происходит между членами секты? Тут же скидываю всю одежду. Достаю тару с живой водой, глоток – я невидимый.
Подхожу к спорщикам, которые, кстати, немного угомонились, но все ещё нервные.
Хозяин шашлычки (или пастырь секты?) – невысокий, худой мужик. Не самый старый среди присутствующих. Сидит он на краюшке стола под навесом и в руках вертит небольшой нож (финку?) злобного вида с черным лезвием и также поглядывает на наемников. Им же и выговаривает:
- Ну что, успокоились, пидорасы?
Никто ему не отвечает.
Тогда хозяин встает и уходит в скит. Следом его подчиненные.
Что сказать про Дровосека? Да акула симпатичнее…
Ну и морды в этом ските! И интеллектуально не сильно развиты – делаю я заключение.
Так что же меж них произошло? Пока не ясно. Но вспомнил хозяина с ножом – а глазки-то прищурил, пес! Боишься, сволочь, своих наемников…
Давно заметил, что вся эта мразь, имеющая хоть маломальскую власть над людьми, в ужас приходит, если их сравнить с простым человечеством. Эти господа считают себя Элитой, Совестью, Мозгом и всем прочим нации, а вот всех остальных, то есть нас, быдлом. И хозяин скита – фрукт явно из того сада. Таких я ненавижу больше всего.
Мне-то что делать? Виктор ждет, девчонка ждут – пора срываться отсюда.
Но… Либо я плохо разбираюсь в людях, либо эти двое, Дровосек с Кочегаром, ненавидят своего Хозяина. И ненавидят люто. Так в чем же дело? Надо помочь этим двум негодяям воплотить эмоции в реальное дело.
Срываюсь с места, бегу к монументу с Заповедями Господними, хватаю полторашку с живой водой и назад. Со стороны это смотрится так – будто бутылка летает по воздуху: и не дугой, а зигзагами.
На столике у мангалопечи кастрюлька с маринованным мясом – должно быть, на ужин себе приготовили наши насильники и убийцы.
Сворачиваю пробку с тары, шепчу в горлышко:
- Хочу, чтоб наемники восстали против Хозяина, отрезали ему яйца и заставили съесть.
Плескаю живой водой на мясо.
Ну с Богом!
Мчусь обратно, одеваюсь, возвращаю себе видимость, прячу полторашку и спешу к Виктору. Сажусь в машину, даю команду о транспортировке моего тела в нужное место:
- Домой.
Дома не преминул похвастать:
- Девочки, я заказал спектакль этим убогим актерам – пожалуйте на представление.
Девчонки набросились – что да как?
- Все увидите на месте, - последнее слово осталось за мной.
Это было приятно.
Снова раздеваюсь, перекидываюсь в невидимку, глянув в глазок – подъезд пуст – никем не замеченные покидаем квартиру. Спускаемся к Горькому. Осторожно входим в воду, а выходим уже на Подборном возле скита. Уже отсюда слышим отчаянный вопль Хозяина:
- Вы что взбесились!
А потом тише:
- Мужики, давайте разойдемся по-хорошему.
И снова вопль, который заканчивается очень болезненным криком.
Подходим ближе и наблюдаем картину – мужики не взбесились, они наслаждаются. Привязали голого Хозяина к столбу навеса перед скитом, отрезали ему яйца, насадили мошонку на вилку и уговаривают мерзавца:
- Ешь. Не вкусно что ли? Посолить или поджарить? Какой привередливый клиент. Ешь, сука! – бить буду…
И удар кулаком в морду.
Девушки присели за столик зрителями.
- Они что, с ума посходили?
- Нет, воля живой воды.
- А где она, кстати?
- Сейчас принесу.
Прохожу мимо столба пыток. Дровосек очень любезно уговаривает Хозяина:
- Ну, съешь, пожалуста – чего тебе стоит. А нам очень надо.
Неужто живая вода донимает? Слишком хорошо, чтобы было правдой. Но чем черт не шутит, когда Бог спит.
- Ну, съешь, - заботливым голосом настойчиво уговаривает взбунтовавшийся наемник. – Они же уже не живые, тебе и не больно будет.
Дровосек что-то делает со своим Хозяином, отчего тот орет совершенно немыслимым ревом – у меня аж в ушах звенит.
- Не съешь яйца, пальцы пожарю, - кладет отрезанный и окровавленный на столик перед мангалопечью. – Все пожарю, будешь упрямиться.
Хозяин внимает угрозе и рот открывает. Дровосек запихивает туда волосатую и окровавленную мошонку. Истязаемый жует, испытывая потуги рвоты.
- Не вздумай выплюнуть – глаз выколю.
Ужас, как не хочется ему глаза лишиться – челюсти задвигались интенсивней.
Когда я вернулся с полторашкой, Хозяин уже плачет взахлеб, проглотив свои яйца – слезы бегут ручьем. Ему и больно, и обидно. А его наемники садятся за столик с недоеденной трапезой в недоумении, будто не зная, что дальше делать.
