Лаборатория разума

 

 

 

ДТП и его последствия

 

Кто открывает школы, тот закрывает тюрьмы.

/Виктор Гюго/

 

И опять клиентов было мало.

Сейфула смотрел на все со странным ощущением равнодушия и безучастия. В голове было пусто и гулко – мозгам давать работу он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа той энергии, когда неудачливого любовника прочь прогнал из своей коморки. Полная апатия пришла на их место.

Вдруг как будто кто-то шепнул ему что-то на ухо. Он вышел из харчевни, пересек стоянку и остановился на обочине трассы. По ней в его сторону шли двое молодых парней. Они о чем-то оживленно общались, не обращая внимания на Кашапова. Сейфула скрестил руки на груди и стал вслушиваться.

- На танцах я мало чего помню, поддатый был, - говорил один другому. – Ну, подцепил телку, в общагу привел, туды-сюды… все как обычно. Утром просыпаюсь – мама дорогая! – красотка рядом лежит, каких свет не видывал. Элизабет Тейлор без трусов и платья! Я таких раньше только в журналах встречал.

- А ведь уболтал! В твою общагу пошла... – подивился второй.

- Сам не знаю, как. М-да, вот, брат, что случается иногда. И чего бабам надо? То не уговоришь, то сама наскакивает…

- Ну а дальше-то что?

- Да ничего. Проснулась, огляделась… потом оделась и говорит: «Ничего не было, про всю забудь, меня не ищи, а если ляпнешь сдуру где, тебе кранты». И ушла.

- С тех пор не видал и не искал?

- Не видал, а искать ее надо, думаю, в «Эдеме», у грузин. Там, говорят, шалавы элитные. А на дискотеке, видать, случайно зависла.

- Ну, не с нашей стипухой туда ходить…

Они поравнялись с Сейфулой; один из них хотел что-то ответить приятелю – но внезапно поймал заинтересованный кашаповский взгляд, оборвал себя на полуслове, настороженно спросил:

- Вам чего?

- Просто стою.

Парни аккуратно обошли его с обеих сторон и потопали дальше. Сейфула развернулся, стал смотреть им вслед все также лениво и задумчиво. Тем временем, за его спиной на той стороне дороги появился пьяный мужик. Поднявшись на насыпь из кювета, он спотыкнулся было, но не упал, а выпрямившись, стоял и покачивался, вертя головой. Проезжающая легковушка просигналила, предупреждая его об опасности. А для пьяницы, как для спортсмена на старте, ее надрывный клаксон стал выстрелом стартового пистолета. Он вдруг сорвался с места и побежал через проезжую часть дороги настолько быстро, насколько позволяли ему это делать его заплетающиеся ноги.

Следующая машина не успела ни затормозить, ни увернуться от столкновения. Ударом бампера «волги» несчастного подбросило на капот, а от столкновения с лобовым стеклом, немедленно покрывшегося мелкими трещинами, его швырнуло на разделительную полосу шоссе. Машина после столкновения, вильнув по дороге, подняв тучу пыли, песка и щебня на обочине, прибавила газу и умчалась в прежнем направлении.

И тишина – нет машин ни туда, ни оттуда. Только услышал Сейфула топот ног бегущих к несчастному парней. Он и сам поспешил к нему.

Человек был без чувств и в крови – она текла с головы и лица. Физиономия его вся была избита, ободрана, исковеркана. Видно было, что досталось ему не мало.

Подбежали парни.

- Вот гад, смотался…

- Номер запомнил?

- Да где там – он пыли поднял.

- А цвет?

- Вроде бежевый, но точно «волга» - это я узрел.

- Даже пикнуть не успел. Откуда он взялся? – обсуждали, рассматривая несчастного.

- Парни, - сказал Сейфула, - давайте его с дороги унесем.

Втроем подхватили пострадавшего. Вынесли с дороги.

- Дальше-дальше, - хлопотал Сейфула. – В харчевню несите. Перевяжем, скорую вызовем, а то он умрет до больницы…

- А не прогонят?

- Я там охранник.

Пострадавшего бережно занесли в харчевню.

- Куда же тут положить можно? – спросил один парень, осматривая обеденный зал.

- Дальше-дальше… в мою бендежку, - командовал Сейфула. – Вот сюда. Да ты осторожнее, не дрова! На топчан кладем.

Крикнул ошалевшим девчонкам:

- На шоссе сбили!

Катюша перепугалась – стояла бледная, громко дышала, широко распахнув глаза.

- Позвони в «Скорую!» – приказал ей Кашапов.

- У нас телефона нет! – отчаянно вскрикнула официантка.

