Сердце ягуара
Песней певчие птицы «метят» свою территорию.
Хищные — кровью.
/И. Павлюк /
Позавтракав, я сразу ощутил прилив свежих сил и жажду деятельности.
Прежде всего надо бы оглядеть обстановку на острове. Забрался на свой наблюдательный пост с подзорной трубой – вдруг сверху удастся обнаружить скрывшихся людоедов. А ещё – посмотреть, что там с Ферраном, его кораблем и людьми. При всех обстоятельствах лучше заранее знать, с какой стороны может угрожать опасность или прийти помощь.
Сгорая от нетерпения, карабкался вверх.
Все было на своих местах – и корабль на песке, подпертый самодельными стапелями, и хижина капитана, и люди суетившиеся на берегу. Не увидел только каннибалов, пропавших в сельве – что они нам готовят?
В прозрачном воздухе все просматривалось далеко. На западе, не далее, вероятно, чем в пяти-шести милях лежала обширная и совершенно плоская земля. Это мог быть материк или какой-нибудь большой остров. Но именно оттуда прибывали сюда дикари-людоеды.
Пролежал долго на скале, но как ни напрягал зрение и как внимательно не осматривал поляны и заросли моей губернии, следов присутствия каннибалов не обнаружил. Это насторожило. Ни о каких пеших прогулках по острову не могло быть и речи. Только на суде! И пора навестить Феррана, чтобы выяснить реальную обстановку…
Собираясь в плавание, еще раз оком подзорной трубы окинул гладь океана, потом береговой черты… Глаз зацепился за что-то на берегу лагуны. Черное пятно на песке – ближе к зарослям, чем к черте прибоя – явно диссонирующее с фоном окружающего пейзажа. Птицы, садящиеся и взлетающие с него подсказали – это труп дельфина, акулы или человека. Последнее более вероятно, поскольку далеко от воды. Хотя, может быть и животным из сельвы – с такого расстояния подзорной трубой не различить.
Туда и держим путь.
Проходя горловину, не обнаружил наблюдателя – капитан Ферран поменял расстановку сил.
Пересек лагуну на траверзе корабля и хижины, правя сразу к неопознанному со скалы предмету.
Это был человек. Он лежал навзничь и был мертв. Я определил это еще не причалив к берегу. Но, увидев лицо, едва сдержал крик ужаса. Это был матрос Шолтон – тот самый добродушный моряк с раскатистым голосом. Глаза у него страшно вылезли из орбит, словно не умещались в глазницах. В них отражались все муки предсмертной агонии.
Я попытался прикрыть ему веки – они отвердели и не поддались.
В левой руке Шолтон судорожно сжимал пистоль, и пальцы так одеревенели, что мне пришлось приложить усилие, прежде чем удалось вырвать из них оружие. Пистоль был заряжен, курок спущен, но на полке не было пороха.
- Вот, Джон, и сбылась твоя мечта! – вместо заупокойной молитвы с горечью сказал я. – Ты умер свободным человеком.
Я внимательно осмотрел труп. В горле торчала какая-то черная игла – может, колючка ядовитого растения? Как же тебя угораздило, бедолага?
- Где же ты накололся? – пробормотал, оглядывая ближайшие заросли.
И тут до меня дошло – Господи, так это же дикари! Это отравленная игла пущена из духового ружья, сделать которое из бамбукового ствола любому краснокожему обитателю сельвы раз плюнуть. И пустили её в моряка вон из тех густых зарослей, до которых метров пятнадцать – не больше.
У меня волосы от ужаса дыбом стали. Очень даже может быть, что убийца Шолтона в эту минуту целит из кустов в мою выю.
На плече автомат Калашникова. Я выпрямился, передернул затвор:
- Эй, кто там прячется – выходи! Иначе стрелять буду…
И через несколько секунд дал очередь от бедра по кустам.
Птицы взлетели, загалдели, кружась. Никто, похожий на человека, не показался, не закричал…
Я дал вторую очередь, опустив ствол ниже, чтобы пронять лежащих на земле, если такие есть.
Птицы усилили галдеж. Людей так и нет…
Впрочем, наверняка сейчас на звуки выстрелов прибегут от корабля Ферран и его команда.
Чтобы обнаружить себя, сходил на тримаран, взял две реактивные ракеты и запустил их с перерывом одну за другой. С судна уже не сходил, поджидая флибустьеров и поглядывая на кусты.
