Великий Белый Колдун
Ты башку себе продуй
Да потщательней колдуй.
Наш стрелец, как оказалось,
Не такой уж обалдуй!..
/Л. Филатов/
Как только сошли на берег, ещё одну тайну открыл вождь каннибалов. Увидев на мне мое вооружение – «калаш» на ремне, два кольта на поясе и патроны в нем – он дал мне понять (сказал?): вот увидит их без присмотра, тут же забросит в болото, как поступил с моим прежним боевым инструментом. Оказывается, он считал огнестрельное оружие пособником дьявола (плохого бога?).
- Хорошо, - ответил я. – Но если замечу, что ты крадешься к нему, тут и же пристрелю.
Договор состоялся.
Должен признаться, что оружие было моей слабостью – я таскал его на себе по делу и без. Но чтобы задобрить тупого упрямца и с целью приучения к достижениям цивилизации, подарил ему телескопическую подзорную трубу. В рабочем состоянии она была более полуметра и обладала многократным увеличением. Взглянув в неё, вождь буквально немел, а потом плевался на колдовские чары. Но подарок мой принял.
Её мне подарил капитан Ферран, получив от меня морской бинокль. Прокомментировал:
- Сувенир.
Раздумывая над мыслью о создании освободительной армии Американского континента, я много раз менял свои планы. Теперь вот, благодаря невежеству и упрямству вождя карибов, пришел к выводу – не стоит индейцев вооружать и обучать стрельбе из европейского оружия, пусть даже 21-го века: не с руки им это. Да и последствия не известны. Лучше будет использовать их природные качества – умение бесшумно и незаметно подкрадываться к врагу. Ведь главные наши противники в борьбе за свободу и независимость континента – бледнолицые из Европы, которые, как показала практика, подвержены благотворительным укусам диких пчел. Так зачем нам биться и проливать кровь – подкрался незамеченным, подсунул улей и жди в гости покусанных агнцов на покаяние. Так?
Поселение индейцев ютилось не на берегу, а за стеной леса в тени пальм. Туда первым делом мы унесли пироги и мой тримаран – подальше от посторонних глаз. Океан всегда грозил бедой – ни бурей, так набегом врагов.
Вождь представил меня соплеменникам и старейшинам. Рассказал о моем подвиге. Народ языками цокал и качал головами в знак уважения. Я рассказывал краснокожим – где словами, где жестами – что на моем острове остались бледнолицые, которые не хотят жить по законом своего племени. Они готовы дружить с карибами и другими индейцами. Цель этой дружбы – совместная борьба против злых захватчиков, которые прибыли из-за моря, чтобы сделать местное население рабами и отнять их земли. Стало быть я – посланник мира и говорю от лица островитян. Каков будет ответ вождя, старейшин и всего племени?
Мне ответили – будем думать.
Потянулись бесконечные дни ожидания, полные неги и безделья.
Потом вдруг все неожиданно оборвалось. Прибежали мальчишки с берега океана с выражением ужаса в глазах.
- Люди! Люди! – кричали они, заикаясь и с трудом переводя дыхание. – Много людей! Они высаживаются на берег!
- Далеко отсюда? – спросили их.
Один из мальчишек махнул рукой в сторону:
- Там!
Стало быть, не напротив деревни, а где-то севернее на берегу.
- Они заметили вас? – расспрашивал вождь. – Гнались за вами?
- Нет. У них большой корабль и лодки, которые ходят туда-сюда.
- Это хорошо. А кто они?
- Бледнолицые.
Это понятно. Но кто они и для чего здесь объявились?
Воины с вождем побежали к берегу. Я следом за ними. Спрятались в зарослях на опушке сельвы, наблюдая за пришельцами.
Заметив меня, вождь удивился:
- Ты почему здесь? Боишься остаться в деревне с женщинами?
Его тон меня задел.
- Я – Ягуар, убивший ягуара! Ты не забыл, уважаемый? – воскликнул горячо.
Он, кажется, устыдился.
- Хорошо. Оставайся с нами, но слушай мою команду.
Мы лежали на земле. Каждый был настороже.
Незваные гости осваивались на берегу – кто сложенный кучей груз охранял, кто ходил по песку, чего-то выглядывая; два бестолковых мужика пытались камнями сбить орехи с кокосовых пальм. К кораблю и обратно сновали две шлюпки, нечто перевозя.