- А мобильник на что?

- Ты когда-нибудь набирал по нему 02? Вот-вот…

- Табличка же С номерами должна быть – в случае пожара или другой опасности звонить на…

- Ты это Ираклию скажи.

- Чёрт… Понятно. Парни, вы здесь больше без надобности, - бросил Сейфула случайным помощникам. – Дуйте туда, где есть телефон. Скорую вызовите. А потом в мусарню – все там обстоятельно расскажите. Может, найдут водилу-давилу…

А вот полная Александрина оказалась не из тех женщин, которые в критических ситуациях падают в обморок. Мигом под головой несчастного очутилась подушка, о которой никто еще не подумал. Потом стала раздевать его и осматривать, не суетясь и не теряясь, поджав только дрожавшие губы. Рыхлая, а движения были чёткими, точными, очень умелыми.

Потребовала:

- Дайте воды теплой, полотенце или салфетку – что-нибудь поскорей…

- Как он? – спросила Катя, принеся таз с водой и полотенце.

- Он без сознания, но дышит; что там сломано у него не знаю – возможно, грудь раздавлена, голова пробита; думаю, не жилец…

Намочив полотенце водой, Александрина стала обмывать залитое кровью лицо пострадавшего, собрав сзади пышные каштановые волосы резинкой – чтобы не мешали. Сейфула и Катя стояли в тесной каморке в недоумении, не зная, чем там себя занять.

Сейфула, наблюдая за действия толстухи, заметил:

- Как медсестра, красиво работает.

- Я ведь медучилища выпускница… - бросила путана. – Слушай, ты мальчишкам веришь? Может, сам сходишь и вызовешь скорую?

- А куда?

- Эх, блин, ты же не местный! – она обернулась - Катя!

- Нет, я из отсюда никуда, - попятилась к выходу официантка. – Вдруг клиенты нагрянут… Знаешь, что со мной Ираклий потом сделает?

- Тьфу, ёп! – выругалась Александрина, отрываясь от своего занятия. – Приплыли…

И действительно, как назло – одна за другой четыре фуры завернули с трассы на стоянку харчевни. Клиент привалил!

Один за другим восемь дальнобойщиков вошли и потребовали кофе, чаю; да и салатов, пельменей, супов и шашлыков. По полной программе!

- Парни, - обратился к ним Кашапов, - Ей-бо, сейчас не до шашлыков. У меня в коморке лежит человек, только что сбитый машиной на трассе; кто-нибудь отвезите его в больницу.

Несколько человек молча встали из-за столов и проследовали за охранником; посмотрели на пострадавшего, покачали головами и подались обратно с тем странным внутренним ощущением довольства, которое всегда замечается в людях, при внезапном несчастии посторонних – мол, не с нами, ну и слава Богу. Посидели в зале, посовещались и принялись за поданное – чаи, кофе, супы, салаты, пельмени…

- А где шашлыки, хозяйка?

- Сейфула! – Катя умоляюще сложила руки у груди. – У нас работа. А с тем типом Александрина посидит. Она же медичка… Ты-то ведь все равно ему не поможешь.

Кашапов еще топтался на месте, соображая, что предпринять, когда путана вышла из его каморки.

- Кончился. Голова оказалась пробита. Должно быть, кровоизлияние в мозг…

- Проклятая жизнь! – выдохнул Кашапов и пошел к мангалу.

Дальнобойщики пообедали, отдохнули немного и уехали. Александрина успела заработать у них три тысячи рублей.

- Слава богу, милиция! – крикнула обрадованная Катя.

Но это были гибэдэдэшники, с трассы завернувшие перекусить.

С Сейфулой они прошли в полутёмное помещение, взглянуть на погибшего. Обтирая его, Александрина расстегнула рубашку и разрезала майку, обнажив безволосую грудь мужчины. Теперь она предстала глазам вошедших – исковерканной, измятой, истерзанной. Видно было, что ребра изломаны, а напротив сердца темнела лиловая гематома.

Сейфула рассказал, как ударила его машина – сначала бампером, а потом лобовым стеклом. Сюда принесли – он еще дышал; а потом скончался.

- Удивительно, что не сразу дуба дал с такими-то травмами, - невозмутимо подметил сержант.

Потеряв аппетит, гибэдэдэшники отправились к своей машине, чтобы сообщить в ГОВД о происшествии. Ожидая наряд, всё-таки сели покушать.

- А у вас кровь на брюках и рубашке, - рассеянно заметил сержант, приглядываясь к Сейфуле.

- Я запачкался, когда нес его, - проговорил Кашапов.

