Скупые радости
Богаче всех тот человек,
чьи радости требуют меньше денег.
/Г. Торо/
Она лежала в своей кровати и через открытую дверь из полумрака комнаты смотрела на меня. Я почувствовал, как таю под ее взглядом или проваливаюсь в зыбучий песок – ощущение одно и то же. Ее доверчивость и беззащитность превращали меня в воск.
- Если вам свет не мешает, - тихо проговорила она, - то, пожалуйста, не выключайте.
Минуту спустя.
- Если спать не хотите, то можете говорить – я не скоро усну.
Знаменитый среди знакомых своим необыкновенным умением сохранять непроницаемую мину, я, на этот раз выглядел обескураженным и не смог этого скрыть – конечно хотел с нею говорить, но не так и не по пустякам. Я воздержался от комментариев по поводу ее предложения, вдруг осознав, что реально существует только один путь развития отношений – в котором я буду презираем. И мысленно выругал себя за то, что ввязался в эту благотворительную историю.
Словно прочитав мои мысли, она сама предложила тему:
- Представляете, что кумушки о нас с вами будут судачить в селе?
- Да пусть себе…
- Вам проще – вы мужчина. Это событие вам запишется в ваши мужские подвиги. В обществе более высокую цену за публичное клеймо грешницы платят женщины. Ах, если бы не обстоятельства…
- Вот именно. Обстоятельства нас с вами свели. А, может быть, это судьба?
- Вы опять за свое. Сколько бы вы не говорили вашей слащавой чепухи, я твердо знаю одно – мужикам нужен секс, жестокий и потный. А что из него получается, расхлебывать нам.
Мне показалось, что ее затрясло. Когда она поправляла прядку волос, руки ее дрожали – по крайней мере, движения были не твердыми.
Мне не хотелось продолжать эту тему. Спустив ноги на пол, я выпрямился, потянулся и поморщился от боли в мышцах спины, одеревеневших от чересчур долгого пребывания в неудобной позе.
- Хотите я вам сделаю массаж? Разомну все мышцы, суставы и косточки – мигом уснете.
Она нахмурилась.
- Хотите запрыгнуть в мою постель?
- Очень хочу! Во всяком случае массаж удобнее делать на кровати и лучше всего перед сном.
Единственным вселяющим надежду знаком было то, что когда я вошел в ее комнату и присел на краюшек кровати, она не вздрогнула и не отпрянула с раздражением от такой наглости. Это поселило во мне надежду. Правда она ничего не сказала и с любопытством продолжала смотреть. А я в этот момент готов был принять что угодно, лишь бы это не было откровенным возмущением с последующим отъездом из пансионата. Я подумал, что мог бы вот также сидеть на кровати матери или сестры, и никто бы не заподозрил меня в стремлении к интимной близости. Почему же нельзя присесть рядом с напарником по службе?
Видимо, можно было, если бы я много раньше не признался ей в любви – совсем небратской и несыновьей. В любви, которая подразумевает интимную близость. Теперь мы, наверное, не сможем играть роли друзей.
Она не включила лампу на прикроватной тумбочке, не закуталась плотнее в одеяло, как средство защиты от насильника – просто лежала молча и смотрела на меня, ожидая, что будет дальше. А мне можно было даже не смотреть на нее – давно запечатлел в памяти своей ее лицо, каждый жест и каждую частицу тела: изгиб талии, контуры икр, пяток, лодыжек, округлости грудей.
Мне и раньше приходилось влюбляться в женщин за свои шестьдесят с лишним лет. Но никогда прежде еще не испытывал такого забавного, почти неандертальского желания владеть вот именно этой, быть ее господином. Наверное, это возрастное – когда уже начинаешь в себе сомневаться: а вдруг не получится?
Хотел быть честным с ней и сразу же предложил замужество. Она отказалась, а я теперь думаю – а вдруг согласилась бы, а мое первобытное желание также вдруг испарилось бы… И что тогда?