Одолевали невеселые мысли. Что же я натворил?! Надо было атаковать дикарей с суши и всех перестрелять, чтобы не дать им переплыть пролив и вернуться с новыми силами. А теперь, отрезанные от моря, но спрятавшись в сельве, они начали войну против нас. Несчастный матрос Шолтон – их первая жертва и, можно догадаться, не последняя…
Ясное понимание даже самых трагических обстоятельств всегда пробуждало во мне инстинкт самосохранения. Оно порождало сопротивление злой воле, вызывало к жизни скрытые силы и стремление вырваться из беды. Так должно случиться и теперь. Я не хотел поддаваться злому року, подобно немощному калеке – во мне пробуждалась жажда борьбы…
Вздрогнул от внезапно появившегося предчувствия какой-то близкой опасности. Сердце, объятое непонятной тревогой, учащенно забилось. Я прислушался, вглядываясь в густые заросли.
И оттуда на прибрежный песок вдруг выпрыгнул зверь огромный. Длинное, гибкое пятнистое тело – ягуар!
Сердце замерло у меня. Впервые вижу на своем острове такого могучего и хищного зверя. А ведь беспечно себе ходил, любуясь пейзажами – и вот на тебе: ягуар, самый опасный хищник американской сельвы.
Он видел меня, смотрел на меня и щерил пасть, обнажая громадные клыки. Но подбирался он осторожными шажками к трупу Шолтона.
Это ты зря, приятель – шел бы в сельву, ловил дикарей да потихонечку поедал. А измываться над трупом благородного флибустьера я тебе не дам.
Вскинул «калаш» прикладом к плечу и взял гостя на мушку.
Будто почувствовав угрозу, зверь приглушенно зарычал. Стал бить хвостом о землю, вызывая меня на бой за добычу.
А я не боялся – даже если он прыгнет, успею сделать из него решето, прежде чем достигнет меня.
Секунды казались вечностью. Ягуар не уходил, но и не нападал – все бил и бил хвостом, вызывая меня на бой: иди, мол, сюда, сразись со мной, и пусть слабейший из нас умрет.
Вдруг он вздрогнул. Посмотрел куда-то в сторону, пошевелив ушами, и начал медленно отступать к зарослям. Не прошло и минуты, как его мощное пятнистое тело стало неразличимым в густой зелени.
Через несколько минут я узнал причину его ретировки – по берегу шли Ферран и команда корабля, вооруженные до зубов.
В глазах капитана читались беспокойство и страх за меня, но в то же время и упрямство моряка, привыкшего противостоять всем бурям и неприятностям.
- Что здесь произошло?
- Шолтон погиб, - я кивнул капитану на труп.
- Кок послал его устриц собрать к столу, - сказал Ферран; оглядев мертвое тело, добавил раздумчиво. – Стрела духового ружья.
- Война началась, - поддакнул я. – Счет: один-ноль – не в нашу пользу. Что будем делать, капитан?
- Воевать. А пока – строить форт, ограждая хижины и корабль частоколом.
Сведения были утешительные – команда не в панике, капитан у руля…
- Вы нам поможете, господин губернатор, с вашим новым оружием?
- Да, конечно. Завтра морем доставлю – посуху ходить стало опасно.
- Я отовсюду снял дозоры – охраняем только корабль и самих себя.
Матросы соорудили носилки из плаща и двух палок для тела Шолтона и отправились в обратный путь. Мы с капитаном пошли на тримаране и прибыли в будущий форт раньше остальных.
За обедом Ферран разделил со мной вину за происходящие:
- М-да… с каннибалами мы напортачили. Надо было их атаковать с суши и всех уничтожить сразу. С людоедами не стоило церемониться – их и пчелы не берут, и в схватках они жестоки. Отменные воины… Все острова Карибского моря и побережье материка до сих пор в страхе держат. А ведь первобытным оружием…
- Я вам завтра привезу многозарядные кольты, винчестеры и патроны к ним. Покажу, как стрелять, заряжать…
- Вот за это спасибо. А индейцев мы всех истребим поголовно, - сказал Ферран и посмотрел на меня – мол, вы не против, господин губернатор?
Я не против. После гибели добряка Шолтона у меня возникла стойкая неприязнь к каннибалам.
- А мне ведь хотелось привлечь краснокожих на свою сторону в борьбе за освобождение Американского континента.
- Теперь, я думаю, вряд ли это возможно, - тихо сказал капитан.
- Пчелы нас подвели, - посетовал я. – А на них был расчет…
- Возможно, все в цвете кожи – белых они жалят, а краснокожих не трогают.
- Возможно, хотя я надеялся, что кусают они только негодяев вне зависимости от расовой принадлежности. Как будем воевать, капитан?