Я заметил – несмотря на кажущуюся беспечность, оружие они держали под рукой. Стало быть, прибыли сюда отнюдь не с мирными целями. Ну-ну…
Смотрим дальше.
Что заставило их забраться сюда? Как бы понять…
Индейцы, отойдя от опушки, сели в кружок и начали совещаться, но оставили на местах наблюдателей. Если пришельцы захотят здесь надолго остаться – а судя по грузу, это так – то рано или поздно они обнаружат деревню, и тогда беды краснокожим не избежать. Следовало предпринять что-то решительное – либо немедля уходить в глубь сельвы, либо напасть и попытаться уничтожить врагов.
Тоже решил принять участие в совете и подал голос:
- У меня есть другой план. Если он удастся, эти пришельцы на берегу завтра же станут нашими друзьями без боя и крови. Доверьтесь мне…
- А что ты можешь, победитель ягуаров? Выйдешь на поединок и сразишься со всеми своими соплеменниками сразу? – почти презрительно спросил вождь.
- Я же сказал – не будет крови.
- Колдовство?
- Пусть будет так. Но мне надо потемну сходить на свой остров и до света вернуться обратно – тогда победа нам обеспечена.
- Удрать хочешь? Беги, мы тебя не держим, – вождь презрительно усмехнулся. – Ты труслив, убийца ягуара. Его сердце не вселило в тебя звериную храбрость.
- Зато мозги его лишили тебя разума!
Вождь вскочил на ноги, готовый кинуться на меня в драку. Я тоже поднялся и навел на него кольт. Несколько минут мы молча стояли друг против друга и смотрели – я на него, он на кольт. Наверное, вспоминал краснокожий сквозные раны в теле ягуара.
Психологический поединок завершился моей победой.
Вождь сел. Я тоже.
- Поверьте мне, братья, я встал на тропу войны с бледнолицыми. Но не со всеми подряд, а только с плохими, которые хотят сделать из вас рабов, отняв ваше имущество. Завтра, если мне все удастся, вы будете дружески хлопать по плечам высадившихся на берег, а они вас… Поверьте мне, и вы это увидите.
- Поверив тебе, мы упустим удобное время для нападения.
- Вряд ли вам удастся уничтожить столько бледнолицых сразу. А они и воинов многих поубивают из своих ружей, и деревню сожгут. Если у меня не выйдет, вы завтра успеете увести племя в сельву.
Индейцы угрюмо молчали. Молчал и вождь.
Тогда я решил использовать свой последний козырь.
- А с тобой, - кивнул вождю, - после укрощения пришельцев, мы будем драться один на один перед всем народом. Ты ответишь мне за оскорбление в трусости.
Вождь встрепенулся:
- Смотри, бледнолицый, ты сам меня вызвал на поединок. Если не явишься к рассвету, позора тебе не избежать на всю оставшуюся жизнь!
Присутствующие дружно закивали – вопрос был решен в мою пользу.
Когда стемнело, индейцы принесли из деревни мой тримаран и опустили в воду.
- Ждите меня на этом месте, - сказал, поднимая парус. – Я скоро вернусь и мне потребуется ваша помощь.
На корабле в море горел фонарь. На берегу пришельцы жгли костер. Я взял курс на мой остров.
Ветер был благоприятный – то есть не в корму, а в борт. Благодаря чему, манипулируя рулем и парусом, а также используя течение в проливе, за несколько часов добрался до острова и вернулся на континент. Моим грузом были три мешка с ульями, которые, как повесили матросы Феррана на пальмы западного берега, так и висели там до сих пор.
Вот теперь мы поговорим с пришельцами – кто есть ху.
Часть индейцев, поджидавших меня, понесли мой тримаран в деревню. А шестерым я приказал прикрепить мешки с ульями (естественно, незаметно) к тем пальмам, с которых пришельцы сбивали кокосы.
Утро застала нас спящими на опушке. Впрочем, наблюдатели бдели на своих постах.
Я подполз к ним:
- Что бледнолицие?
- Спят как сытая анаконда.
А солнце уже раскрасило горизонт. Потом взошло. Потом…
Среди спящих на песке людей раздались проклятия. Кто-то вскакивал, бегал, отмахивался… Кто-то сиганул в море… Офицер, высунувшись из единственной палатки, тут же получил укус пчелы в бровь…
- Карамба! – неслось над берегом.