И что теперь? Когда она согласилась зимовать напару со мной в пустом пансионате. И возражать не стала, когда я попросил хозяина перечислять обе зарплаты на ее карточку. Что являлось само по себе признанием возможности отношений более близких, чем приятельские. Вопрос в том, как начать эти самые отношения.
- Я слышу сердце твое, - сказала она.
На что я ответил:
- Вот и славно. Значит, ты его еще не доломала.
Она хихикнула – шутка понравилась.
Кажется сделан первый шаг. Теперь надо взять ее руку и целовать, и к щеке прижимать, унимая внутренний жар… потом предплечье, плечо, шея, губы и, наконец, груди – самое уязвимое место у женщин.
А я сидел, смотрел и размышлял. Боже, каких глупцов делает из нас желание секса. Один миг блаженства, а потом зависимость на всю жизнь. Это проклятие быть самцом сдерживает меня и отпугивает ее. Менее всего рядом с ней мне бы хотелось бороться с агрессивным, бездумным, животным голодом, который заставляет мужчину желать женщину вне зависимости от обстоятельств, а иногда – к его стыду – из-за обстоятельств, словно полчаса успешного совращения могли в действительности служить доказательством чего-то, кроме способности тела выдавать мысли.
Это мысли. А вот слова.
- Милая, - сказал я, - мы с тобой взрослые люди. И если будем играть в пионеров, пансионат этот для нас превратится в концлагерь. Черт возьми, мы ведь можем быть любовниками. Я хочу тебя, я люблю тебя, а ты… Тебе стоит перестать так болезненно реагировать на то, что у нас большая разница в возрасте. Это ведь мои проблемы, а не твои. Я бы хотел остаться с тобой до конца дней своих. Тебе решать. Но, по крайней мере, сейчас, когда мы вдвоем здесь живем, зачем самим усложнять наши отношения? Мы прекрасно могли бы провести эту зиму в любви и согласии, а весной расстаться… Если ты, конечно, этого пожелаешь…
Она молчала, и у меня появилась призрачная надежда, что она хочет отчуждения между нами не больше, чем я. Несомненно, ее можно заставить взглянуть на вещи трезво или хотя бы задуматься.
- Ну, что ты молчишь? Или ты спишь с открытыми глазами?
- Иди на диван, - вздохнула она. – Я буду спать…
Милосердные боги мешали просыпаться снегу на незамерзшие землю и воду, хотя небо быстро становилось все более и более мрачным. Далеко над лесом в прореху меж облаками выглянуло солнце, подкрасив верхушки деревьев золотым цветом. Но это ненадолго. Ни один любитель побродить по осеннему лесу не выйдет из дома, обманутый мимолетной красотой.
- Как ночь прошла? – за завтраком спросила меня любимая.
- В три часа мы прогулялись с Шамилем на пляж и к воротам – все было спокойно. Потом я сел за компьютер и работал, пока ты не проснулась. Приведений не видел.
Она потупилась, а я почувствовал радость от того, что нашел способ ее уколоть. Однако триумф был мимолетным, потому что его сменил яростный приступ стыда.
- Извини. Не знаю, что на меня нашло.
- Я заслужила.
- Прогуляться не хочешь?
Стая крикливых грачей, то ли спешащих от зимы, то ли решивших здесь зимовать, прилетели и расселись на ветках деревьев пансионата.
Любимая, я и Шамиль по дорожке спустились к пляжным постройкам – пирсу, сараю для лодок, купалкам, раздевалкам и загоралкам, пропахшим чудесным запахом воды лечебного озера. В погожие летние дни здесь было полно народу. Скажем, не из самых бедных слоев населения нашей страны. Теперь здесь только мы – пенсионер, фактически безработная и пес – ломая классовый и прочие барьеры. Все трое молчали.
Наконец, улыбнувшись, любимая сказала:
- А здесь красиво. Если все пройдет удачно, мне будет жалко покидать это место. Не спрашивай почему. Я – человек привычек. Здесь мне все определенно нравится. Куда ни глянь, всюду красиво.