Александрина из кухни боязливо не показывалась, завидев ментов. Но когда они сели за стол, она им его накрыла, изображая собой официантку – даже передничек подвязала.

Катя от шока отойти не могла. Когда Сейфула к ней зашел, она обхватила его крепко-крепко, склонила голову на плечо и заплакала.

- Я покойников… до смерти боюсь! – сказала она сквозь рыдания.

И может быть, от чужой слабости, Сейфула вдруг встрепенулся. Гордость и самоуверенность вернулись к нему. И способность мыслить.

Что же произошло? Почему так случилось, что не приехала «Скорая»? Где эти парни, что были здесь? Позвонили-не-позвонили? – остается только гадать.

На дежурной машине подкатили два опера, один – по всем признакам башкир, другой – вполне русопят. Труп осмотрели, документы собрали у свидетелей, сели с гибэдэдэшниками совещаться. Александрина в передничке, льстиво улыбаясь, подала им чаю. Вернувшись, как громом ударила Сейфулу:

- Санек, они о тебе судачат – статья, говорят, у тебя удачная. Мол, был звонок в дежурную часть – какой-то мужик жаловался на грубость охранника нашей харчевни. Наверное, тот пидор, с которым давеча в твоей бендежке кувыркалась… Беги, Саша, повяжут и ничего не докажешь.

- Ну что ты советуешь? – Катя пришла в себя. – Его бегство будет признанием вины. Мы ведь свидетели – все расскажем, что видели. А если он убежит, что о нас подумают? Мы сразу же станем лжесвидетелями.

Не очень ладившие прежде сотрудницы заведения вдруг обнялись и вместе присели на одну лавку, в тревожном ожидании глядя на Сейфулу, который, скрестив на груди руки, стоял у стены кухни в глубоком раздумье.

Наверное, не стоит так говорить автору о мужчине, но глазами девушек Кашапов в эти мгновения был удивительно хорош собой – высокий, плечистый, с узкими бедрами, сильный и все еще самоуверенный, судя по выражению его лица.

Профиль его, как у всякого полукровки, был весьма привлекателен, хотя в данную минуту немного надменен. Волосы темно-русые – это от матери; от отца – глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда, когда в них таяла тюремная подозрительность, необыкновенно добрые. Сейчас он был бледен, но не болезненно; лицо его светилось свежестью и здоровьем русского богатыря.

Казалось, что его доброта многое могла уступить и простить, на многое могла согласиться, но при этом существовала некая черта его убеждений, за которую никакие обстоятельства не могли заставить его переступить. Вот и сейчас он был на распутье: решал – бежать от мусоров в темную ночь или остаться, уповая на милость судьбы.

Заседавшие в обеденном зале блюстители закона и порядка в ожидании следователя прокуратуры и судмедэксперта действительно решали судьбу Кашапова. Перспектив было две – искать непонятного цвета и неизвестного номера «волгу», якобы сбившую, по словам охранника, пострадавшего на дороге и вследствие полученных травм скончавшегося в харчевне неизвестного мужика или брать и «колоть» самого охранника, как подозреваемого в убийстве, ориентируясь на анонимный звонок в дежурную часть по поводу его бесчинства с клиентом харчевни и справку о его освобождении из мест не столь отдаленных по той же статье.

- Говорить будем в отделе! – горячился оперативник с русой челкой. – Чуточку поднажмем, канарейкою запоет. И преступление будет раскрыто по горячим следам – слава Богу, премия нам!

- Можно и здесь, пока следак едет. Заметил, какие девочки восхитительные? Я бы их поспрашивал на предмет признания правды, - сказал гибэдэдэшник в сержантском звании, чуть не облизываясь и изливая глазами похотливую патоку.

Смотрел он на внушительный зад Александрины, конечно. Напарник прямо-таки покатился со смеху, обращаясь к оперативникам:

- Забирайте своего бугая, а мы вам через часик-другой двух готовых свидетельниц подгоним.

- А следак подъедет?

- Разумеется, я осёл конченый, - помрачнел хохотун. – Но ведь он из вашей команды.

- Ну нет, брат, совсем не из нашей. И вообще может бабою оказаться.

Все замолчали, размышляя. В окружающем их мире многие чудеса творились, если верить телевидению

- Алё, слушайте, - подал голос сержант ГИБДД. – Может, пока следака нет, по углам растащим свидетелей да начнем допрос с пристрастием? Что-то у меня Везувий между ног огнем запылал.

Его напарник захохотал пуще прежнего.

- Ишь тебя разобрало, на халяву-то!