Кто-то поплыл к кораблю вразмашку, но увидев впереди акулий плавник, вернулся к пчелиным укусам. Вскоре весь десант лежал на песке и стонал – уже не отмахивался, из-за боли не чувствуя новых укусов. Пчелотерапия удалась на славу!
А на корабле еще безмятежно спали, ничего не подозревая.
- Колдовство, - сказал вождь, глядя на эту картину.
- Колдовство, - согласился я. – А как же без этого?
Решил – самое время объявиться пришельцам, чтобы определить их степень лояльности. Эти люди теперь не должны быть опасными. А возможно, что некоторые нуждались в помощи.
Поднялся, уже не скрываясь, во весь рост и собрался выйти на берег.
- Я тоже пойду, - вскочил на ноги вождь.
- Тебе там нечего делать.
- Нет, пойду, - возразил он. – Я вождь! Должен быть впереди…
Я посмотрел на него с иронической улыбкой:
- Ага, на лихом коне! Будь в засаде – нам нельзя раскрывать все свои карты. Если что-то пойдет не так, кто будет спасать племя от бледнолицей напасти? Будь моим скрытым резервом. Ну, я пошел…
Пыл вождя несколько охладел – он согласился со мной и снова лег в траву.
Не спеша, будто прогуливаясь, приближался к лагерю на берегу – разнаряженный как губернатор, с пером в шляпе. Когда был замечен, удивлению пострадавших от пчел не было конца, только они находились не в том состоянии, чтобы затеять переполох – схватиться за оружие… ну и так далее. Все остались на своих местах.
Один что-то спросил на неведомом мне языке.
- Do you speak English? – ответиля.
Из палатки высунулся офицер – с огромной шишкой на лбу, затекшим синевой глазом и с перекошенным то ли от боли, то ли от нервного тика лицом.
- Yes, sir, I say.
Я сделал дружеский жест рукой и громко приветствовал всех присутствующих.
- Hi!
Никто не шелохнулся, а офицер поласкал свою шишку на лбу.
- Good afternoon! – сказал я и приветливо улыбнулся во весь рот.
Мой «Добрый день!» для него прозвучал издевательством – ни больше, ни меньше.
Я уж и не знал, что еще сказать.
- I'm your friend!
Офицер ответил мне по-английски:
- Тогда скажи мне, друг сердечный – откуда эта напасть появилась, пчелы проклятые или осы?
- Это пчелы, сэр, хранители нашего племени. Они так всегда встречают всех непрошенных гостей.
- Так здесь ещё и индейцы есть? Они-то нам и нужны.
- А вы откуда? И зачем к нам пришли?
- Вообще-то, сэр… не знаю, как к вам обращаться – вы не представились… мы из Венеции. Но судно нанято Ватиканом. Мы привезли папскую миссию в Новый Свет. Какому-то монаху во сне матерь Божья явилась и приказала здесь бросить якорь. А тут ни бухты нет, чтобы от шторма укрыться, ни пресной воды… Глупость сплошная!
- Так значит, вы – миссионеры?
- Я моряк, сэр!
- А как лично вы относитесь к индейцам?
- Лично мне они, сэр, ничего плохого не сделали.
- Но вы будете заставлять их строить миссию для монахов?
- Зачем мне это? Лично я, мне теперь кажется, нашел свою землю обетованную и жил бы здесь с удовольствием, если б не пчелы.
Волна радости охватила меня. Значит, пчелиный яд перевоспитал этих людей в лучшую сторону. И нам не стоит их больше бояться.
- Пчелы вас больше не тронут – я обещаю. И индейцы тоже. Вы готовы пойти к ним в гости?
Удивление отражалось на лице офицера. Я живо представил, что творилось в душе этого человека. Прибыл в Новый Свет, перейдя океан, а тут напасть за напастью – пчелы кусачие, индейцы в кустах да еще какой-то мужик, которого он никогда прежде не видел, приглашает в гости. Что это – действительно местное гостеприимство или западня-ловушка такая?
- Вы англичанин, сэр? У нас в Венеции говорят – на все континентах есть обезьяны, а в Европе их заменяют британцы.