- Надо подумать. Но без стратегически разработанного плана людей в сельву я не отправлю.
- Значит, пока будем ждать и отбиваться?
- А что поделаешь?
- Я что-нибудь придумаю.
Ферран в ответ пожал плечами.
После этого разговора мне стало легче на душе – да, я ошибся в стратегии, но из благородных побуждений. А каннибалов надо всех уничтожить: ибо они – ошибка природы, которую нам исправлять. Путь к освобождению Американского континента лежит через потоки крови… А я так надеялся на пчел.
Похоронили Шолтона. Справили тризну. Мы еще беседовали с капитаном, а народ продолжил начатое дело – возводить ограду, вырубая ближайшие кусты и деревья, из-за которых дикари запросто могли пустить отравленную стрелу духового ружья. Здесь будет форт.
- Еды хватает, капитан?
- Рыбачим на шлюпках в лагуне, собираем моллюсков и черепах на берегу, стреляем птиц и коз поблизости – в сельву теперь путь заказан.
- Я завтра доставлю вам несколько ящиков с провизией – консервы, концентрированные каши, сгущенное молоко…
Не знаю, понял ли меня Ферран, но в благодарность кивнул головой.
Правя тримаран домой, я раздумывал о проблеме с каннибалами. Если их пчелы не берут, может, привезти с материка индейцев других племен? Вооружить их, обучить и направить в сельву – пусть уничтожают своих и наших врагов. Клин клином вышибается – так говорили предки.
Но как бы опять не попасть впросак, не зная нрава краснокожих, их обычаев и верований. А главное – языка. Стоит ли рисковать? Тем более вручать-обучать им огнестрельное оружие 21-го века. Будут ли они управляемы без укусов моих пчел?
Эх, где бы мне Пятницу раздобыть!
Мою Пятницу воображение рисовало с симпатичным темно-бронзовым личиком, правильные черты которого, не лишенные своеобразной привлекательности изобличали в ней женщину с пухлыми губками, по европейски очерченным носом и большими мечтательными глазами. Со стройной фигуркой и горделивой индейской осанкой.
Говорила она на аравакском языке, который я тоже не знал, как и карибский. Но возлюбить такую Пятницу мне не составило бы особого труда – подобно тому, как добрый пастырь любит свою преданную паству. И была надежда на ответные чувства…
Идиллический образ столь симпатичной и преданной Пятницы плотно вселился в моё сознание и будил заманчивые мечты. Я даже подумывать начал – если Гора не идет к Магомету, почему ему не отправиться к горе? Другими словами – а не сбегать ли мне к чужому берегу да похитить у индейцев, там проживающих, женщину своей мечты?
Такая Пятница была не только приятна, но и полезна – служила бы переводчицей.
Интересно, женщины карибов тоже едят человечину? Думаю нет – незачем им поедать врагов, чтобы обрести их силу и ум! Да и врагов, наверное, у них нет, кроме собственных мужей, которые жрут себе подобных (пусть будет мясо), от семей тайком на ближайших островах.
Пусть я белый, она краснокожая – ну и что? Нежностью и лаской разумной сотворил бы из своей Пятницы преданную и послушную, бесконечно счастливую жену, готовую следовать за мной на любой край Земли.
Все, решено – подкину завтра Феррану оружие с продовольственными припасами и приступлю к осуществлению своего замысла с хитростью и осторожностью человека, наметившего себе определенную цель и стремящегося к ней любыми путями. Другими словами – ночной порой пересеку пролив, понаблюдаю за обитателями материка и, если представится такая возможность, умыкну себе Пятницу покрасивши.
Абрек, блин!
Уже дома, лежа на козьих шкурах в пещере, я задумался о карибах, шастающих по моему острову с духовыми ружьями и каменными ножами. Каннибалы, ставшие нашими лютыми врагами…
Первобытные, полудикие индейские племена – карибы, араваки, гуарани и прочие… являли собой слабо связанные сообщества взаимонезависимых людей, выполнявших лишь простейшие функции, необходимые для поддержания жизни, и не знакомых с теми сложными формами труда, которые характерны для более развитого общества. На войне индейцы брали сдавшихся в плен, но лишь затем, чтобы получить за них выкуп или принять в свое племя, которое в данный момент испытывает недостаток мужчин или женщин. Стариков, как правило убивали. Детей, безусловно, усыновляли. И только карибы мужчин поедали с желанием перенять их силу и ум. Рабства в среде краснокожих не существовало. Его утвердили в Америке европейцы. Именно поэтому бледнолицие для многих воинственных индейцев стали непримиримыми врагами, которых везде и всюду следовало уничтожать.
