А. Агарков.

Трудно быть председателем

Память – это последнее, что остается, когда умирают все прежние идеалы. Что же ждет разум, если и она нас покинет? Вот был и работал под боком с виду порядочный, честный человек. Потом – бах! – попался на воровстве. И ты начинаешь прокручивать память – почему же ты ему раньше-то верил? Неужели не было заметно каких-то жестов, взглядов, слов, раскрывающих душу негодяя, склонного к расхитительству? Но не зря говорят: чужая душа – потемки.

Что формирует в человеке тягу к воровству?

Может быть, вера? Украл, покаялся – Бог простил. Замкнутый круг, пока не поймали…

Может, среда? Все воруют – и я туда же. Тут даже смущаться не надо – я как и все другие.

Или просто плохо лежало? Лежит без надзора, будто ненужное никому – не я, так другой… все равно украдут.

В народе с полной уверенностью утверждают: все начальники – воры. Не потому, что это так, а просто судят по себе – я бы крал, будь на их месте. Или по принципу – на кой черт нужны сапоги, если их нельзя испачкать: стал начальником – кради!

Да и потом… Канула в Лету марксистско-ленинская идеология, воспитывавшая людей в духе коммунистического мировоззрения и презрения к богатству. Теперь другая политика в государстве – обогащайся, кто как может, и живи в свое удовольствие, потому что колесо Судьбы вращается быстро. И примеров полным-полно… 

Генри Морган был пиратом, а потомки его сейчас – уважаемые американские банкиры. Да что далеко ходить? В России нашей современной за несколько лет появились долларовые миллиардеры. Откуда, спрашивается, богатства приплыли? А и не отвечайте… сам догадался.

М-да… Ну да ладно, чего нам за всю страну браться? У нас есть свой Комитет, большое движение материалов в нем… короче, поляна. Или поле деятельности – как посмотреть. И есть председатель с нелепым чувством чести, которое тем не менее, внушает нам уважение. Вопрос – как всех надуть, чтобы набить свой карман?

Как бы я поступил, решая такую задачу?

Перво-наперво, отделил свою судьбу от судьбы председателя – у тебя, мол, своя дорога, у меня своя; ты свои принципы блюдешь, а я буду свою выгоду искать.

Только поймите меня правильно и воздержитесь от поспешного истолкования – я исследую пути падения души, а не способ кражи. Настали суровые времена, и каждый порядочный человек – на вес золота. А Комитет наш – это же целая школа последователей библейских заповедей. И есть наставник, способный всем объяснить тонкое и хитроумное устройство мира. Наставник, который довел свою нравственную чистоту до недосягаемых другими высот. 

Оглядываясь на те два года моей работы в Комитете, сожалею о том, что не воспользовался своей близостью к председателю и не выведал у него – за что же он так ненавидит воровство? Для меня это лишь черта в характере – как хромота или горбатость. Думаете, в Восточной котельной все у меня были праведники? И я бы даже мелкого воришку Аверина простил, будь от него хоть малейшая польза. Но увы – он убог умом и поступками…

Эту главу задуманной книги хочу посвятить размышлениям о том, как порой принципы одного вредят общему делу. На мой взгляд, конечно…

Без сомнений, воровство – это зло. И воров надо изгонять из общества. Но мне кажется, бывают случаи, про которые говорят – отрубил себе ногу, чтоб не чесалась. Исходя из собственного опыта, могу сказать, что человек, приносящий большую пользу общему делу, заслуживает некоторого снисхождения к его слабостям.

Когда узнал, что прораба Мешкова председатель отстранил от работы, обвинив в воровстве, я не поверил своим ушам. Александр Васильевич, говорун и весельчак, был заводилой всего коллектива – по крайней мере, рабочий класс в нем души не чаял. Он много умел и многое делал. Я считал его незаменимым и не понимал – за что же так с ним? Или – почему он (прораб имеется ввиду, а не председатель) с нами так?

Слухи ходили по кабинетам – Мешков, мол, скоро вернется: либо обвинения против него будут опровергнуты и сняты, либо его простит председатель. На месте Клипы я так бы и поступил в интересах дела. Но время шло и о проворовавшемся прорабе говорили все реже и реже. Настанет момент, когда имя его вообще перестанут произносить.