- Причем тут халява, - сердито отмахнулся сержант. – Просто выступать кое-что стало, а у каждой бабы есть втягивающее начало – вот и все. Требуется, как говорят космонавты, стыковка.

Очень мрачный оперативник, долго молчавший, наконец, высказался:

- Совершено преступление; в каморке охранника – труп неизвестного, а вы всякие глупости болтаете. Не стыдно, господа полицейские?

- Что это с ним? – сержант толкнул локтем оперативника с русой челкой.

- Не обращай внимания: застенчив до судорог…

Озабоченный и серьезный Сейфула, тем временем, решил не бегать и не прятаться от мусоров. Даже если заберут сейчас, даже если будут пытать в мусарне, он ничего не возьмет на себя – калач уже тертый. Столько свидетелей его невиновности – неужто все будут подличать? И мусора… Ну не все же они поганые – должны же и среди них встречаться хоть иногда для разнообразия порядочные люди.

Готовясь к худшему, Сейфула утвердил на лице надменное и худо скрываемое выражение презрения к окружаемому.

Вторым рейсом дежурная машина ГОВД привезла следовательшу из прокуратуры и судмедэксперта. Прежде всего эта шикарная блондинка задала вопрос стражам закона и правопорядка – что известно?

Присели за стол посовещаться, и тут же появилась Александрина с чаем для всех на сервированном подносе.

Четверть часа старший следователь городской прокуратуры беспристрастно выслушивала, ничего не записывая, беспрестанно прерываемый и перебиваемый рассказ ранее прибывших сотрудников – а также их версии и догадки. Казалось бы, картина ясна – крутить малого, «колоть» девиц, и «дело» готово. Но когда женщина приступила к своим обязанностям, то показалось оперативникам и гибэдэдэшникам, будто она их совсем не слушала.

Войдя в каморку, где лежал труп, она обратилась к охраннику:

- Вы можете лампочку поменять?

- На что поменять?

- На более мощную!

Катя немедленно принесла стоваттную.

Сейфула выкрутил старую, вкрутил эту – в коморке стало светло как в операционной.

Нестерова, оглядев труп, присела на табурет:

- Нет журнального столика?

Получив отрицательный ответ, попросила еще один предмет для сидения. Сейфула принес стул. Следователь пересела на него, разместив на табурете бланк протокола осмотра. Судмедэксперт, сделав несколько фотографий, приступил к исследованию карманов одежды и тела трупа – об увиденном и обнаруженном монотонно докладывал:

- Мужчина, примерно пятидесяти лет, среднего роста, темноволосый, с большими залысинами…

Все присутствующие в харчевне, толпившиеся в маленьком коридорчике разошлись по своим местам – сотрудники ГОВД в обеденный зал, персонал – на кухню.

- М-да, - сказал оперативник с русой челкой. – Сейчас засвидетельствуют получение травм от наезда машины, и получим мы все висяк.

Его мрачный товарищ тут же отозвался:

- А что, если бы мы охраннику ласты завернули, было что-то иначе?

- Было бы! Субъективное мнение специалиста против чистосердечного признания преступника.

- Не факт. Парень с такой биографией не подарок из Африки.

- Не таких ломали…

- Ой ли?

Появление женщины-следачки умиротворяющее подействовала на Сейфулу. Особенно ее чисто по-женски прозвучавшая просьба – сменить лампочку. Страх и трепет, терзавшие его душу, отстали. Когда, закончив с трупом, она перебралась в обеденный зал и пригласила Кашапова на допрос, он уже был спокоен.

Сейфула рассказал ей во всех подробностях то, что видел и в чем участвовал. Он прямо обвинил погибшего в нарушении правил дорожного движения. Но и водителя «волги» признавал ответственным за бегство с места происшествия. Остановись он и своевременно отвези пострадавшего в больницу, может быть, его удалось спасти.

- Это вряд ли… - сказала следачка, отрываясь от своих записей. – Полученные пострадавшим травмы не совместимы с жизнью. Эксперт заявляет, что он должен был скончаться на месте.

- Он дышал, когда мы его принесли в харчевню с дороги, - возразил Сейфула.

- Пятна крови на вашей одежде - результат этих действий?

Кашапов кивнул.

- А руки помыли?

- Да.

- Покажите костяшки пальцев.

Сейфула положил на стол перед ней свои мозолистые ладони – обратная сторона их была в черных точках от въевшегося в поры цемента, но костяшки ударных инструментов были девственно чисты.

- Вы можете раздеться? – попросила женщина и добавила в ответ на недоуменный взгляд парня. – До трусов.