Я смотрел мимо нее, на надстройку на пирсе, где загорали летом постояльцы пансионата, и думал, что рано или поздно приходит время избавляться от самообманов. Строить что-то на лжи – человеческие отношения или свою жизнь – значит возводить на песке замки. Вопрос лишь в том, станем ли мы наконец по-настоящему близки – как муж и жена, или любовники. А без этого пансионата и случайной работы у меня практически не было ни единого шанса на ее внимание ко мне.
- Сколько времени?
- Одиннадцатый час.
- Одиннадцатый? Ты пообедаешь и ляжешь спать?
- Хотелось бы.
- Пока ты спишь, можно, я к внукам схожу?
- Одна через лес?
- Да тут идти-то…
- Нет, нельзя. Позвони зятю – пусть приедет. Или вызови такси. Тебе предстоит очаровательный вечер с двумя непоседами?
- Да уж… не дети, а вечный двигатель.
- Для души полезно время от времени общаться с людьми, совсем непохожими на нас. Ты могла бы их сюда привезти, если родители разрешат. Тут им раздолье, и нам веселей.
Очень просто. Всего несколько слов. Но что сталось с любимой? Улыбки как не бывало. Она пыталась удержать ее, даже губы у нее задрожали от нечеловеческого усилия. И она вся как будто мгновенно потухла. Ничего не осталось от ее беззаботности, и я в который раз понял, насколько моя возлюбленная зависит от своих эмоций. Ее недавнее поведение было доспехами, не позволявшими ей явить миру свою тоску по внукам, с которыми она прежде проводила каждый свободный час.
- Ты серьезно? – спросила она.
- Детям будет полезно побыть на природе, да и родители отдохнут.
Почти не двигая губами, она пролепетала:
- Зачем ты это делаешь?
- Потому что люблю тебя.
- Ты любишь меня, - повторила она странно-строптивым голосом. – И ты думаешь, что если ты скажешь мне, что любишь меня, я позабуду все на свете?
- Да, - прошептал я. – Думаю, ты смогла бы забыть, хотя бы на один раз.
- Хотя бы на один раз? – пробормотала она, и у нее дрожала рука, которую она медленно подняла, чтобы пригладить волосы.
- Хотя бы на один раз, - повторила она, как если бы это было величайшим из всех высказываний на Земле. Потом встрепенулась и вскинула взор на меня. – Есть две причины, по которым мне не хотелось бы этого делать. Первая – мне не хочется этого делать. Я, конечно, могу тебе уступить – как говорят, не убудет – но ты ведь меня хотел видеть не просто своей, а счастливой. Помнишь? – ты говорил.
Разочарованный, я даже отступил на шаг:
- А другая причина?
Любимая печально посмотрела мимо меня.
- В моем представлении мужчина, которому бы я хотела принадлежать, выглядит не так.
Я зубами едва не скрипнул.
- Я понял и помню твои намеки, но стать насильником даже ради тебя не смогу.
- Не любитель дурных поступков? – усмехнулась. – Воспитанный мальчик!
- Не нахожу в них никакого удовольствия. Наверное, твой покойный муж – единственный мужчина в твоей жизни?
- И что в этом плохого?
- То, как он имел тебя. Мне не хочется оскорблять его память, но по-моему он – садист. Милая, от интимной близости с мужчиной можно получать не только детей, но и массу приятных удовольствий. Неужели Природа не требует от тебя вручить свое тело в чьи-то объятия – ласк, поцелуев, как прелюдии и, наконец, соития? Ты хоть когда-нибудь испытывала оргазм в постели со своим мужем?
Она в растерянности пробормотала, явно не желая этого говорить:
- Только после рождения дочери.
- А до этого было сплошное насилие?
Она взяла себя в руки и не ответила. Я тоже успокоился, но спросил:
- Так что насчет внуков?