Я понял, что это шутка-подковырка прозвучала с желанием проверить степень моей лояльности. Плечами пожал:
- Нет, я русский, но знаю английский язык.
- Русский – это хорошо. У вас большая и богатая страна. Мы ведем с вами торговлю…
Ну, кажется, дружеский контакт установлен.
С офицером… Но тут к нему подошел какой-то, судя по одеянию, монах огромного роста. Он что-то возмущенно доказывал венецианцу, жестами показывая в мою сторону. Он явно предостерегал офицера от неосторожного шага.
Собеседник мой был высокого роста, но монах возвышался над ним еще на полголовы. Это был настоящий гигант с широченными плечами. У него были живые пронзительные глаза, резкие движения и властная, повелительная манера держаться. Вероятно, это был дворянин, принявший постриг в святое братство.
Разговор между ними носил бурный характер. Они спорили – монах резко, офицер сдержанно. Я понял, что святой отец пытается отговорить венецианца от посещения индейского селения.
Так, этого не проняло. Где же пчелы? Пора бы вмешаться…
И тут, как по мановению волшебной палочки, монах вдруг охнул и хлопнул себя по шее. Потом, закрыв лицо, шагнул вперед и упал в песок.
Мы подошли к нему одновременно с офицером. С трудом перевернули огромное тело. Буквально на наших глазах синяя опухоль заволокла его левый глаз.
- Лаокоон прогневил богов, - сказал я.
Офицер меня понял.
- Ну что, теперь путь свободен? Все, кто может ходить, вставайте и идите за нами. В индейском селении вас накормят и помощь окажут. А те, кто не может – лежите и ждите: за вами придут.
- Я бы пошел, - сказал один из матросов, а офицер перевел, - если в деревне найдется выпить.
- Выпить найдется и у меня, - отстегнул с пояса армейскую фляжку с ромом и подал просящему. – Держи, друг!
По глотку, по глотку – фляжка прошлась по кругу и собрала много желающих сходить в гости к индейцам.
Мы отправились в путь.
В сельве к нам присоединились карибы. Как я и предсказывал, бледнолицые не испугались вооруженных воинов, а улыбались и добродушно хлопали их по плечам:
- Amico! Amico!...
М-да… Видок у гостей был ещё тот – заплывшие от укусов пчел, перекошенные лица, на которых улыбка казалась отвратительной гримасой…
Краснопузые малыши деревни перепугались, а женщины смеялись до упаду… Невозмутимыми были воины. А гости: «Amico! Amico!...» - и всё.
Старейшины племени стали строем, приветствуя почетных гостей. Сердечно обнимали пришельцев из-за океана старики – мир и дружба между народами. У меня отлегло от души – эксперимент удался на все сто.
Гостей усадили, предложили еду… Женщины занялись врачеванием – накладывали мази на бледные лица, снимающие боли и опухоль.
И болтали-болтали-болтали жестами дружелюбия и согласия до темноты.
Я видел как к вождю подходили вестники от наблюдателей с побережья, что-то шептали ему на ухо. Я не был в курсе, что там творится и потому томился. В мыслях вообще был на перепутье, так как не знал, что дальше делать.
Мысли разные приходили:
- захватить корабль папской миссии;
- перевезти всех бледнолицых на мой остров в форт Феррана;
- пригласить индейцев туда в гости для установления дружеских отношений…
Благие намерения! Но как это сделать?
Отринуться от сомнений помог мне вождь каннибалов. Откинув очередную чашу горячительного напитка местного исполнения, он вдруг встал и громко объявил, обращаясь ко мне:
- Ты не забыл, бледнолицый убийца ягуара, что вызвал меня на поединок. Я готов. Сразимся?
Я тоже поднялся на ноги несколько удивленный.
- Ты хочешь выяснить отношения прямо сейчас?
- А чего тянуть? Слово сказано – слово надо держать!
Сказал бы я тебе по этому поводу! – подумал, но промолчал. Я размышлял. Нет, дело не в выпитом – вождь совершает продуманный шаг. Поняв чудодейственную силу пчел, он решил меня убрать, чтобы вся власть и слава ему достались. Ну что ж…
Ко мне подошел офицер из Венеции:
- Я могу вам чем-нибудь помочь, сэр?