Кашапов хмыкнул. Ну, невелик стыд-то. Перед такой он бы больше разделся…

Но следачка, похоже, вообще не проявляла внимания к его телу. Позвала судмедэксперта, сидевшего в сторонке с сотрудниками:

- Виталий Иванович, осмотрите его.

Тот внимательно через лупу осмотрел ступни и коленки подозреваемого. Закончив осмотр, отрицательно покачал головой.

- Могу одеваться? – спросил Сейфула.

- А переодеться можете? Есть во что?

- Все, что есть у меня, сейчас на мне.

- Тогда придется проехать с нами, - сказала старший следователь прокуратуры, разворачивая протокол. – В камере в трусах посидите, а как исследуют в лаборатории вашу одежду, мы вам ее вернем и свободу. Все ясно? Подпишите.

Когда Сейфула подписал протокол, женщина обратилась к оперативникам:

- Отвезите в ГОВД и оформите в камеру предварительного заключения. Одежду в пакете оставьте у дежурного.

- Так машина уехала, - растеряно пробормотал опер с русой челкой.

- На «гибэдэдэшниках» – мне вас учить?

Сейфула, заметив, что опер достал из кармана куртки наручники, выставил руки перед собой, чтобы их не крутили за спину. Был он бледен и напряжен, но спокоен.

Когда гибэдэдэшники с операми, прихватив Сейфулу, уехали, старший следователь прокуратуры приступила к допросу оставшихся свидетелей.

Кашапову не впервой на нарах валяться. Четыре года так провёл – хотя в лагере получше было.

Сейчас он не спал – ворочался, а потом плюнул на всё и лёг на спину, уставившись в освещённый тусклой «ночной» лампочкой, изрисованный трещинами и пятнами потолок.

Интересно, как там сейчас в харчевне, кто на смене – Вика с Яной или Александрина с Алией? как они там без него?

Каждая мысль о харчевне резала сердце, бритвенной полоской – больно.

Сейфула стал анализировать, вспоминать события, произошедшие этой ночи. Это проклятое ДТП, поломавшее его новую жизнь – только-только успевшую стать более-менее размеренной и понятной.

 

Снизу раздавался молодецкий храп очередной порции слишком захмелевших сограждан и тонкий, с присвистом – одного мелкого карманника, которого прихватили на барахолке – уже изрядно побитого толпой.

В городке, приютившем Сейфулу в камере предварительного заключения, давно уже нет вытрезвителя. Но была при ГОВД камера предварительного заключения, в народе называемая «два купе», ибо к длинным стенам ее крепились по обе стороны топчаны, типа нар, а над ними еще откидные, как в спальных вагонах – всего числом восемь штук.

Когда с города сняли броню номерного, всякая нечисть хлынула в его жители, и возникла необходимость в помещении для размещения лиц, находящихся в общественных местах в нетрезвом состоянии, до вытрезвления. Вопрос был решен просто – в КПЗ-купе поставили в стык и по центру два ряда двухъярусных панцирных коек: итого стало шестнадцать укладочных мест.

Когда Сейфулу доставили и оформили – сняли наручники и снабдили постельной скаткой (матрас без простыни, одеяло без пододеяльника, подушка без наволочки), а затем закрыли в камере – там уже находились два паршивых алкоголика. Они крючками лежали на голых панцирях коек – видать, где бросили, там и остались.

Потом еще привезли двух. Один и не пикнул, а второй бормотал-бормотал что-то бессвязное, потом начал по камере бродить, освещенной тусклым светом дежурной лампочки над входом. Наконец, попробовал прилечь к Сейфуле под бок:

- Подвинься, дружок, вдвоем теплее…

Кашапов расстелил постель на крайних нарах в дальнем углу и прилег, философски настраивая себя на новые сюрпризы судьбы. Но не такой же – это был перебор. Сначала столкнул алкаша на пол, а когда тот поднялся, чертыхаясь, так двинул ему ногой в грудь, что беспокойный мужик надолго успокоился под панцирной пирамидой.

Итак, думы по поводу. То, что закрыли его сейчас, без всякого сомнения недоразумение. Скоро оно обнаружится и его выпустят. Хотя… менты горазды списывать все дела на первых попавшихся под горячую руку – висяки им ни к чему: за нераскрытые дела премии не дают. Что можно предпринять? Да ничего – в его положении остается только лежать и ждать. Сам он не в состоянии что-нибудь изменить.

Может, Ираклий поможет?