Как вытравить это чувство из аборигенов, чтобы совместными усилиями сделать Новый Свет счастливым, свободным от рабства и беззакония? Достичь этой цели будет непросто, но без неё наша благородная миссия захлебнется в потоках крови – крови нашей и тех, для кого мы, собственно, и затеваем эту войну.
Вот неразрешимый парадокс!
Утром по привычке взобрался на скалу, чтобы оглядеть сверху свой остров перед задуманным походом с оружием и продовольствием в форт Феррана. И первый случайный взгляд на море привел меня в столбняк. Без подзорной трубы во всей красе я увидел большой корабль, направляющийся к острову. В лучах утреннего солнца сияли белые паруса – да так, что я в первый миг решил: это мираж.
Волна тревоги захлестнула мой разум – я не знал, что делать, и просто наблюдал.
Между тем, корабль, спустив паруса, чуть левее барьерного рифа, ограждающего вход в мою пещеру, бросил якорь и спустил шлюпку – она направилась к берегу.
Ничего себе гости!
Вы поймите меня правильно – я реально оценивал обстановку. Уроки жизни в этом мире не прошли для меня даром. Здесь, в водах Карибского моря в эту эпоху собирались все отбросы европейского общества. И хоть корабль больше походил на военное судно, чем торговое, расклад сил это не меняло – ведь мы же пираты, а не фермеры. И церемонится – они с нами или мы с ним – никто не собирается. На море, как и в сельве, бушует война, и победителем выходит тот, кто хитрее, у кого кулак сильнее. Пусть у них больше пушек и, по всей видимости, народа, но с нами пчелы острова Флибустьеров. И к белой коже они уже приноровились…
Охваченный тревогой неожиданного появления новых действующих лиц, я отменил поход на тримаране в форт Феррана – остался наблюдателем на скале.
Когда шлюпка ткнулась форштевнем в береговой песок, я увидел в ней кроме матросов большую пустую бочку. Она-то и подсказала мне цель их визита – пришельцы из океана ищут пресную воду. Ну, помогай Бог! – ручьев здесь полно.
До самого позднего вечера я наблюдал за кораблем и шлюпкой.
Появление у берега острова незваных пришельцев нарушило мною намеченные планы. Я не отвез, как обещал, в форт Феррану провизии и оружия. Теперь капитан, наверняка, голову ломает – что со мною приключилось? Ночью он не рискнет посылать в мою «крепость» людей, а уж утром точно примчится. Да как бы не напоролся на непрошенных гостей, которые не обнаружив пресной воды, вернулись на борт ни с чем, но завтра снова заявятся непременно…
Что делать?
Немало посомневавшись, ничего умнее не мог придумать, как отправиться в форт Феррана пешком через непроглядную тьму. Задним умом (после трагедии) я осознал, что гораздо безопаснее было идти морем на тримаране, незамеченным наблюдателями с корабля – и груз бы доставил, и сам был бы цел. Но увы, глупость моя правила бал…
Если точнее сказать, меня смутил прибор ночного видения, укрепленный на спецназовском шлеме – был такой в моем Арсенале. Мне казалось, что он дает мне преимущество перед врагами в беспроглядности ночи.
Как только стемнело, вооружившись кольтами и ракетницей, с автоматом Калашникова на ремне я выскользнул через калитку и тайной извилистой тропой пробрался через живую изгородь моей «крепости». Прежде чем покинуть её, внимательно осмотрел окрестности, прислушиваясь ко всем звукам.
Идти через сельву мне предстояло всего ничего – до берега лагуны не больше мили, а там по песочку… до корабля и форта Феррана.
Ну с богом!..
Прибор, конечно, помог мне. Я увидел ягуара в метрах тридцати перед собой – длинной громадной тенью он лежал на могучей ветви гигантского дерева, под которым мне предстояло сейчас пройти. Увидел он меня или учуял по запаху – это не важно: он ждал добычу, и она к нему шла.
Что делать? Как быть? Пристрелить его из автомата, разбудив всю округу? Но не с ножом же вступать с ним в бой! Вернуться в крепость? Вряд ли он меня теперь отпустит, почуяв добычу. А терять его из виду мне не хотелось. Только схватка решит наши с ним судьбы – кто кого?
Рукопашная схватка с грозным хищником была слишком опасной. Хочешь-не-хочешь, придется стрелять…
Это решение. Теперь исполнение.