- Я позвоню сейчас дочери…
В солнечный октябрьский выходной моя любимая медленно шла от машины к калитке, ведя за руку двух детей – мальчика лет шести и трехлетнюю девочку. Сзади маячила ее дочь с огромным пакетом в руках и испугом в глазах. Было от чего: по другую сторону ограды гостей встречали я и огромный пес Шамиль – торжественно и чинно, как приветствуют в строю солдаты прибывшего генерала. Дети, держась за стройную бабушку, во все глаза смотрели на собаку – улыбались с готовностью подружиться.
- Не укусит? – тревожно спросила моя любимая. – Я очень боюсь.
- Дай ему их обнюхать.
Знакомство прошло на высоте – мальчик уткнулся в ногу бабушке, но скорее от застенчивости перед вниманием к его персоне; а малышка попыталась схватить Шамиля за нос – не удалось.
- Мама-мама.., - волновалась дочь.
- Оставь пакет и езжайте. Вечером в воскресенье заберете. Анатолий, пожалуйста, забери пакет с детским имуществом.
Малыши и их бабушка пошли по дорожке вглубь территории пансионата, сопровождаемые величавым Шамилем. Я пожал руку зятю, сидевшему в машине, забрал пакет и закрыл калитку на подвесной замок.
В душе сам собой возник марш Мендельсона.
«Согласны ли вы взять в мужья…?»
«Да»
И только потом ее сияющее лицо, ее совершенное и нагое тело на брачном ложе. Мои нежность и благодарность, когда она приняла мою плоть в свое пылающее лоно…
Весь день любимая моя с внучком и внучкой. И они от бабушки никуда. Я не вмешивался – был поодаль и как бы на побегушках. А когда день прошел, малышей уложили спать, и они уснули, румяная и счастливая она обратилась ко мне:
- Вот оно, приданое мое! Возьмете меня с таким? Правда?
- Правда, - сказал я.
- Возьмете как есть – без жилья и работы?
- Возьму, моя милая.
- А для чего? Тебе нянька нужна?
- Вы так считаете?
- Да уж ладно… А как же мы жить-то будем? Побираться и нищенствовать?
- Бог не выдаст, свинья не съест. Проживем как-нибудь, главное – в любви и согласии.
- Одним словом, вы делаете мне предложение? – она сидела за кухонным столом, где мы вечеряли и поглядывала на меня странным, удивленным каким-то взглядом, как бы не понимая и силясь сообразить.
Я молчал, давая возможность ей отблагодарить меня за приглашение детей в пансионат. За прекрасные выходные!
- По любви, - отрешенно сказала она, – и цыганок из табора берут… А теперь, значит, меня. И не стремно тебе на вдове-то жениться..?
- Ну а я разведен.
- И никогда не попрекнешь, что не девицей тебе достанусь?
- Не попрекну.
- Ну, смотри, за всю жизнь не ручайся. Ведь не любовью ты любишь, а жалостью – знаю я.
- Ты ни в чем передо мною не виновата. Зачем об этом упоминать? Я буду нежным и внимательным мужем. Когда тебя первый раз увидел, сразу решил – это она, одна на всю жизнь. А потом много-долго приглядывался и решения своего не изменил. Я буду тебя не только любить, но и уважать до конца дней своих.
- А мне почему-то кажется, что ты меня покупаешь.
- Неужели? – я почти простонал. – Как это? В чем это видно?
- А ты думал нет? Ты думаешь, я не гордая? Если у меня ничего нет, то я уже вся твоя? У меня вон внуки есть – я не одна.
Две крупные слезы скатились по ее щекам.
- Не знаю, дьявол ты или человек – я таких еще не встречала.
С того вечера меж нами установились какие-то неприятные отношения. Было что-то тяжелое, натянутое, недоговоренное – мы больше хмурились, чем общались. Я службу нес напару с Шамилем, ночами работал над этой повестью. Любовь моя кормила меня, убиралась по дому… И почти каждые выходные у нас гостили ее внуки.
Между их визитами, то есть в будние дни, была она грустна и задумчива и чем-то казалась озабоченной. Улыбка редко тогда посещала ее миловидное лицо. Ласковая улыбка, которой встречала она детей, очень не шла ей в ту минуту, когда она обращалась ко мне – точно в этой улыбке что-то сломалось, и как будто она не в силах ее склеить, как ни пыталась. А однажды сказала:
- Я ведь необразованная, как ты. Ты бы мне список написал книг, какие надо прочесть – время есть.