Совсем неплохо, что он успел рассказать о пещере самоцветов хозяину харчевни. Сейфула вспомнил, какой жадностью горели глаза у грузина, и усмехнулся. Наверное, он мог надеяться на этого человека, хотя Кашапов и ощущал в нем какую-то власть над собой. Ираклий далеко не дурак, хотя и грузин. Более того, он может быть и полезным, и опасным именно потому что грузин – это с какой стороны посмотреть.

Сейчас его мучил вопрос: то, что случилось с ним, как-то связано с Ираклием или это все – выкрутасы судьбы? Сколько он мог судить и в чем бы он присягнул – нет, не связано. Кашапов подумал еще, припомнил последний разговор с Ираклием, потом ДТП и его задержание…

Нет, конечно, не мог пройдоха-грузин такое подстроить. Утром он узнает о судьбе Сейфулы и, наверное, пойдет хлопотать в милицию об освобождении своего охранника.

Или не пойдет? Зачем ему заморачиваться о бывшем сидельце? Из-за его тайны и предложения? Он не мог сейчас просчитать Ираклия – не был даже уверен, что он поверил рассказу о пещере самоцветов на все сто.

Все это терзало Сейфулу, и в то же время ему было как-то не до того. Странное дело – никто бы, может быть, не поверил этому, но о своем теперешнем заключении он как-то не шибко-то убивался. Более его волновало – кто за этим стоит? и чего можно ожидать для себя в дальнейшем? Если не Ираклий, то кто?

Следачка ему понравилась, мусора – наоборот. К тому же, некоей смутной тайной, почти страшной загадкой, вставал вопрос – что же случилось с парнями, которые на дороге были? Куда они запропали? Почему не позвонили ни в скорую, ни в мусарню?

Вопросы… вопросы… вопросы… и никаких ответов?

О, как это ему все надоело!

А между тем, бесконечная и такая тревожная ночь близилась таки к концу. Скоро начнется рабочий день и, как обещала следачка, проведут экспертизу пятен крови на одежде Кашапова и вернут ее ему вместе со свободой. А пока он в трусах и вынужден кутаться в одеяло, как римский сенатор в тогу.

Одна уже мысль эта приводила его в мрачную ярость.

День действительно скоро начался, и первым делом из камеры изъяли более-менее протрезвевших алкашей. Ближе к обеду принесли Сейфуле чью-то одежду – простенькую, заношенную, не по размеру. Принесший, по виду опер – характерное лицо, говор, повадки, так пояснил ситуацию:

- Твой прикид теперь в вещдоках, и до суда ты его вряд ли получишь.

В середине дня пришла новость: передали его дело какому-то следаку. Тот оказался нудятиной ещё той: жевал-жевал, всё уточнял что-то без конца, листал дело, нещадно перевирал все фамилии…

Пообещал адвоката к вечеру, что было само по себе странно: Сейфула о защитнике не заикался, а обвинение следак не предъявил. Так и разошлись ни с чем. Сейфула с твёрдым убеждением, что скоро всё кончится, как любое фуфло, шитое белыми нитками, а следователь – наверное! – убеждённый в том, что свою миссию он выполнил.

Ближе к вечеру его подняли из подвала, на допрос в отдел уголовного розыска ГОВД – кто бы сомневался, что не убойный? Поджидал его в кабинете смазливый ликом мужик, впрочем, недурно сложенный – высокий и статный. Китель его висел на вешалке, светя звёздочками майорских погон.

Между хозяином кабинета и Сейфулой сразу же произошло нечто похожее на перестрелку взглядами. Потом плутовская улыбка показалась на лице офицера. И, наконец, он громко расхохотался.

- Ну-ну, входи же смелее. Ты видишь – это рабочий кабинет, а не пыточная камера. Сегодня я буду разговаривать с тобой по-хорошему. Садись вон на тот стул.

Сейфула сел.

- А ты за дверь! - приказал хозяин кабинета конвойному.

Тот вышел с каким-то серьезным и почтительным видом на лице.

Сейфула огляделся – кабинет был захламленный: четыре стола с телефонами, сейф, даже на окнах лежали папки. На стенах плакаты и портрет президента. В руках у его хозяина была справка об освобождении Сейфулы.

- Какими судьбами в наши края? – таков был первый вопрос.

Самый обычный вопрос, конечно. Сейфула подвоха не ждал.

- Случайно. Но нашел работу и хочу остаться.

- Случай… - протянул майор. – Мужика бабахнул тоже по случаю? В харчевне!

- Не я бабахнул. А машина. «Волжанка»… Я следователю всё рассказал. И девчонки видели.

- Твои девчонки сцут в юбчонки… - оборвал его майор. – Рассказал он. Я тебе дам почитать, что они про тебя говорят. И заява есть, от гражданина…

Он назвал фамилию.