Сделав еще несколько шагов вперед, я остановился и, уперев приклад автомата в плечо правое, прицелился в ягуара. Даже взятый на мушку грозный хищник вселял в душу ужас и повергал в трепет – это действительно был хозяин сельвы.
Будто почуяв опасность, он подобрался на ветке в комок и оскалил свои клыки страшные. Мороз пробежал по коже при одной мысли – что со мною стало бы, прогляди я его…
Нажал на курок… Вспышки выстрелов порвали ночную тьму и на миг ослепили меня. Ягуар, изрыгая ужасный рев, прыгнул с ветки в мою сторону и пропал.
Зверь был настоящий великан. Он прыгнул на меня из темноты и сбил с ног.
Дрогнула земля…
Кровь из ран от пробивших его насквозь пуль хлестала во все стороны и залила прибор ночного видения – я ничего уже не видел. Он упал на меня, и, похоже, умирал – ревел, визжал и шипел так, что леденела кровь. Но меня не трогал – он со смертью боролся… Его живучесть вселяла ужас.
С ожесточением человека, отстаивающего свое право на жизнь, я пытался выкарабкаться из-под него, потом спихнуть... Но тщетно все.
В какой-то момент рука моя угодила зверю в пасть. Он сжал челюсти, и я от боли потерял сознание…
Восхитительная музыка журчащего ручейка ласкает мой слух. В эту мелодию вплетается веселое щебетанье птиц. И вместе с ними шелест листвы от напоенного ароматом цветов ветерка. Эти радости приносят уши и нос…
Роятся краски, возникают какие-то неясные образы, становясь все яснее и отчетливее, пока постепенно у меня не раскрываются веки. Раскрываются на один лишь миг, но достаточный, чтобы содрогнуться – прямо передо мной на сук дерева нанизана оскаленная голова ягуара.
Преодолев режущий свет солнечного дня, я все-таки вновь открываю глаза и убеждаюсь – то не был сонный мираж. Обглоданный череп ягуара висит на суку, а сам я лежу на его шкуре.
Ощутил прилив острой радости.
- Убит! – с удовлетворением шепнул сам себе. – А я жив…
Чей-то голос раздался сбоку. Я повернул голову. Возле меня сидел индеец – по всем приметам, каннибал (а откуда другим-то взяться?) – и с приветливым видом протягивал мне кусок поджаренного мяса.
Человечина или козлятина? – пойди угадай!
Краснокожий еще что-то буркнул и снова предложил мне кусок обгорелого мяса. Ничего страшного не было в нем (в краснокожем, не мясе). На меня он смотрел с глубокой признательностью и уважением.
Откуда сиё?
Вне всякого сомнения, это признание заслуг в убийстве ягуара. Должно быть, хищный зверь – почетный трофей, а добытчик его в индейской среде признается за героя!
Хотелось бы в это верить…
Самочувствие было тяжелым.
Ягуар до кости прокусил мышцы руки – а мог бы, скотина, совсем отгрызть! Стоило Бога благодарить, но я много крови потерял и потому сильно ослаб. Кроме того, видимо, индейцы чем-то намазали раны и обмотали руку от кисти до локтевого сгиба ивовым лыком. Я уже слышал о его анестезирующих свойствах и не испытывал мучительной боли. Однако существовала реальная угроза заражения крови и гангрены. Вот чем дикари мне рану замазали? – с них станется, что и грязью из лужи.
Лечи себя сам, я бы промыл рану руки в морской воде и, так уж и быть, перевязал её ивовой корой.
Но надо признать – именно благодаря каннибалам я лежу сейчас на шкуре ягуара, а не под ним – истекая кровью, задыхаясь от тяжести и поедаемый заживо разными падальщиками. Схватка с огромным зверем, в которой я выжил, а он погиб, сделали меня не пленником краснокожих, а как минимум – почетным их гостем. Они лечили меня своими средствами и изо всех сил старались угодить.
Прочувствовав это, я таки взял обожженный кусок мяса и внимательно к нему пригляделся. Он был не просто куском мяса, отрезанным от плоти… Ну, конечно же, это сердце! Сердце ягуара, поджаренное на костре, как самый почетный трофей, карибы вручали мне.
Это льстило.
Улыбнувшись, кивнув в благодарность, я стал, отгрызая кусочки, жевать – надо вернуть себе силы. Вкус, я вам скажу, ещё тот – но куда деваться? Во-первых, презент; во-вторых, силы надо восстанавливать – а сердце ягуара, какое ни на есть, а таки мясо.