- Антракт!
Мне кажется, что Маринка восторженно слушает этот плач оскопленного мужика – как великолепную музыку в любимом театре.
Маришка хватает полторашку:
- Они исполнили твое желание? Теперь я свое закажу!
Я-то вижу всю картину, а кто бы со стороны взглянул – бутылка пластиковая с бултыхающейся в ней жидкостью меж столами и под ними осторожно подбирается к двум ковбоям. Выныривает из-за края стола и наполняет три стакана.
Неужто не видят мужики? Чем они так сильно увлечены? Зачем под стол заглядывают, когда надо смотреть на стол? Должно быть, Маришка их лягнула, прежде чем полторашке взмыть над стаканами. Вот оторва – ничего не боится!
А мне становится жутко любопытно – какую им арию заказала девушка-кошка? Такое дурное любопытство ни с чем сравнить невозможно. Ну да Бог с ним – один раз живем! А эти мерзавцы должны помучиться перед смертью – не одному же Хозяину отдуваться.
Марина, насладившись музыкой воя и плача оскопленного, поворачивается ко мне.
- Что там Маришка затевает?
- Сейчас узнаем. Занавес!
Начинается все знакомо. Один толкает в грудь другого:
- Ты кто такой?
И получает ответку:
- А ты кто такой?
Маришка возвращается за наш столик.
- Банально, - морщусь я. – Такое уже было в кино.
- Смотрите-смотрите, - Маришка отхлебывает живой воды.
Зачем ей это надо. Машинально что ли?
Когда Дровосек с Кочегаром не на шутку схватились, Хозяин притих подозрительно. Маришка встала, подходит к нему.
- Узнаешь меня, чмо поганое?
Мужик её явно видит: должно быть, перекинулась живой водой.
- Что за бред? – мотает головой Хозяин, брызгаясь кровью из разбитого носа. – Ты же сдохла.
- Как видишь, нет. К боли привык? Ничего, потерпи. Сейчас я тебе херишко отрежу – мне для коллекции, тебе ни к чему уже.
Слушать, как снова вопит хозяин, уши в трубочку сворачиваются.
- Ты что так орешь? Я ещё не отрезала.
- Ты не можешь так со мной поступить, - вполне вразумительно говорит мужик.
- Почему?
- Ты считаешь меня преступником. А сейчас сама надо мной преступление совершаешь. И вообще тебя не должно быть в живых – мы тебя утопили.
- А я неживая. Я ангел-мститель. Чувствуешь разницу, чертов насильник?
Маринка подходит к спорщикам и говорит невидимая:
- Я возвращаю тебе мою боль.
- Разве мы так с тобою поступали?
- А ты хочешь, чтобы тебя ешё трахнули? – это Маришка интересуется. – А что, хорошая мысль.
Она на корточки присаживается перед Хозяином – будто минет собирается делать. Тот начинает истошно орать. Хрясь! – Маринка его поленом огрела по голове.
Вопль как обрезает…
Девчонки в ударе. А меня начинает трясти. Глотнул из полторашки, откинулся на спинку скамьи – перевести дух. Какого лешего меня понесло искать на задницу приключений? Девчонки же предлагали остаться дома. А тут хрен поймешь, чего дальше ждать…
В соплях, крови и слезах, насмерть схватившись, катаются меж столов Кочегар с Дровосеком. Как звери рычат…
Хозяин, лишенный мошонки, скулит у столба. Совершенно непонятно, как он ещё жив, потеряв столько крови.
Придя в себя после глотка воды, начинаю понимать, что драка наемников скита не лишена смысла. Они не просто мутузят друг друга. Они рвутся зубами не к глотке, чтобы лишить жизни противника, а к паху – откусить главную вещь причиндалов. Должно быть такую установку дала Маришка живой воде, подлитой в стаканы.
Штаны друг другу уже порвали, но вцепиться зубами не удается. Теперь победа будет за тем, у кого сил окажется больше.
Наблюдать за ними неприятно. Инстинктивное желание – грохнуть поленом по обеим башкам, как Маринка только что Хозяину. Не могу сказать, что сам себе кажусь убедительным. Это паршиво. Убедить другого, не убедив себя – крайне сложно. Но мне кажется, уже пора заканчивать эту кровавую вакханалию. Убить что ли мужиков? Глядишь, и девки успокоятся…
Или все же дождаться конца? Я, кажется, обещал не вмешиваться. Теперь уж не помню…
Нет, не буду отговаривать и вмешиваться не буду. Даже сам не пойму почему.
Тем временем, клацающий зубами Хозяин визгливо просит Маришку не отрезать ему член. Та, явно издеваясь, требует убедить её в пользе писки без мошонки для мужчины.
- Место только в трусах занимает, - настаивает она. – а помочиться дырка останется.
Удивляет жизнеспособность мужика – после таких мук сохранить ясность ума и вести диалог мне бы вряд ли удалось.