А я тогда вспомнил прежний наш разговор:
- Нищенствовать мы с тобой не будем – есть, что делать… есть что нам делать на нашем свете.
Может быть, она не поняла – прежняя недоверчивость, прежняя горькая и почти насмешливая улыбка мелькнула в ее глазах…
В начале зимы в наших краях случаются иногда прелестные дни – светлые, не морозные, тихие. Случилось и в этот раз. Я любил бродить без цели по дорожкам пансионата – пусть даже ночью, прокладывая следы в неглубоком снеге. И Шамиль, как всегда, брел за мной. Он останавливался иногда на перекрестках и поглядывал в обе стороны – истинный сторож, который времени не тратит даром.
Хорошо в природе! Вот бы на душу так…
А вот и душе подарок – идет моя милая следом за мной и, зная, что я за ней наблюдаю, идет не торопится походкой гуляющего.
- Застыла вода?
- Вот бы Алдакушева сюда, - вспомнил приятеля. – Всю зиму здесь прорубь тогда бы была: он ведь – великий любитель моржевать.
- А вы не любитель ледяной воды?
Мы то на «ты», то на «вы» - в зависимости от её настроения.
- Нет, я любитель купаться летом.
- А я вообще воды боюсь. Я её за километр обхожу, после того как однажды чуть не утонула. Да это мелочи. Вот по льду люблю гулять – особенно если он прозрачный. Такие мои отношения с водой…
- Давай попробуем – держит ли он.
Я ступил на лед одной ногой, а руку протянул ей. Она взяла её. А когда я вторую ногу убрал со ступеньки помоста, взвизгнула и вцепилась в мою длань двумя своими.
- Ты чего?
- Ничего! Не хочу, чтобы ты утонул.
- В двух шагах-то от берега?
- Все равно! Под лед провалишься, промокнешь, простынешь… Придется мне за тебя дежурить и выходить ночами на территорию. Я боюсь…
- Мне кажется – лед держит. Я двумя ногами стою на нем.
Она тяжело вздохнула, упомянула что-то про ненормальных, свалившихся ей на голову, и отпустила мою руку.
Жаль. Мне понравился её душевный порыв.
Потом я спокойно, не торопясь, обошел всю платформу купальную – лед даже не скрипнул. Зима пришла! Правда, без снега ещё пока…
Да, это было недавно…
А теперь и снег выпал, ночь на дворе – любимая моя спит…
Прошло уже несколько недель нашей работы в пансионате «Лесное озеро». Я теперь сплю в своей спальне. Моя напарница (женой или любовницей не назовешь) привыкла спать без надзора и света с притворенной дверью. Можно сказать, все устаканилось.
К примеру, знаете как я готовлюсь к нашим ежевечерним посиделкам у камина с пивом или напитками чуть покрепче? Душем холодным успокаиваю кровь бурлящую. А то ведь от толики алкоголя и её присутствия рядом запросто можно свихнуться с ума. И как результат – я озверею, храм нашей идиллии разрушу (образный вариант изнасилования)… и конец всей истории.
Должен признаться – странное чувство нарастает в груди: чем дольше мы вместе живем, тем больше любовь уступает ответственности. Ответственности за неё, её судьбу, её благополучие. Мне бы не хотелось, чтобы её сердце было разбито. Слишком она мне дорога.
Придется любимую оберегать, а не добиваться, - со скрипом душевным принял решение. – Черт! До чего ж мне с бабами не везет. Ведь хочется простого человеческого счастья, а получаются страсти шекспировские…
Стою на помосте, припорошенном первым снегом, пытаюсь думать о делах – завтра на мини-тракторе все дорожки пансионата приберу; дорогу до трассы не стоит чистить: наст ещё мал; а вот здесь, на причале купальном управиться можно только метлой – а надо ли: кому купалка нужна зимой? Мне, однако – для прогулок…
Думы хозяйские, а мысли интимные и все о милой – как она там? спит или не может уснуть? кто их, женщин поймет в полнолуние?