В пище недостатка у моих спасителей не было. Они ловко и птиц ловили, и черепах находили, и коз добывали, и обилие разных фруктов всегда было рядом с ними… Как же иначе? – сыны сельвы: она им, как мать родная!
За время своего вынужденного бездействия я о многом передумал. Наблюдая за окружавшими меня карибами, стал подмечать в своем сознании важные перемены.. Во мне исчезла прежняя нелепая предвзятость против индейцев. Теперь только я начал понимать, как был прежде не прав! Как несправедлив был к их образу жизни, их верованиям и обычаям. В мирном быту они – вполне нормальные люди. Но не попадайся им на глаза на тропе войны.
Кроме того, я заметил, что аборигены – существа отнюдь не темные и невежественные. Когда я стал к ним приглядываться внимательней и ближе, мне начали открываться в них те же черты и качества, которые присущи нам. Они чтили те же достоинства, какие у нас, европейцев, принято считать заслуживающими уважения.
После такого знакомства с ними мне ещё сильней захотелось приобрести себе Пятницу с прекрасными женскими чертами и статями. Первым своим диалогом на жестах я пытался выяснить у индейца, угостившего меня мясом (по всей видимости, вождя) – есть ли у него взрослая дочь? Он внимал и кивал, что-то пытался сказать в ответ… А когда пересказывал наше общение своим товарищам, все они дружно ржали.
Меня охватывал стыд за то, что я до сих пор так несправедливо судил о карибах. Мне было совестно за поступки мои и людей Феррана. Твердо решил – если когда-нибудь вернусь в цивилизованное общество, то приложу все силы, чтобы предотвратить кровопролитие между белыми и краснокожими.
Потом я узнал, что индейцы нарекли меня – Ягуар. Так и звали – Ягуар… Ягуар… - обращаясь ко мне или общаясь между собой, называли этим именем. Ну, пусть будет – зато с уважением. Это и льстило мне, и давало надежду на будущее.
Я присутствовал при том, как они добывали яд для убийственных стрел духовых ружей. Знаками мне дали понять, не трогать руками – это очень опасно!
К этому времени я начал понемногу вставать и ходить, хотя был ещё очень слаб от потери крови. Впрочем, индейцы не плохо лечили – к вечеру того дня, когда я пришел в себя, начал ходить. А на второй день ко мне почти полностью вернулись силы – только рука немного болела и бездействовала. Мне сделали перевязку и рану обмыли – вот тогда и увидел ужасные шрамы. Но свежее лыко ивы боль снимает мгновенно.
Остался главный вопрос – сколько я пролежал в забытьи?
Почувствовав силы стал интересоваться своим оружием. Ни у кого из индейцев я не увидел его трофеями. Неужто оно осталось на месте трагической схватки с ягуаром?
Вспомнил, как лопнул пояс с кольтами, когда зверь обрушился на меня. А автомат больно колол спину затвором… Может, мое оружие там и лежит? Шибко не верится…
Мануальным общением попытался выяснить, но карибы, должно быть, меня не поняли. Тем не менее, ручными жестами мы кое в чем достигли успехов. Например, узнал, что я, Ягуар, убивший ягуара – великий воин, и они не смеют мне вредить, но очень хотели бы дружить. И народу своему меня показать, если когда-нибудь вернутся в свою деревню. Короче, пригласили в гости…
Это предложение не только льстило, но и вполне устраивало. Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же начал учить карибский язык. В нем слов-то всего – раз-два и обчелся, гораздо больше мимики и жестов…
Вот ими пользуясь, я попытался объяснить краснокожим, что войну с бледнолицыми в форте необходимо прекратить. Мы заспорили – кто прав, кто не прав, кто первый начал и почему?
А ещё я им обещал вернуть пироги, если они готовы без битвы с бледнолицыми вернуться домой. Готов был и сам с ними пойти – такое тоже говорил (и показывал жестами).
Мы были увлечены этим общением. и вдруг откуда-то издали донеслись раскаты грома.
В ясный день?!
Все обратились в слух.
- Это пушки, - сообразил и сказал я, обратился к вождю краснокожих. – Отпусти меня на разведку.
Где словами, где жестами, но довел эту мысль до уважаемого. Однако, он поступил по-своему. Вернее, произошло вот что – побросав все дела, карибы толпой устремились на звуки. Ну, и я с ними…
На берегу лагуны нашим взорам открылась потрясающая картина: два корабля – один с суши в стапелях, другой с воды под лёгким парусом – вели ожесточенную орудийную перестрелку. Ясно были видны разрывы пушечных ядер, вздымающих столбы воды и песка поблизости от бортов. Клубы порохового дыма окутывали оба корабля.