Простейшая задача каждого работающего в Комитете – предано служить верой и правдой общему делу, во всем слушаться председателя, проявляя при этом осмотрительность. Как известно – без осторожности нет и доблести. Не мешает также обладать терпимостью и хорошей памятью. Вот основной набор качеств, предъявляемой каждому члену коллектива. О воровстве, как видите, ни слова – должно быть, само собой подразумевается: не укради!

И вот, надо же – один из столпов Комитета уличен председателем в воровстве. Был отстранен от своих обязанностей и сейчас занят выполнением неприятной обязанности оправдаться или уйти с достоинством, в ответ обвинив своего начальника.

Уйти было довольно просто – тем более, что уже отстранили приказом. А вот насчет «с достоинством» дело обстояло куда сложнее. Не потому, что председателя не в чем было упрекнуть – а это действительно так – а потому, что Сергей Борисович решил довести свое обвинение до логического завершения: вор должен сидеть в тюрьме. А свобода хоть для кого заслуживает того, чтобы за неё как следует побороться. Эта мудрость известна всем и давно.

Откровенно говоря, Мешков не очень-то удивился обвинению – сужу по тому, как он вел себя. Александр Васильевич не пришел в Комитет, чтобы объясниться и попросить прощения, если придется. Он исчез из нашего поля зрения, и основная борьба по его обвинению разгорелась где-то в кабинетах следствия. 

К сожалению, жизнь обладает жестоким чувством юмора. Между подозреваемым и обвинителем разгорелась нешуточная борьба, а я не, зная её подробностей, во все лопатки кинулся улаживать меж ними конфликт. Это был дерзкий план. Но ведь и я считал себя не последним человеком в Комитете, к мнению которого должен прислушиваться сам председатель.

Пропади всё пропадом – корыстные люди и гранитные принципы! Неужто мне больше всех было надо?

М-да… Мешков, Мешков… Было в нем что-то на редкость обаятельное. Он был хорош собой и подвижен в работе. А его шуточки-прибауточки, приправленные матюгами, когда он отчитывал пролетариев, скорее привлекали внимание, чем оскорбляли людей.

Я ни грамма не сомневался, что у нас в Комитете работает лучший прораб на свете. И все время боялся, что «Злак», в котором деньгами платили работникам немалую зарплату и был свой строительный участок, перетянет его к себе. Мы не могли швыряться такими людьми – а сейчас более чем когда-либо. Неужели Клипа не знает цену этому специалисту? Или я ошибаюсь?

В мой визит к нему по этому поводу, председатель брюзгливо промолвил:

- Вор должен сидеть в тюрьме.

- А мне кажется, не та ситуация, - возразил я. – И, может, даже надо порадоваться тому, что такое произошло. Ты посмотри на вопрос по-другому – воровство пресечено, Александр Васильевич по уши влип в дерьмо. Так напиши приказ о возмещении убытков, им причиненных, лиши его премии, и пусть работает. Пускай честным самоотверженным трудом возвращает доверие коллектива. Да он землю копытами будет рыть… Ситуацию, можно, сказать, Бог послал. Я бы на его месте…

- Украдешь, сядешь, - раздраженно перебил председатель.

Я обиженно прищурил глаза:

- Звучит саркастически. И никакой возможности исправиться не дашь? Неужто я не заслужил даже права на ошибку?

Сергей Борисович едва заметно улыбнулся:

- Сарказм сейчас в цене – не так ли? Ты второй год в Комитете работаешь и уже требуешь себе поблажки. Тогда скажи – на какую ошибку заслужил право я, проработав в архитектуре двадцать лет?

- Возможно, тебе следует повысить должностной оклад. И знаешь, все так бы и случилось, работая мы в акционерном обществе. А на государевой службе ничего кроме каторги не заслужишь. Вот, пожалуйста, пример Мешкова…

Шеф пристально поглядел на меня:

- Значит, тебе следует платить за выслугу лет?

- Почему только мне? Всем! Это привязывает человека к делу Комитета. И в обратном порядке – представляешь, если бы сейчас собрание акционеров лишило Мешкова всех его акций за содеянное, была бы польза от его проступка: и материальная, и моральная.

Клипа даже рассмеялся:

- Тебя послушать, так воровство – это благо!

- Да нет, я к тому, что в любой ситуации надо искать выгоду, а не отрубать ногу, которая чешется.