Вернувшись в коттедж с ночного обхода и движимый непреодолимым любопытством, осторожно приоткрыл дверь в её комнату. Было тихо, и я подошел к постели.
Милая моя спала, свернувшись клубочком, подложив под щеку обе ладошки. Можно было принять её за ребенка. Она улыбалась во сне. А потом почему-то нахмурилась и в беспокойстве шевельнулась.
- Не буду я с тобой целоваться! – пробормотала она во сне. Или нет?
- А кто же к тебе пристает? – мрачно так прошипел я и ушел к себе.
Завтра день обещал быть хлопотным – снег убирать на дорожках пансионата, то да сё… ах да, ещё внуки наши завтра к нам приезжают…
Мальчик, как увидел снег на голубых елях, счастливо захлопал в ладоши.
- Как красиво! Волшебный мир!
Я не стал его разочаровывать:
- А что же ты думал? Настоящий Волшебный мир!
- Вот мы счастливые! – щебетал он, обращаясь к сестре. – А вы нам здесь все покажете? Скажите – а у вас есть маги и гномы?
- Есть, - подтвердила бабушка.
- А эльфы?
- Эльфы на лето улетели в жаркие страны.
- Как птицы?
- Превратившись в птиц – красивых ласточек и стрижей.
- Жаль, - с сожалением протянул внук. – Хотел с ними познакомиться. В фильмах они такие хорошие.
Через мгновение:
- А орки есть?
В сказку вмешался я:
- Иногда заглядывают, но Шамиль их гоняет…
- А русалки есть? - это, кажется, внучка спросила.
По крайней мере, её бабушка присела перед ней на корточки, поправила что-то в наряде и сказала:
- Русалки спят зимой на дне озера, как медведи в берлоге.
- Жар-птицы, драконы? – выуживал из памяти внук новых героев.
- Дракона видел одного, - ответил я деловито, - но далеко, мимолетом… Кстати, молодые люди, горку вам сделать для катания? Ледяную или из снега?
- А в чем разница? – полюбопытствовала прелестная бабушка.
- Снежная из кучи снега, - пояснил. – А ледяная…
- Из кучи льда? – рассмеялась она.
- Как раз напротив – спуск крутой полить водой, вот и горка ледяная. Пойдемте поищем такой.
Вчетвером отправились искать расчищенными дорожками пансионата. Крутизны природной не нашли, а снега еще мало. Вернулись к теме гостей в разговоре.
- А вампиры здесь есть? – поинтересовался внук. – В гробах летают?
Бабушка головой покачала – ей не нравились такие разговоры.
Я ответил:
- Почему в гробах – так приходили, своими ногами. Но Шамиль на них рявкнул и больше не кажутся.
- Хорошая собака! – похвалил мальчик нашего провожатого, но помня наставления бабушки, поостерегся с ласками.
- Мы с Шамилем никого не боимся, - подвела итог теме бабушка.
- А можно на нем покататься? – спросила самая юная дама.
- Это вряд ли, - остудил я её порыв. – Шамиль наш не ездовая собака: он – боец и охранник.
Нагуляв аппетит, пошли обедать.
За обедом вдруг внук спросил:
- А вы – бабушкин жених?
Мы перекинулись с любимой недоумевающими взглядами – она слегка пожала плечами.
- Нет, мы – напарники по работе, - сурово ответил я и тяжко вздохнул.
М-да… напарник – напарница… но не брат с сестрой. Я – взрослый мужчина, которого соседство с отнюдь не детскими формами волнует и выводит из равновесия.
Вот к примеру, вхожу в коттедж, а она в одном полотенце от груди до бедер и вытирает мокрые волосы – ой, кажется, я не вовремя! Пока раздумывал: извиниться и выйти или принять все увиденное должным образом, мои глаза жили своей жизнью – вернее, вовсю любовались её ландшафтами. И зрелище было настолько увлекательным, что…
Любимая проворчала:
- Анатолий Егорович, вас стучаться учили?