Картина стала ясна с первого взгляда. Пришельцы из океана в поисках пресной воды обнаружили лагуну и форт с кораблем Феррана. Войдя через незащищенную горловину, атаковали строящееся поселение, над которым возле хижины капитана реял Веселый Роджер.
Затаившись в кустах, мы следили за боем. У трехмачтового галеона было явное преимущество и в маневренности, и в количестве пушек. К тому же, двухмачтовая бригантина Феррана стояла к лагуне кормой…
Тем не менее, бой продолжался. Канонада была адская.
Дав залп одним бортом, нападающие медленно разворачивались, манипулируя рулем и латинским парусом на баке, чтобы ударить с другого. Защищающиеся стреляли с кормы, меняя пушки, но прицел их был гораздо точнее – у них не было помех от качки.
Ядра попадали не только в песок и воду – уже дымилась бригантина на берегу, а у галеона был поврежден такелаж и несколько человек барахтались в воде. Ожесточенный бой продолжался с неослабевающей силой.
- Кто это? – жестами и словами допытывались мои новые друзья.
- Заклятые враги – испанцы и англичане.
Национальную принадлежность нападавших мне подсказал флаг, развевающийся на грот-мачте.
Чтобы взять форт штурмом, испанцам надо было высадить десант. Но первая же спущенная на воду шлюпка была разбита в щепки метким выстрелом с бригантины. Обескураженные гости, не рискуя более, маневрировали и бомбили.
Бой был жестокий. Бригантина Феррана была вся изрешечена – от киля до клотика не было живого места. Но ей не грозило потопление, и моряки не грудились на палубе – только стреляющие и заряжающие. Остальные палили из мушкетов, тушили пожары и прятались за кораблям, заменяя убитых и раненых.
Судьбу боя решил один меткий выстрел. Под верхней палубой у испанцев раздался страшный взрыв – взлетел на воздух пороховой погреб – и весь галеон объяло пламенем. Стрельба смолкла с обеих сторон…
Испанцы с пылающего корабля спасаясь, прыгали в воду, спешили удалиться от места пожара и форта, где уже ликовали люди Феррана, размахивая шляпами над головой. Беглецы плыли в нашу сторону.
- Убьем их! – встрепенулись индейцы.
- Спокойно, друзья, спокойно, - удержал я их. – Они безоружные. Ничего страшного нам не грозит.
Вожак буркнул, хмуря лоб:
- Мы съедим их сердца и мозг!
В сердцах я прикрикнул:
- Не болтай глупостей. Я обещал вам пироги и сегодня же их верну. Если вы сейчас нападете на несчастных испанцев, ни пирог вам, ни моего уважения не видать.
Вождь засомневался.
- Ты действительно вернешь нам пироги?
- Прямо сейчас за ними пойду. А вы ждите меня в том самом месте, где их бросили.
- И с нами пойдешь? – допытывал вождь.
- Непременно, но на своем тримаране.
- Хорошо, - сказал вождь, - мы не станем трогать бледнолицых, если они не тронут нас.
- А вы не попадайтесь им на глаза и идите прямо сейчас к месту назначенной встречи. Я – Ягуар, даю вам слово, что все будет так, как я сказал.
В глазах вожака что-то мелькнуло – нечто похожее на искру любопытства, но он промолчал и кивнул в знак согласия.
Надо было спешить, чтобы засветло успеть достичь берега материка. Но карибы с места не трогались, не спуская глаз с плывущих в нашу сторону людей. И я остался – как бы чего…
Насчитал около трех десятков плывущих людей и задумался. Как поступит Ферран? Как поведут себя испанцы? Сдержит ли слово вождь каннибалов?
Я присмотрелся уже к дикарям – вождя все боялись и уважали. Его слово – закон для остальных. И сейчас жизнь несчастных в его руках. Что он за человек? Можно ли ему доверять?
Не прошло и получаса, как испанцы начали выходить на берег, один за другим – изможденные… Кто-то падал в песок отдыхать, кто-то садился, кто-то стоял и напряженно всматривался в форт на противоположном берегу. От их корабля на воде остались лишь догорающие обломки…
От форта шлюпка отошла, но не в погоню за беглецами – она кружила на месте гибели судна, высматривая что-то.
Итак, на острове новые гости. Говорю теперь, как его губернатор. Я так понимал – Ферран не будет преследовать разбитых испанцев – воспитательную работу с ними проделают добрые пчелы. А вот на каннибалов особой надежды не было. Послушные-то они послушные, но наверняка найдутся отчаянные головы, желающие отведать жаркое из бледнолицых. И еще одна задача – не упустить из виду испанцев, чтобы знать: что за люди и каковы их намерения?