- Слушай, иди ты… - отмахнулся председатель. – У меня нет времени для каламбуров, а вор должен сидеть в тюрьме. В этом вся правда жизни.

У меня брови поползли на лоб от удивления.

- А в ком ты найдешь замену Мешкову?

Председатель сделал глубокий вдох.

- Об этом можешь не беспокоиться.

- Да уж, - саркастически согласился я. – Только самоуверенность никого не красит.

Клипа с подозрением взглянул на меня.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ничего, шеф. Совсем ничего.

Он бросил на меня еще один, несколько виноватый взгляд. 

- Возможно, я слишком доверял Мешкову, - вздохнув, сказал он. – Этого теперь уже не исправишь. Но воровство – преступление, и вор должен сидеть в тюрьме! 

Внешне он был как всегда сдержан, но мне-то заметно было, что его самого переполняли эмоции.

- Понимаю, шеф. Но вместе с Мешковым будут склонять и наш Комитет – на суде, в газете… Как говорится, сор из избы выметаем… - я пристально посмотрел на председателя. – Тебе не кажется, что иногда определенного  рода информацию следует хранить в тайне?

Щеки председателя чуть порозовели.

- Согласен – чертовски несправедливо. И тайна порой нужна позарез.

- Так, может, отыграем назад?

Сергей Борисович, прищурив глаза, с подозрением взглянул на меня.

- Ты смеёшься?

- Над Комитетом? Да боже меня сохрани! Просто меня удивляет, что ты так легко сливаешь вчерашних друзей.

Клипа понурил голову.

- Среди моих друзей нет и быть не может воров. Ты еще Миловидова вспомни.

Одним из парадоксов жизни является то, что дружбы как таковой и какой её в книгах описывают на самом деле не существует. Вместо неё – временный союз двух или несколько лиц, созданный для достижения общей цели. Миловидов некогда был одним из ведущих специалистов Комитета. И их отношения с председателем были настолько близкими, что они даже стали соседями в двухквартирном коттедже. А уголком через дорогу от него строилась новая школа – тогда еще ПМК «Строитель». И надо же было так попасться несуну Миловидову, с тремя кирпичами топающему со стройки, навстречу председателю Комитета. И стройка-то была не своя… Но принципы важнее всего! Бывший ведущий специалист должен Господа благодарить, что не сел. Такая история…

Черт бы побрал всякие принципы!

Напоследок бросил на стол последний свой козырь:

- Между прочим, народ его любит. 

- Могу представить, чему он людей научит, - отмахнулся Сергей Борисович. 

Ну что ж, с Мешковым вопрос стал ясен. Клипа, конечно, найдет прораба. Он всегда умел это делать. А мне осталось лишь наблюдать со стороны – что будет дальше? И подпускать шпильки председателю – по поводу или без. Такая у нас с ним установилась практика отношений. Но проницательный заместитель должен знать меру и не переборщить, подтрунивая над начальником, иначе… не дай Бог в немилость попасть.  Ой, не знаю, что тогда будет!

Я и не подозревал, как много значило для меня быть заместителем председателя Комитета и сопричастным к его делам. Нет, я уйду с этой работы только по собственному желанию и, конечно же, не в тюрьму!

Что происходит с человеком, когда судьба вынуждает расстаться с любимой работой и отвечать на вопросы следователя, подозревающего его в воровстве? Думаю, заставляет чувствовать себя униженным и опустошенным. Тридцать три раза проклянешь свою слабость, однажды польстившись на не своё…

Клянусь могилами всех моряков, погибших в море!

Вы можете представить их могилы? Вот и я…

Воровать, конечно, плохо. А не платить зарплату хорошо?

Я мог привести такой довод председателю, но это было бы крайне глупо. Работа в Комитете меня кое-чему уже научила. В том числе, узнал о несовершенстве некоторых законов. Впрочем, к государственным институтам у меня устойчиво предубежденное отношение. Да и Бог с ними… вернемся на Землю грешную.

Только я появился на пороге бухгалтерии, её глава Валентина Владимировна поманила меня в свою коморку.

- Как прошел ваш визит к председателю?

- Ужасно. Мешков обречен. А Сергей Борисович готов был меня вытолкать взашей.

Главбухша расстроилась.

- Плохо. Я-то надеялась… - она сердито на меня посмотрела. – Вы были не вежливы с ним?