- Спасибо, сударь, нет. Поединок святое дело – дело чести и мужества человека. Тем более, вызов прозвучал от меня – за оскорбление в трусости.
- Значит, выбор оружия за ним. Он убъет вас копьем.
- Надеюсь, они не знакомы с таким правилом, - усмехнулся я и, обойдя офицера, вошел в освещенный круг.
- Я готов к поединку. Каждый дерется своим оружием, - эти слова обратил к старейшинам.
Те закивали в знак согласия.
Мой противник с копьем в руке прыгнул в круг и изрыгнул:
- Я великий вождь Арнаук (ну, наконец-то имя назвал, а то все – касик, касик) клянусь, что сейчас убью тебя Белый Колдун!
Потом издал оглушительный вопль – боевой клич карибов. Многие воины его поддержали. Эхом откликнулась сельва…
Я не хотел его убивать. Что предпринять? Решил тронуть сердца пламенной речью.
- Друзья, - сказал я, обращаясь к бледнолицым и краснокожим. – Я прибыл в ваши края, чтобы оказать вам посильную помощь в обретении свободы.
Чтобы быть понятым всеми присутствующими, свои слова объяснял жестами. Меня слушали, мне внимали…
- Сейчас я хочу захватить корабль и переправить вас, белокожие братья, на мой остров, где уже есть моряки, обращенные пчелами в новую веру – веру свободы и дружелюбия. Вы можете заниматься земледелием или ходить в плавания – как пожелаете… Индейцы поделятся с вами женщинами, вы с ними тем, что имеете или произведете своим трудом. Жить будем в согласии и мире. А врагам вместе давать отпор…
Гул одобрения прокатился среди присутствующих. Старейшины кивали головами…
Теперь можно брать быка за рога!
- А тебе… - я взглянул на вождя, выдержал паузу и продолжил. – Ты, Арнаук, мог бы стать великим вождем, если бы слушался Великого Белого Колдуна. Но ты упрям, как осел, и упорно желаешь мне смерти. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, но не буду этого делать, а говорю – живи, касик, а если захочешь стать Великим Вождем всех индейцев Америки, приходи за советом ко мне: подскажу, как это сделать.
Закончив пламенную речь, я выхватил кольт из кобуры и одним метким выстрелом сбил каменный наконечник копья Арнаука. Толпа ахнула…
Я, сунув кольт на место, сложил руки на груди и надменно посмотрел на противника. Тот сник, попятился и исчез в темноте…
Вот интересно – затаился он другом или врагом?
Индейцы и бледнолицые приветствовали бескровное окончание поединка радостными криками.
- Давайте обсудим план дальнейших действий, - предложил я. – Сейчас, пока темно и нас не увидят с корабля, надо перенести в деревню товарищей, оставшихся на берегу – накормить, подлечить, напоить: они ведь с жажды умирают давно…
Я не ожидал такой бурной реакции – сначала белые, а за ними и краснокожие вдруг подхватились от костра и ринулись из деревни к берегу.
Ну что ж, пошел следом. А на берегу от наблюдателей узнал, что вождь, как только стемнело, послал на пироге с индейцами подарок для монахов и венецианских моряков – мешок с пчелиным ульем.
В уме посетовал – не хорошо вот так-то с тем, кто нас выручает. Но дело сделано – ждем результатов.
Оставленные на берегу и проклинали своих друзей за то, что их бросили, позабыв, и радовались, что вспомнили наконец и за ними пришли. Они же и рассказали о разыгравшейся днем баталии – как пчелы не дали высадиться морякам со шлюпки, пришедшей с корабля (вторая оставалась на берегу). Некоторые сиганули за борт и теперь здесь…
Всех с берега забрали в деревню и кое-что из клади, что можно было унести на руках. Ночь прошла в хлопотах…
Светало. Четче обозначился горизонт. Я смотрел в бинокль на палубу корабля – никого нет, даже сигнально-наблюдательной вахты. Должно быть, пчелы загнали людей в трюм.
Заметив среди индейцев вождя, подозвал жестом.
- Возьми людей, сходи на пироге в разведку.
Наблюдал в бинокль – как краснокожие воины подошли, поднялись на борт, стали шнырять по палубе и надстройкам. Пробкой из шампанского прозвучал пистолетный выстрел – и тишина. Потом индейцы вынесли на руках к борту два тела – одно, обезглавленное, выкинули в волны, второе бережно опустили в пирогу.