Скрываясь в зарослях, мы следили за ними.
Беглецов я насчитал двадцать пять – наверное, кто-то утонул, не добравшись до берега. То, что люди форта их не преследовали, несколько успокоило – они сели в круг что-то оживленно обсуждать. Я думаю, вопрос был один – как отсюда убраться подобру-поздорову?
В каких-то тайниках моего сознания вызревала безумная мысль – подойти к ним и поговорить, представившись губернатором. Не то, чтобы я жаждал общения – меня ужасно занимало, как они отнесутся ко мне. Будь это англичане, я бы ни минуты не сомневался – есть опыт. Но испанцы – мне неведомый народ. Да к тому же наряд мой убого выглядел – весь в крови и местами изорванный в клочья, рука замотана в лыко вместо бинта…
Ну, какой же я, к ядреней фене, губернатор?
День, тем временем, клонился к вечеру. Испанцы разбрелись по берегу в поисках пищи. Горизонт на северо-востоке украсила черная грозовая туча. Надвигался шторм. Матросы с погибшего галеона от дождя укрылись под огромным развесистым деревом. Пора было индейцам искать себе убежище от бури, а мне топать в «крепость».
Я еще раз обратился к вождю с просьбой испанцев не трогать и отправился домой.
Успел до шторма дойти и помыться. Переоделся. А уж когда ужинал, наступил вечер.
Буря разыгралась вовсю. Море ревело, выл ветер.
Я лег отдыхать, настроив свой организм на побудку сразу же после окончания грозы.
После полуночи погода стала меняться. Бури на острове всегда носили характер сильных, но непродолжительных шквалов. Так и на этот раз – гроза быстро прошла, небо стало очищаться, меж туч заблестели звезды. Волны еще ходили, но не было ветра.
В этот момент я и проснулся.
Отдохнувший, приступил к выполнению своего плана.
Снова привязал три индейские пироги (одну за другой) к тримарану и столкнул свою флотилию с песка на воду. Гребя веслом, вышел из грота, проскользнул горловину барьера из рифов, а уж потом, приподняв парус, поймал ветер. К рассвету достиг места встречи.
Я сдержал свое слово.
А вот индейцы нет. Когда шторм утих, они отправились на охоту – туда, где укрылись от непогоды испанцы. Дождались, когда кто-то из них отошел по нужде в сторонку и пустили отравленную стрелу.
- Карамба! – закричал во все горло испанец, прежде чем умереть.
Каннибалы унесли тело подальше и съели сырым. Сердце досталось вождю, который мне слово дал.
Разбуженные и возбужденные испанцы сбились в кучу и до рассвета таращились в темноту, ожидая нового нападения.
Когда мне рассказывал это сам вождь, я скрипел зубами. Меня разбирала злость – мало того, что он нарушил данное слово, он еще этим хвастает. Что за народ?!
И толку нет осуждать.
Я только направил палец на небо и сказал назидательно строго:
- Бог все видит. Он наказывает клятвопреступников самой жестокой карой.
Впрочем, вождю и его воинам было не до того – увидев свои пироги, они немало обрадовались, засуетились, готовясь к отплытию. Лихорадочно носились по берегу и спешили так, словно сам Люцифер наступал им на пятки.
Впрочем, это мое образное сравнение. Что у них на самом деле в голове творится – кто бы знал? Что за народ? Дети ранней цивилизации…
Первые лучи восходящего солнца осветили нашу флотилию далеко в море. Я шел под парусом, индейцы гребли в пирогах – курс был на неведомый мне материк.
Поход не представлял трудностей. Море спокойное. Течение, конечно, было (Гольфстрим, должно быть), но не создало нам трудностей. С поправкой на него мы легко преодолели пролив.
Приближаясь к берегу материка, индейцы радовались и смеялись как дети.
Забыл сказать, отправляясь к ним в гости, я оделся в самое лучшее, что у меня было в гардеробе – парадный камзол той эпохи, богато расшитый галунами; а на голову возложил великолепную шляпу, украшенную страусиным пером. Мне хотелось произвести впечатление – особенно на женщин индейского селения.
- Ты настоящий адмирал на параде! – восклицали карибы, глядя на меня с восхищением и оттенком страха в глазах.
А я запоздало подумал – в ковбойском наряде выглядел бы более к месту.
Ну, здравствуй, земля обетованная!