- Конечно! Мы всегда с Клипой ругаемся. Зачем вы спрашиваете?

- Ну, будто бы… Вы же друзья.

- Да конечно, и попадись я, меня бы ждала та же самая участь.

- А вы что воруете у нас?

- Так, подворовываю по мелочам, когда вы в четыре часа расходитесь из бухгалтерии – у кого ручку со стола, у кого листочек бумаги…

- Да ну вас, Анатолий Егорович! С вами совершенно невозможно говорить серьезно.

- Нет, правда, Валентина Владимировна. Я был предельно вежлив. Это Сергей Борисович демонстрировал свой злобный нрав. Он совершенно не переносит воров и их защитников… Так что попало мне.

- Ну и зря ходили. Мешков знал, на что польстился… и не стоит ваших хлопот.

- Я не только о нём… Я и про сор из избы говорил, и про то, где такого прораба найти…

Валентина Владимировна вздохнула:

- Люди хорошие нужны. А где их взять, коль зарплату не платим?

Главный бухгалтер Комитета по делам строительства и архитектуры еще немного посетовала на превратности судьбы, а потом уткнулась в свои бумаги и её пессимизм рассеялся, словно дым, подхваченный ветром.

Я сел на свое служебное место. Включил компьютер, но тут же забыл зачем.

Видя мое состояние, бухгалтер Валентина Васильевна, сидевшая за столом напротив, спросила:

- Сильно расстроились, Анатолий Егорович?

И поскольку я продолжал молча сидеть с рассеянным видом, никак не реагируя на ее обращение, женщина снова меня окликнула:

- Анатолий Егоро-вич…

Я взглянул на неё, удивленно приподняв брови.

- Извините, задумался. Вы что-то спросили?

- О чем вы шептались с Валентиной Владимировной? Вы были у председателя? За Мешкова просили?

Я плечи расправил, будто стряхнув с себя тяжесть:

- Да, но он отказал.

Лицо бухгалтерши опечалилось.

- Вы напрасно себя изводите. Знаете, как Клипа сам-то переживает? Не знаете? Вот-вот… А вам повезло – вы хоть и в начальниках ходите, но фактически не имеете подчиненных. Ведь руководителю приходится принимать решения. Это всегда самое сложное на работе. Советовать легче или спорить, не неся ни за что ответственности…

Ого! Какая длинная отповедь! – удивился я на многословие обычно сдержанной Валентины Васильевны. А она, переведя дух, продолжала:

- Вы расстроились из-за того, что считаете Сергея Борисовича своим другом, а он не откликнулся на вашу просьбу – ведь так? Не огорчайтесь. Клипа всегда знает, что делает. Он никогда не ошибается…

- Не ошибалась КПСС, и вот что из этого получилось. У меня таких комплексов не было и нет, хоть и живу по советам Маркса. А Бородатый Карла очень мудро однажды сказал: «Подвергай все сомнению». 

Валентина Васильевна вздохнула и понурила голову.

- Может быть, вы и правы. Извините меня. Очень жаль, что с Мешковым так получилось – и преступление, и наказание… Я только хотела вас попросить, говорить с председателем помягче.

- Считаете – сильно ему досаждаю?

- Считаю, что он вас однажды уволит, как защитника несунов.

- Ого! – удивился я. – Неужто такое возможно?

- Анатолий Егорович, прислушайтесь к моему совету. Не досаждайте председателю Комитета вопросами вас не касающимися.

- Валентина Васильевна! – я неодобрительно покачал головой.

- Извините. Но зачем вам нужен этот Мешков? Зачем вы из-за него спорите с Сергеем Борисовичем?

- Не мне он нужен, а Комитету. Я по делу сужу о людях, а не по их ошибкам…

- Мешков знал, на что шел. Его проступок не вызывает ни жалости, ни снисхождения даже. Этот человек сам себя расстрелял в Комитете – здесь нет места таким!

- Гм… Знаете, Валентина Васильевна, такому вашему отношению к Мешкову должно быть какое-то объяснение – не вас же он обокрал. 

- Конечно, есть. Он, женатый человек, завел подружку себе прямо на рабочем месте. Меня всегда выводит из себя подобная распущенность. 

Губы женщины дрогнули от обиды.