 Кашапов такую не знал, впервые слышал – попробовал сообразить, но не смог.

А начальник УгРо в атаку пошел:

- Видишь, зажался сразу. Гражданину этому ты в матерной форме приказал из пункта общепита убраться. Свидетели есть! А это сто третья, парень – ты уже рецидивист получаешься. Но мне на это, между нами говоря, наплевать. Как и на того, которого твоя «волжанка» сбила и которого ты якобы в чувство пытался привести… Понял-нет? Наплевать.

Он замолчал, довольный произведённым эффектом. Он опять сбил Сейфулу. Тот напрягся, мучительно соображая – если это не по тому ночному эпизоду, и даже если не по заявлению, которого быть не должно – ни единого человека он с матами не выставлял из харчевни! – то что тогда? О чём базар?

- Ты вот говоришь, случай.. – повторил майор; задумчиво повторил, словно обмусоливая во рту это слово. – А для меня это чудо природы, просто подарок судьбы. Вот ведь какая раскладка получается: неделю назад бабу у нас тут одну замочили – самым, что ни на есть, изуверским способом. Трусишки сняли, штанцы одели и в воду сунули, от которой даже черты лица не сохранились. Смекаешь?

- Не получается, начальник, - в горле у Сейфулы запершило; он чуть было не закашлялся, но справился с приступом, только слезы на ресницах выступили. – Неделю назад я еще на зоне был. Так что, уволь…

- А я и не говорю, что это был ты. Но… - тут допрашиватель сделал многозначительную паузу. – Почему бы тебе не взять всю вину на себя?

- Ты, начальник, не обкурился, случаем?

- Не хами мне, урка сопливая, а послушай. Мне надо это дело раскрыть, и я его раскрою раньше московского «важняка».

- Ещё и «важняк» тут у вас есть?

- Ещё и «важняк». Не перебивай меня, сволочь. В любом случае обвиняемым будешь ты. Сам посуди – биография твоя подходит: только что отсидел, до баб голодный, а тут она… Ты ее сначала нормально отодрал, а когда хер опал, палкой дрючил… Потом замочил и в болото засунул. Разве не так? Вспоминаешь?

- Не было меня, начальник, в вашем городе неделю назад. Железное алиби.

- Об этом ты не зарекайся – со справочкой что-нибудь придумаем. Ты сам посуди – иного пути у тебя нет. Признаешься – получишь срок. Вернешься на зону, заведешь себе «машку» - ты парень здоровый, тебя не опустят за статью – и как-нибудь проживешь предназначенный срок. А потом выйдешь, найдешь старушку одинокую и с чистой совестью будешь доживать свой век. А?

Мусор налил из графина полстакана воды и со вкусом выпил.

- Перспектива другая. Ты не сознаешься, мы тебя мочим – скажем, при попытке к бегству – укладываем все доказательства в одну папку, и… Суда-то уже не будет из-за гибели подсудимого, так что… в любом случае нам премия. А у тебя есть выбор – жизнь на зоне или смерть здесь и сейчас.

- Больше нечем меня пугать?

- Так и этого ведь довольно.

Казалось, майор был внешне безмятежно спокоен, но беспокойство в глазах его выдавало внутреннее возбужденное состояние.

Погоди, Сейфула – сказал Кашапов себе – мусорок явно блефует.

- Хочешь знать, начальник, мое мнение по поводу твоего предложения?

- На мнение твое мне плевать – мне решение нужно. Ты что выбираешь – жизнь или смерть?

- Мне кажется, ты меня меришь своим аршином. Вот ты бы в любом случае выбрал жизнь – пусть даже по горло в дерьме, но только жить; хоть псом подзаборным, но только жить; хоть СПИДом зараженным, но только жить… Верно я говорю?

- Ты что, сука лагерная, меня, офицера, с собою ровнять вздумал? Да я тебя щас… на раз-два-три…

Оперативник оскалился. Зубы у него были крупные, волчьи зубы, с выпирающими из дёсен клыками. Он поднялся из кресла, вынул из ящика стола пистолет Макарова, снял с предохранителя и, подойдя к Сейфуле, ткнул ему в голову ствол вороненый.

- Ну, хочешь жить? – говори…

- Стреляй, козлина! – Кашапов закрыл глаза, чтобы не видеть перекошенное злобой лицо мусора.

Раздался сухой щелчок. Потом звук шагов. Потом стук закрываемого ящика стола.

Кашапов открыл глаза – мусор сидел в прежней позе в своем кресле.

- Струсил, гавнюк?