- В комнату – да, но не в дом же!
- А это и мой дом тоже. Так что же получается – я в нем расслабиться не могу? – возмутилась она. Но все так же стояла и во все глаза смотрела на меня. Пусть возмущенно, но мне показалось – и чуточку с призывом.
И я незаметно для себя самого стал приближаться к ней.
- Не туда идешь, - подсказала она.
Я остановился в двух шагах и глубоко вздохнул воздух.
- Ты приятно пахнешь.
Она даже ухом не повела – снова ворчит:
- А вот этого не надо. Хочешь сам так же пахнуть? Хорошо – на Новый Год я тебе подарю цветочный шампунь.
Вспомнив некоторые интимные мгновения, которые так или иначе случаются при совместном проживании под одной крышей, я даже перестал жевать и задержал дыхание, пытаясь усмирить разбушевавшийся пульс. И так предстоит мне жить целую зиму! Может, действительно стоит пойти и утопиться?
Не сразу успокоился и, прежде чем вернуться к еде, тяжело вздохнул и попытался выбросить лишние мысли из головы. Аппетит пропал, но появилось огромное желание забиться в темный уголок и повздыхать о своей нелегкой доле. И голова у дедушки закружилась – с кем не бывает в таком возрасте?
Вопрос маленького Пинкертона – почему мы здесь вдвоем работаем: где остальные? – я игнорировал, предоставляя возможность ответить бабушке.
Та и сказала:
- Летом вернуться.
- А вы останетесь здесь?
- Вряд ли.
- Очень жаль, - расстроился мальчик. – Мне так здесь нравится. А летом вообще классно! – купаться можно, загорать…
Взглянув на меня, бабушка неуверенно сказала:
- Может, и на лето останемся – охранники всегда нужны.
Я вмешался:
- Только переселят нас в маленькие комнатушки служебного корпуса. А здесь будут жить отдыхающие.
- Почему же сейчас вас сюда пустили?
Вот Пинкертон! – до всего дело есть.
- Чтобы напрасно не отапливать большой корпус.
Мы еще немного поговорили, но обед уже близился к концу – да и я зевать стал.
- Ну что, дети мои, адмиральский час на корабле?
Только девочка скуксилась:
- Прям как в садике: поели и спать.
А остальные были согласны и скоро оказались в своих постелях.
Я блаженно вытянулся и закрыл глаза. Сон тут же подкатил.
Внуки моей возлюбленной были прекрасно воспитаны и оказались любопытными собеседниками. Время в их обществе пролетало незаметно. Мы гуляли, играли, сказки рассказывали и читали, смотрели мультики…
На второй или третий визит они перешли со мной на «ты» - обращаясь: «дядя Толя, а ты…» Чувствовали себя друзьями – легко и непринужденно. И кто был при этом счастливее, взрослые или дети – это ещё вопрос…
За ужином мы рассказывали о сказочных мирах – кто что знал. Были настолько увлечены, что забывали о бабушкиных кулинарных изысках.
Кто не знал, в тот вечер узнал:
- маги могут всё;
- гномы куют мечи и добывают драгоценные камни и, помимо всего прочего, ещё и очень хорошие ювелиры;
- драконы живут в неприступных горах;
- а эльфы в красивых лесных домиках…
А еще мы играли… Нет, не игрушками, а ставили представления, наряжаясь (как умея) в известных героев.
Представьте себе портовую таверну. И в ней кампания собралась. Я, в пирата перерядившись и еще глаз один завязав, размахивал кружкой с газировкой и хриплым голосом напевал:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Йо-хо-хо и бутылка рома
Пей и дьявол доведет до конца
Йо-хо-хо и бутылка рома…
Все участники представления мне подпевали. А публика была разношерстная – бабушка вырядилась то ли в цыганку, то ли в уличную торговку, внучка гномиком была, внук пытался изобразить из себя ужасного гоблина. Моя любимая, как смогла, нарядами всем помогла.