Упс… Удар не в бровь, а прямо в глаз. Хоть у меня нет подружки в Комитете, но были в котельной… и прямо на рабочем месте. М-да… поговорили… причем, достаточно жестко. Эти мысли заставили меня смущенно заерзать на стуле.

Выдержав паузу, медленно произнес.

- Знаете, Валентина Васильевна, почему такие дела называют интимными? Нет? Потому что они никого не касаются…

Большинство людей настолько озабочены тем, чтобы произвести впечатление, что совершенно забывают, каковы они есть на самом деле. Каждый сам создает свой образ и рядится в него, как в пиджак (или кофту). Иной раз смешно смотреть. И даже хочется сказать: «Ну, что ты комедь предо мной ломаешь, что я не знаю, кто ты в самом деле есть? Ты ведь гроша ломанного не стоишь, а туда же – в принцы (или принцессы) лезешь…» Но молчишь и терпишь – ибо перед тобой субъект, от которого зависит успех мероприятия, приведшего тебя к нему. Жизнь это театр, а люди актеры в нём – ну, здорово же кто-то сказал! Однако время внесло поправку – если человек дурачится, это никогда не бывает безвредным. Это о моем визите к председателю по поводу воровства прораба.

Валентина Васильевна безусловно права – образцовый заместитель ни при каких обстоятельствах не должен спорить с начальником. Разумеется, кроме тех случаев, когда спор может в какой-то степени положительно воздействовать на него. Ведь я ходил к Клипе и спорил с ним исключительно для пользы дела – до Мешкова, как вора, мне дела нет, но Комитету нужен толковый прораб. И разве я был не прав?

Очень тонкое дело быть правым и отстоять свою правоту в споре с начальником. Образцовый заместитель должен повернуть ситуацию таким образом, чтобы казалось, что прав был начальник, но дело при этом не пострадало.

Поразмыслив над этим, окончательно опечалился. Все вдруг встало на свои места – я заместитель, Сергей Борисович председатель. А происходящее настолько правильно, что мне даже нечего возразить. Вор должен сидеть в тюрьме – и никаких гвоздей!

А ведь в голове мелькала картинка – Мешков на коленях благодарит нас с председателем за то, что наставили на путь истинный. Была и пропала… И вместо неё в душе поселилось странное беспокойство. Я не знал подробностей как был уличен Мешков в воровстве – ну, не с кирпичами, наверное, за пазухой. Кто-то на него стуканул… проверили – подтвердилось и… прощай, прораб! Однажды вот так меня оболгут – Клипа поверит и вердикт вынесет: вор должен сидеть в тюрьме. И загремит под фанфары бывший флотский паренек…

И тогда появились новые штрихи к портрету моего кумира…

Председатель наш, оказывается, наделен крутым нравом, впрочем, сдобренным хорошей дозой тонкого юмора. Под всегдашней невозмутимостью его подозревал прежде мягкое сердце, а теперь готов был поверить в людскую молву, обвинявшую его в бессердечности. Такие вот поправки по поводу…

Странное чувство потери проникло в душу мою. И вслед за ним тревожное ощущение, что все в Комитете больше не будет таким, как казалось мне прежде. На этом судне Клипа – хозяин и командир. Какое бы то ни было братство (строительное, например, в унисон котельному или морскому) отменяется – все мы слушаемся и зависим от председателя.

Обаяние самого Комитета померкло… Остался один идол – Клипа.

И я, наверное, напишу свод правил, который так и озаглавлю – КОДЕКС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ.

Председатель никогда не повысит голос.

Председатель всегда и везде являет только хорошие манеры. 

Председатель не должен иметь вызывающего или наглого вида.

Председатель пресекает воровство на работе и преследует воров.

Председатель всегда и со всеми готов делиться своими знаниями.  

Председатель должен уметь поддерживать умную беседу за столом.

Председатель никогда не заведёт на работе шашни и осудит за это других.

Председатель должен следить за свой речью и избегать вульгарных выражений.

Председатель в чрезвычайных обстоятельствах всегда принимает чрезвычайные меры.   

Председатель не пойдет на поводу своих желаний, а будет придерживаться этих правил.

До чего, однако, трудно быть председателем!