Арнаук рассказал:
- И попов, и матросов уложили пчелы – стонут, бродяги. Только капитан закрылся в каюте. А когда дверь взломали, он убил моего воина выстрелом из пистоля, а я вспорол ему брюхо ножом. Отрезал голову – вечером у костра съем мозги…
Вождь кивнул на кровавый груз, доставленный пирогой вместе с трупом.
Кстати, практически оклемавшегося от укусов пчел, офицера-венецианца звали Бартоломе. Я приказал ему взять командование кораблем на себя.
Сам отправился в деревню.
Мне показали вдову убитого воина. Это была молоденькая и необычайно красивая индианка, державшая на руках годовалого малыша. Теперь, по обычаям племени, воины съедят тело её мужа, чтобы перенять его силу и ловкость, а ей вручат обглоданный череп, который она должна хранить до следующего замужества или всю жизнь. Мне захотелось избавить её от такой участи.
К началу траурной тризны постарался всех белых убрать из деревни. Мы сели в шлюпку и переправились на корабль. Капитан Бартоломе меня принимал в кают-компании.
- Что делать с грузом, оставшемся на берегу, господин губернатор?
- Заберите все, что вам нужно и пригодится.
- И церковную утварь?
- Это дело монахов.
- Я смотрю, после пчелиной терапии они стали забывать о Боге – уже расхотели возводить миссию, но желают стать фермерами.
- Дух свободы ворвался в души? Дело совести и веры. Вы их не трогайте.
- Конечно, - согласился капитан.
Люди, покусанные пчелами, становятся очень похожими – будто из одного роя.
Странный факт – подумал я.
Мы готовились к переходу на остров. Индейцы принесли на берег мой тримаран.
- Я пойду впереди, указывая вам путь, - объяснил Бартоломе.
Перед уходом с материка мне надо было поговорить с Арнауком. Пригласил его к себе на тримаран.
- Я оставляю вам три мешка с ульями. Ты уже понял их силу и ненависть к бледнолицым. Пчелы будут вас защищать – береги их. Но если действительно хочешь стать Великим Вождем всего континента, прими их как оружие нападения и гони отовсюду бледнолицых – с побережья, островов, по всем рекам пройдись вглубь материка. Всюду, где увидишь поселения пришельцев из Старого Света, развешивай эти улья, и пчелы помогут тебе переделать заклятых врагов в лучших друзей. Не скупись – таких улей на моем острове полным полно. Приходи за ними, приходи в гости. Краснокожим всегда будут рады на моем острове…
Арнаук кивнул мне в знак согласия и мы обменялись рукопожатием.
Я продолжил:
- Хочу обратиться к тебе, Великий Вождь, с личной просьбой. Отпусти со мною на остров жену твоего убитого война, ставшую вдовой.
- С какой целью? – важно спросил Арнаук.
- Она будет моей женой.
- Хорошо. Только череп её бывшего мужа закопайте здесь – чтобы его дух остался на земле его предков.
Касик карибов за последние сутки зримо переменился – видимо, мои слова о его возможностях стать Великим Вождем всех краснокожих глубоко запали в тщеславную души. Он и сам преобразился и воинов своих заразил энтузиазмом – беспечной ленности туземцев как ни бывало. Исполняя приказы мои или касика, они бегом срывались с места, удивляя вдруг нахлынувшим усердием. Передо мной открывался какой-то новый, прежде неведомый мне человек свободной Америки.
Трудно было предположить, что угроза рабства или физического уничтожения, грозившие коренному населению материка и островов Карибского моря, могли привести к столь разительным переменам их натуры. Европейцы считали их низшей расой, не имеющей за душой ничего человеческого. Сейчас же наблюдалось нечто совершенно противоположное: жажда свободы – непобедимая сила человеческого духа. Краснокожие хотели сохранить своё племя и обычаи – вот почему они не знали устали, а глаза их горели неукротимым огнем. Они узрели путь к независимости, им виделось светлое будущее, и это вселяло в них энтузиазм, делало их сильными и храбрыми воинами.
И ещё я подозревал пчел – возможно, и краснокожих они немножко подлечили не очень безболезненными укусами, которые внешне никак не сказались на карибах.