А вы представляете, что дети дома рассказывали родителям и как они стали на выходные проситься к бабуле?
Ну а я смотрел на неё, счастливую, и от выражения моего лица любое молоко могло скиснуть даже в холодильнике. А все-таки надо признать – в те вечера нам просто здорово было вчетвером! Дети уже не стеснялись «напарника» бабушки, а внучка не слезала с меня, как обезьянка с любимого дерева.
Однажды мы инсценировали мультик «Бременские музыканты». У меня от природы нет ни голоса, ни слуха, тем не менее, вырядившись разбойником, я солировал в кругу себе подобных:
А как известно, мы народ горячий
И не выносим нежностей телячьих,
Но любим мы зато телячьи туши,
Любим бить людей, любим бить людей,
Любим бить людей и бить баклуши.
Со мною горланили все участники представления. Романтика работников ножа и топора настолько проникла в буйные головы, что будь в пансионате другие люди, мы бы немедленно отправились на грабеж.
Подозреваю, что мелюзга вряд ли соображала, что такое «баклуши». Наверное, думали, что это ладоши и хлопали в них без всякой жалости, изображая в спектакле Пса и Кота. Не сложно догадаться, что мне досталась роль Осла. А Трубадуром была наша прелестная бабушка.
Эх, покуролесили же мы! До того разбесились, что услышали за дверью тревожный лай Шамиля. Сразу успокоились и его впустили. Главный охранник пансионата, обойдя первый этаж и никого подозрительного не обнаружив, осуждающе рявкнув, удалился. На призыв: «Останься с нами, Шамиль!» презрительно махнул хвостом.
- Вот это мы дали! – восторженно сказал наш Пес (он же внук).
А Осел взял руку Трубадура и галантно поцеловал.
- Спасибо. Давно уже так не веселился.
Тот смутился.
Женщины часто бывают застенчивы по причине и без...
Вечером, когда гости уснули, любимая выговаривала мне:
- Ты используешь любую возможность, чтобы продемонстрировать свое увлечение. Хоть бы детей постеснялся…
- Не обижайся – это был братский поцелуй.
- В руку? Ну, ты даешь, брат!
В тот раз, вернув детей их родителям, мы порознь вернулись домой – любимая задержалась у машины зятя, прощаясь и балаболя, а я пошел готовить место для вечерней посиделки у камина. Разжег огонь, накрыл столик – пивом, чипсами, кириешками, включил музыку…
Когда любимая пришла, в коттедже нашем группа «Несчастный случай» и Алексей Кортнев будоражили мою кровь.
Если б не было тебя,
Скажи, зачем тогда мне жить,
В шуме дней, как в потоках дождя,
Сорванным листом кружить.
Если б не было тебя,
Я б выдумал себе любовь,
Я твои не искал бы черты
И убеждался вновь и вновь,
Что это всё ж не ты…
Я уже принял на грудь хомутининской самогоночки на меду и погрузился в магию слов и мелодии, забыв о действительности.
Эх, голос бы мне…
И тут она мне сказала, когда обернулся на неё, румянощекую с мороза:
- Если есть на Земле идиллия, то вот она. А ваши глаза, Анатолий Егорович, так и светятся любовью.
Не понял, что это – благодарность за хлопоты с её внуками или искреннее признание обожаемой женщины?
Она поправилась:
- Не знаю только – к огню или пиву?
- А к вам не катит?
- Если бы вы не пялились на грудь и ноги, то может быть…
- Но я же не виноват, если эти части вашего тела сделаны так искусно. А мужчина всегда остается мужчиной.
- Ага. Сколько волка не корми…
Потом мы сидели – пили пиво, хрустели чипсами, слушали музыку и смотрели в огонь… Был интересный момент, когда она вдруг спросила:
- А когда наша свадьба?
Я просто дар речи потерял и растерялся. А что? Сам виноват – нечего было свататься. Или я напился, а она шутит изволит?