В жизни полно людей с больным самолюбием. Не хочу никого обижать, но, думаю, те, кому для самовыражения нужны другие – не самые счастливые из смертных. Строго говоря, они все равно что прокляты Богом. Им просто необходимо общество, чтобы найти себя, создать собственный образ, ощущать себя важной персоной, выглядеть очень занятым и чувствовать себя нужным.

Свои сомнения о неординарном происшествии в Комитете решил доверить тотемной лиственнице. В выходной день, после «пикулевского сидения» за письменным столиком, побежал тропою в лес. Утреннее солнце только что появилось за спиною, а в лицо дул свежий западный ветерок, сбивая росу. Бег трусцой, как всегда, прояснял голову и успокаивал нервы. А также помогал настраивать душу, утверждая во мнении – как бы ни были трудны проблемы жизни, с ними можно справиться, если подойти к решению с умом и терпением.

Бороться, искать, найти и не сдаваться – учит читателей Валентин Каверин. Это лозунг не заместителей председателя, а летчиков и моряков. Каким бы не был мне Клипа кумиром, какие бы добродетели не перенял от него, в душе я по-прежнему остаюсь пиратом – мне хочется воли и самостоятельности. Ни Комитету, ни его председателю никогда не удастся сделать из меня абсолютно правильного человека. Думаю, что я из тех людей, которые не поддаются полному окультуриванию ни при каких обстоятельствах. Изменись они (имею ввиду обстоятельства), и я буду волком выть, зубами грызть… делать все возможное в моих силах, чтобы выжить.

Способность меняться и совершенствоваться – неоценимый дар эволюции. Она дает нам шанс на спасение. Именно умение приспособиться к обстоятельствам хранит меня все эти годы. Чтобы проверить – не заржавела ли у меня эта способность? – срочно нужна женщина…

В таком случае – вперед! Нас еще ждут приключения!

И будто ответом на запрос к тотемному дереву – сильно ли я изменился, работая в Комитете? – судьба в тот же день подарила мне случайную встречу с одной прелестной дамой, бывшей коллегой по редакции. Она сама сделала шаг навстречу. Жаль, что я оказался не на высоте – то ли выпил много, то ли отвык уже от случайных встреч. И неудивительно, что встреча оказалась случайной. А чего мы от неё еще ожидали?

Но, может быть, этот случай был испытанием, посланным свыше? 

Оставив женщину разочарованной, я ночью топал домой, и каждый шаг мой был признанием поражения мужского либидо… должно быть, от возраста? А стук пульса в висках звучал так, будто заколачивали гвоздями крышку гроба, в котором хоронили мои мечты о счастье с красивой и умной женщиной. Может, это атмосфера порядочности Комитета и личный пример его председателя сыграли со мной злую шутку сейчас? Не пожелай жены чужой! А вот пожелал и не смог…

Впрочем, прелестница была веселой вдовой! И очень даже привлекательной…

Так почему же у меня ничего не получилось? Неужто время мое истекло? Да вроде как рано – мне еще и пятидесяти нет. Неужто порядочностью заразился в Комитете до такой степени, что от случайных связей душу воротит и нет никакого проку? Да вроде душа согласной была – эрекция подвела. Не давало покоя ощущение, что во всем происшедшем есть что-то не очень логичное.

М-да… невольно задумаешься – что же такое страсть? Позыв души или тела? И чтобы совсем не потерять веру в себя, придется, наверное… жениться. Может, к Валентине Васильевне посвататься? Она, кстати, вдова. И кажется, я ей немного нравлюсь. Но как это сделать – начать ухаживать с серьезным намерением или для начала шашни завести на рабочем месте? Однако, она ровесница моей старшей сестры… Как жаль, что мы не радуемся тому хорошему, что может получиться из плохого. Тем более жаль, когда ничего хорошего не получается. И наши нынешние препирательства с председателем вовсе не потакания воровству – это лишь символ моего мятежного духа: ты думаешь так, а я вот эдак…

Тысяча чертей и бутылка рома!

Алкоголь не решит моих проблем с женщинами. Я это понимал. Но водка, приглушая боль души, давала возможность думать. А думать я всегда любил. Трудно передать радость от хорошо выполненной работы. Разве может что-то другое доставить более полное и бескорыстное удовлетворение, как хорошо обдуманное решение?