Перед отплытием на остров в последний вечер у костра в индейской деревне собралось все местное население и были гости – я и капитан Бартоломе с двумя монахами и двумя матросами.
Великий Вождь Арнаук ни с того, ни с сего начал рассказывать о моем великом подвиге, совершенным, якобы, на его глазах – речь повел о поединке с ягуаром. Ведь врет, шельмец – подумал я. Но видя, как воспринимает народ, понял – он песнь поет, прославляющую героя. Отличная лесть!
Долго сидели. Потом я поднялся и обратился к гостям:
- Нам пора отдыхать. Завтра с приливом выходим в море.
На берегу, пожелав нам спокойной ночи, моряки и монахи на шлюпке ушли на корабль. Мы с моей юной женой и малышом разместились в каюте тримарана.
Нам ничего не угрожало…
Проснулся я от звона корабельной рынды. Уже светало. И что-то случилось…
На берегу кричали:
- Араваки! Араваки!
Этого было достаточно, чтобы быстро одеться и выскочить на кокпит.
С севера сплошной темной массой приближались пироги. Именно пироги – я это в бинокль разглядел. И сидящих в ней индейцев в боевой раскраске. Дело ясное – араваки, собравшись с силами, нанесли ответный визит своим врагам, карибам.
Видимо, они знали, куда шли. И большой корабль европейцев их не смутил, а только добавил воинского пыла – индейцы шли по тропе войны.
Оценив обстановку, я быстро нашел решение и приказал индейцам, толпившимся на берегу:
- Столкните мой тримаран в воду. В драку не вмешиваться!
То же самое сказал и морякам на корабле, уже заряжавшим пушки. Сам направил тримаран навстречу надвигающемуся врагу. Да врагу – тот самый случай, когда крови не избежать. Так пусть убийцей буду я, а не только что переродившееся в ангелов люди.
Не было сомнений, что нападавших интересовало именно это поселение да еще подвернувшийся корабль. Хотя конечно, поход есть поход – такой армаде одно поселение не добыча: они обойдут все побережье…
Отойдя на милю от корабля, я развернулся и лег в дрейф, спустив парус. Готовя к бою крупнокалиберный пулемет, содрогнулся в душе – Господи, сколько же крови сейчас прольется!
Сотни, тысячи индейцев – тех самых, которых я надеялся обратить против белых обретут сейчас свой бесславный конец.
Господи! – взмолился всей душой. – Не допусти! Не дай рукам моим погрязнуть в крови. Нашли на места сии ужасную бурю.
Я молился небесам. И они ответили мне – клубившиеся облака вдруг разверзли пасть хищного зверя над головой. Ягуар скалился с неба! Быть страшной сече…
Черная волна пирог, тем временем, надвигалась.
Убей ты, иначе убьют тебя – другого выбора нет.
Настала минута грозной опасности, решавшая мою судьбу – стать убийцей или уйти восвояси: ведь еще не поздно поднять парус и удрать на остров.
Гори ясным огнем все, что тут есть!
Размышлять дальше не имело смысла – это могло трагически кончиться. Я дал длинную очередь поверх голов индейцев, сидящих в пироге. Они ответили дикими воплями. Кто-то вскочил, потрясая копьями и деревянными мечами.
Отбросив остатки сомнений, я дал вторую предупредительную очередь перед пирогами. Пули отметились фонтанами брызг. А некоторые срикошетили, и кое-кто из краснокожих упал, опрокидывая пироги.
Индейцы снова ответили дикими воплями. А потом тысячи стрел взвились в воздух и вонзились в воду, едва не достигнув тримарана.
Вот тогда, направив ствол на надвигающийся черный вал пирог и людей, я нажал гашетку и водил им, водил (ствол пулемета имею ввиду), пока патроны не кончились в магазине.
Волна шедшая на меня захлебнулась. Сотни пирог были перевернуты, тысячи голов виднелись между их днищами – праздник акульим желудкам, сбившимся в стаи во время похода. Вопли неслись нескончаемо.
А на берегу карибы, размахивая копьями, исполняли какой-то бешенный и безумный ритуальный танец победы.
Я стоял в немом оцепенении за умолкшим пулеметом, беспомощно взирая на кровавое зрелище – дело рук своих. Я стал убийцей! Ё-моё…
Один из араваков, барахтающихся в воде, решительно поплыл к тримарану.