А Маришка… Ей плевать на кастрата. Ей лишь хочется над ним покуражиться, и потому она равнодушна, как чиновник, к его просьбам. Впрочем, что с кошки взять – она всегда с одной мыслью в голове. Стоит как вкопанная на своем – отрежу и всё. И никаких гводей!
Интересно, здешние вопли слышны в санатории? А вот на том берегу наверняка – звуки над водой далеко летят: вода не дает им в пространстве рассеиваться.
Про Маринку что сказать – удовлетворила она свою доминанту мести или нет? Пока не понятно: она больше смотрит, чем участвует. И сложная гамма чувств, мелькающая на её лице, не отображает внутреннего состояния.
А Маришка скачет, такая радостная и счастливая, словно только что удачно девственность потеряла.
Почему же девчата такие разные?
Кочегар с Дровосеком продолжают пыхтеть в единоборстве, и непонятно, кто кому чего кусает: периодически вопят оба. А вот Хозяин – весь внимание. К нему девушка-кошка и обращается.
- Эй, нудист, не надоело на месте торчать? Хочешь побегать? Сейчас я кишку тебе из животика выну, к столбу прибью и тебя отвяжу.
Хозяин с опаской смотрит на неё и ударяется в слезы. Это конечно лучше, чем стоны с воплями, но все равно неприятно.
Так и на Маришку срамно смотреть – совершенно нагая и видимая простому глазу, она скачет вокруг столба пыток и горланит такую песню:
А на самом дальнем Севере
Человек привязан к дереву.
А под ним толпа голодная
Костями лупит в барабан…
При этом за неимением барабана она лупит себя ладонями по животу. А груди-то её что вытворяют – кажется: ну, сейчас оторвутся и разлетятся в стороны.
Я знаю эту песенку – старая, наша студенческая и, кстати, бесконечная. Очень здорово петь её в пьяной компании. Хотя сюрреализм происходящего у меня на глазах она только подчеркивает, но не заманивает в хор.
Маришку это не обескураживает – она наезжает на Хозяина:
- А ты что молчишь, притырок прыщавый? Пой, а то кишки разматывать заставлю.
Тот снова в слезы:
- Пощадите, умоляю вас.
Маринка-невидимка вмешивается:
- Я могу избавить вас от мук. Вы готовы умереть?
Хозяин глаза округлил – чей голос слышит? Маришка стоит с закрытым ртом.
- Умоляю, Господи, спаси меня!
Маришка рот открывает:
- Я те, сука, харю сейчас на бинты порежу и глаза выколю, чтобы не строил.
Ей в ответ, собрав сил остатки, Хозяин вещает:
- Изыди, сука, откуда пришла, тварь подохшая. Я с Богом общаюсь…
Маришка буром прет на него:
- Я тебе за суку язык откромсаю. Ну-ка где он? Покажи, мальчик, тете…
Маринка сходила к столу нашему, налила полстакана живой воды.
У Хозяина вновь глаза на лоб – сам по себе, точнее по воздуху, плывет к губам его стакан с чем-то там. Ангельский голос, будто с небес:
- Выпей, и душа успокоится. А боль покинет твое тело.
Не имея возможности задрать голову, Хозяин торопливо хлебает как собака. Многое из стакана льется на грудь, но кое-что попало и в рот.
Сосуд уплыл куда-то за спину.
Хозяин делает несколько глубоких затяжек воздуха, потом шепелявит губами разбитыми:
- Благодарю тебя, Господи!
Голова его падает на грудь, ноги в коленях подгибаются, тело повисает на веревках...
- Отбрыкался, буланчик, - ставит диагноз Маришка.
Что же Кочегар с Дровосеком?
Тоже угомонились – не хрипят, не кричат, не шевелятся даже. Лежат в позе «валетом» орального секса с посиневшими лицами. Маришка вертится над ними, пытаясь понять – что же случилось? И, наконец, озвучивает свою версию.
- Забили в глотки свои писюны и задохнулись.
Я готов с ней поспорить в смысле того, что при острой боли эрекцию сохранить вряд ли возможно. Но потом понимаю – мужики здесь не причем. Все, что произошло с ними – желание Маришки и воля живой воды.
Ко всем чудесам воды из Оленичево добавляю ещё одно. Приводя наговор в исполнение, она способна вопреки разума управлять телом субъекта. Это же надо!
Мы оглядываем скит чумными глазами. Только что здесь были люди живые, а теперь отошли в мир иной. Пора и нам уносить ноги.
Маришка пьет из полторашки и вновь становится невидимой.
- А остальное куда?
- Брось в мангал, - советую я. – Пластик сгорит, вода испарится, следов для ментов не останется…
Молчком возвращаемся – и на Горькое, и домой… Никто никого не отваживается жизни учить. Даже Маришка молчит…
Нет, не утерпела таки. Добралась до запасов живой воды и, изрядно хлебнув, даванула из груди воздух, как после глотка спирта:
- Ну, совсем зашибись!