Выпив в одиночестве бутылку водки и хорошо подумав над проблемой, я пришел к выводу, что это работа в Комитете лишает меня мужской силы. Из-за желания быть похожим на председателя я изменился не в лучшую сторону. И все такое прочее…

Тут же родился план моей полной реабилитации – в том числе и мужского либидо.

Не-ет, не за воровство меня выгонит из Комитета председатель, а за прелюбодеяния на рабочем месте. О-го-го! Я еще докажу некоторым юбкастым личностям, что могу быть в постели темпераментным мачо. Любовь всегда вдохновляла писателей, и я превращу этот монастырь благородных девиц, а также жен, мам и бабушек, по ошибке почему-то называемой Комитетом по делам строительства и архитектуры, в вертеп разврата. Вопрос только в том – с кого начать?

Разумеется, кому-то может показаться, что мысли о сексе сразу же после пережитого конфуза просто кощунство, но меня они отнюдь не шокировали. Приняв решение, я предвкушал – душой и телом – как воспользуюсь взаимностью одной из барышень Комитета… или всех по очереди. Так или иначе, я должен добиться своего – ибо без секса нет в жизни счастья. Предвкушение грядущего торжества приятно возбуждало, но где-то на задворках сознания тлела подлая мысль – а вдруг опять выйдет осечка. И что тогда будет?

В ту же ночь мне приснился восхитительную сон. Человек не властен над своими снами. Само по себе это не так уж страшно. Ужасным, разочаровывающим, беду пророчащим может оказаться финал сновидения. Прекрасная, соблазнительная… ну, кто бы там ни была …лежит обнаженная со мной в постели, разметав по подушке пушистые волосы. Глаза искрятся умом и весельем, а потом туманятся страстью. Губы наши сливаются в поцелуе и… хоп, опять осечка? Нет, я проснулся, слава Богу!

Утро настало. Хмель покинул мою кровь, но принятое решение осталось со мной – роль героя-любовника меня привлекает. Мне казалось, что это забавно, завести с какой-нибудь барышней общую тайну. А главное, давала возможность почувствовать себя настоящим триумфатором в споре с председателем – как надо жить? Как будто я одержал победу над своим же кумиром – таким правильным и твердым в моральных принципах.

Потом вдруг пришло в голову, что жизнь героя-любовника может казаться притягательной и по другой причине. Она дает ощущение опасности и, как следствие, чувство свободы и самостоятельности, адреналину добавит в кровь. Ну, почти как воровство…

Тогда вперед! Во славу любви! Да поможет Бог Комитету и его красавицам.

Однако все оказалось гораздо сложнее, чем предполагалось. Когда я смотрел на хорошеньких комитетчиц, в моих глазах загорался воинственный огонь. Если мне удавалось перекинуться с кем-нибудь парой шуток – ставил галочку: день рабочий прошел не даром. Я неторопливо шел к своей цели. Но жизнь устроена несправедливо. Что-то действительно со мной случилось – ни одна из красавиц не вызывала влечения, сродни животному чувству похоти. Я мог лишь любоваться и говорить – желания не возникало, хоть ты тресни. К встрече наедине совершенно не влекло. Может, возникнет потом – в процессе… А может, и нет! Что тогда?

Мне вдруг открылась страшная правда – женщины перестали меня интересовать. Не жаждет сердце, не волнуется плоть… Что же это, черт побери? Сколько у меня было любовных свиданий, сексуальных поединков в самых невероятных обстоятельствах… и некогда «пистолет» не давал осечки. Что же теперь с ним приключилось?

А женщины? Женщины могут это понять? Или их главная обязанность, как говорит Лида Сырых, не разучиться лежать на спине – а ты хоть разбейся насмерть. Господи, на тебя уповаю – ибо никто не поможет! И лучше не трогать лихо пока – новый конфуз убьет во мне мужика.

В голове созрело решение. Пожалуй, мне прежде следует изучить новое странное ощущение – нежелание женщины как таковой. В таких делах ни к чему горячиться. Да и не подгоняет никто. Не стоит испытывать судьбу еще раз, если я не пойму, что творится со мной и как с этим справиться – прискорбное будущее меня ожидает.

Мне казалось, что я принял важное решение. Да так, собственно, и было. Просто мне надо было понять, что со мной происходит. Пойму – обрету великую истину. Вот и все. А для пытливого ума невозможного нет.