Что это – попытка спастись или жажда мести?
Я раздумывал. Он все ближе, ближе… Вот его голова в шестидесяти метрах от меня… теперь в пятидесяти… Я не стал рисковать – поднял парус и направил тримаран к кораблю.
Бартоломе, приветствующему меня у борта, крикнул:
- Выбирайте якорь, ставьте паруса и следуйте за мной – мы идем к острову…
- А как же с этими? – капитан кивнул на море, кишащее погибающими араваками.
- Карибы управятся. А нам не стоит смотреть это зрелище.
Разгорался чудесный день. Вопли людей стихли вдали, теперь крики чаек ласкали слух. Море, заласканное солнцем, источало тропическую негу и, наверное, навевало сладкие грезы волшебной идиллии, если бы в душе не угнездились страшные картины только что произошедшей трагедии.
После пережитых потрясений нужна была некоторая разрядка.
Закрепив румпель фалом, спустился в каюту.
Индианка, которую я выпросил себе в жены у касика Арнаука и назвал Катей (её имя было трудно произносимое) сидела с ребенком в руках на горизонтальном рундуке, используемым как кровать – увидев меня, в испуге вскочила.
- Все в порядке, Катя. Как ты себя чувствуешь? Качку переносишь? – спросил я, помещая пулемет в баталерку.
Она кивнула – мол, с нами все хорошо.
- Ребенка покормила? Он спит?
- Да.
- При выстрелах не плакал?
- Испугался, но я плотнее прикрыла дверь, и он успокоился.
- И ты успокойся – врагов больше нет.
- Всех убили?
Прозвучало упреком. Я смутился. Не найдя ответа, сказал:
- Сейчас мы идем домой. Тебе там понравится. Ты любишь коз?
Кажется, она не поняла.
- Мы заведем их и будем кормить малыша. А ещё сыр варить и творог – много всяких вкусностей можно приготовить из козьего молока.
Она молчала, смотря на меня доверчивыми глазами ребенка. Ей всего лишь пятнадцать лет…
Я взял бутылку рома.
- Мне надо на вахту.
Сделав пару хороших глотков и чтобы отвлечься от мрачных мыслей, стал думать о сыне приемном, имя которого перевел с карибского как Петруша. Его мама мне рассказала, что уже в годовом возрасте он являет необычные (чтобы не сказать сверхъестественные) способности. Так, ему совершенно неведом детский страх темноты и ночных звуков сельвы. Он вообще редко плакал. Лишь беспокоиться начинал, чувствуя приближение грозы, хотя на небе еще не появилось ни малейшего облачка.
Юная мамочка очень гордилась такими способностями годовалого чада.
- Будет служить нам барометром, - со смехом на это сказал я.
Ведь не собирался подолгу задерживаться на острове – хотел жизнь посвятить путешествиям. И семья моя со мною, естественно. Для этого на тримаране были предусмотрены все условия.
М-да… путешествовать я любил. Особенно морем. Для меня море пахло как надутый парус, в котором запутались вода, соль и солнце тропическое, в конце дня уходящее за горизонт, но всегда в зените в его середине. Пахло оно ещё рыбой, саргассами и другими водорослями. Бывало я просто пьянел от него.
А еще я любил запах цветов моего острова. Это буквально запах духов в собственном смысле этого слова. Я вспоминал эти ароматы, находясь в море. Вспоминал их дурман.
Я не был привередлив. Я был даже алчен на все, что считал красивым – цветы, пейзажи, ландшафты, запахи, женщин… Мне казалось, что жизнь моя – обнаружить, исследовать и попробовать все, что было красивым…
И вот теперь запах Кати и её малыша.
Нет, я не стал плотоядным хищником, вкусив сердце ягуара. Тот аромат, что шел от них, не возбуждал, а влек – он был нежен и тонок, благоухал роскошным намеком на какое-то счастье, до сих пор мне неведомое. Впервые зашевелилось в душе не только алчное влечение к прекрасному, но и сердце защемило в сладкой истоме. У меня появилось смутное ощущение, что аромат Кати – ключ к пониманию всех других запахов. Что в них невозможно разобраться, если не объяснить себе, чем пахнет юная женщина, вдруг ставшая мне женой.
Если этого не пойму, жизнь будет прожита напрасно.