Сейфула промолчал – о чем с таким отморозком говорить?

- А насчет чуда скажу так – время у меня еще есть, а вот выхода у тебя уже нет. Ты даже не оформлен, как задержанный, и не поставлен на довольствие, так что кормить тебя никто не будет. Посиди, поголодай, подумай, а как надумаешь в сознанку идти, в дверь постучи и охране скажи – хочу, мол, к Орешкину на допрос. Все понял?

Кашапов кивнул.

Однако майор не спешил вызывать конвойного.

- Ты тут приезжий и не знаешь того, что город наш полусумасшедших людей – каждый сам за себя, а уж о тебе ни одна собака теперь не вспомнит. Загнешься ты от голода в камере, если какого-нибудь алкаша не сожрешь.

- Ну, от голода так от голода, - обреченно сказал Сейфула. – Ты-то от меня отстанешь?

- Не факт. Вот захочется мне у тебя из пальцев ногти щипцами подергать – как же откажешь себе в таком удовольствии? Хе-хе…

Кашапов поднял поникшую было голову и уставился на майора. Он рассматривал лицо его улыбающееся с минуту, потом сказал:

- Может ты, Орешкин, и действительно опасный человек, но душонка у тебя трусливая. Мне западло перед таким пасовать. Уяснил себе? Это мое последнее слово на все предложения. А Бог даст, попадешься ты в мои руки… ну, да там видно будет, что с тобой делать.

- У всякого своя судьба, - мрачно проговорил майор. – А ты человек скушный. Я-то думал, поладим – ты мне, я тебе… ну, там камеру с телевизором, девочек на зону. Приласканных-то на зоне встречал?

- Ты про ссученных, начальник?

- Это как посмотреть. Впрочем, не мастер я философствовать – признаюсь. А вот зубы ненароком выбить могу. Но ты продолжай – нынче я расположен болтать. По крайней мере, занятие. Скажи мне как на духу – когда-нибудь бабу насиловал? А хотел бы? Знаешь, когда она визжит как свиньи под ножом, такая дрожь по коже идет. Каждый день бы ловил их и… - майор вдруг умолк, усмехнувшись мыслям своим.

- Ты, начальник, болен. Опасно, причем...

- Ах, вот ты куда! Я согласен, что это болезнь, как и все переходящее через меру. Но тогда скажи мне, чурка задроченная, для чего мы живем? Для чего ты живешь? Правильно – чтобы умереть. Тогда другой вопрос – как умереть? Книжки читал? Классики отвечают так – чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

В Сейфуле вдруг проснулся интерес – куда этот мусор клонит?

- А вот ты, начальник, мог бы застрелиться?

- С чего вдруг? – лениво буркнул майор. - А впрочем, сознаюсь – мы ведь по душам говорим теперь, без протокола – в слабости, офицеру непростительной: боюсь смерти и не люблю, когда приходится о ней говорить. Я ведь мистик отчасти.

- А мне угрожаешь…

- Что делать? Приходится. Обстоятельства.

Хозяин кабинета внимательно поглядывал на Сейфулу, и тому показалось, что во взгляде этом блеснула мгновенно, как молния, злобная усмешка. Нет, не спроста эти трели об насилии над женщинами, не спроста…

- Шибко склонен же ты, начальник, к пропаганде.

- А ты предпочитаешь, чтобы тебя били?

- Ну, тогда хоть, по крайней мере, ясно – кто есть кто. А сейчас непонятно – к чему ты этот базар ведешь?

Усмехнувшись, майор приглушил голос, перейдя почти на интимный тон:

- К тому, чурка, что если ты никогда не мочил баб, истязая и насилую, то мог бы попробовать сейчас. Хочешь, я к тебе в камеру пьянчужку подсуну? – делай с ней, что захочешь. А смерть потом спишем на перепой. Или нет… труп вообще из твоей камеры уберем, даже из ГОВД – где-нибудь утопим или закопаем. Недокопается никто.

Сейфула чувствуя, что с огнем играет, тем не менее, спросил:

- Начальник, а не ты эту бабу, что на меня пытаешься повесить, ухайдакал? Тогда становится понятным твое служебное рвение.

- Это все вздор, - сказал Ильин, устало откинувшись в кресле. – А ты, вошь лагерная, хочешь сказать, что всем уже дышлом в добродетель въехал? Нет, таких не бывает – кто не был в клоаке той, тот будет, кто был, тот никогда не забудет. Не я же придумал.

Потом вдруг встал, расхохотался во все горло и позвал конвойного.

 

 

Добавить комментарий

ПЯТИОЗЕРЬЕ.РФ