Изучая человеческую природу, я усвоил одну любопытную вещь – людям свойственно домогаться того, что им кажется недоступным. Больше года отработал я в Комитете – женщин, практически, не имел и горя не знал. А тут будто прорвало – и хочется, и колется, да зуб неймет и страх берет. И что делать не знаю…  

Вообщем, зациклился – мне нужна женщина! Мне было все равно какая – высокая или низенькая, полная или стройная, красивая или не очень… Но я боюсь женщин! Женщины – думал я с отвращением. – от них одни только неприятности!

Все это, как наваждение, изрядно тревожило.

Может, оформить развод с Тамарой Борисовной раз уж жизнь не сложилась да жениться мне в третий раз? Но ни разум, ни сердце не принимали такого решения возникшей проблемы. Иначе – меньше всего на свете мне сейчас нужна жена. Как ни тоскливо одиночество, оно ничто по сравнению с пытками предательства или полного равнодушия. Впрочем, жизнь одинокого холостяка стала привычной и ни грамма уже не тяготила.

Но любовь, настоящая любовь… как мечта, всегда с нами – влечет и влечет моряков в море, а летчиков в небо! Хотя редко оправдывает надежды! Влюбиться – значит стать зависимым и уязвимым. Жизнь пораженного этой болезнью полностью зависит от носителя вирусов. Я сверх всякой меры имею горький опыт несчастной любви. Да будь оно проклято, сердце мое, если еще кому-нибудь покорится!

Интересно, а я смогу когда-нибудь предать председателя? Наверное, нет. Если однажды такое случиться, что я не смогу более с ним рядом находиться, просто заберу трудовую книжку и немедленно отправлюсь восвояси. Таков наилучший способ остаться самим собой.

Вот так от раздумий над половыми проблемами перебрался к вопросу, что удерживает меня в Комитете? Похоже, что в нем, как на подводной лодке атомной, я и потерял свою потенцию. Не пожелай жены чужой. Уже не желаю даже своей… Чего еще предстоит лишиться, проникаясь принципами председателя? Они же заповеди…

Поймите меня правильно. Я не пытаюсь опорочить своего непосредственного начальника и свалить на его здоровую голову свои мужские проблемы – просто ищу природу случившегося: в чем же ошибка? Что привело меня к нынешнему состоянию? Почему даже о мимолетном почти дружеском поцелуе женщины думаю, как о святотатстве?

Может, признаться кому-нибудь и попросить совета? Тому же председателю – у него ума палата. Но к чему это приведет? Совершенно ясно, что он скажет – тебе, Анатолий, надо жениться. Это в лучшем случае. А, может, и посмеяться – мол, отбегал своё, жеребчик ты наш… Тогда не стоит. Мои проблемы – это мои заботы. Никто их за меня не решит. Но время все лечит…

Если дело идет не так, как задумано, стоит отложить его и заняться другими вопросами. К теме можно вернуться потом – на свежую голову. Терпение и труд всё перетрут!

Если бы еще ухитриться забыть об этом досадном случае и жить, как прежде, увлеченным работой и рукописями. Но, увы, неприятная истина: жажда забыть и выбросить из головы на самом деле – совсем не одно и то же. Так или иначе, вопрос придется решать. А делать что-то серьезное необходимо почти так же, как проводить военную кампанию – надо хорошо спланировать, отлично подготовиться, вкладывая душу и сердце в то, что делаешь. Лишь на этих принципах можно рассчитывать на успех.

Быть может, черт мне наворожит… Ибо я сам, похоже, утратил способность судить о вещах и людях со своей точки зрения, переняв мировоззрение председателя.

С осла можно спустить только одну шкуру, а вот испытывать собственный разум на глупость – тут сколько угодно способов. Но почему все так запуталось?  И куда деваться, если мужчины все (и я не исключение) независимо от возраста и занимаемой должности думают только о сексе. Поэтому так обидно считать событием эрекцию в неполных полвека. Чего уж лукавить, коль дело идет к закату – скоро придется радоваться даже такому простому факту, что проснулся.

Как быстро летит время. Школа, служба во флоте, институт, женитьба… и жизнь стала адом. Жена изменила и мнимое счастье пало прахом. Нечастые встречи с сыном и ненависть ко всему миру… Вот они – рубцы на психике. Дальше больше. Возвращение на малую родину. Новая работа, новый брак и новая неудача семейной жизни…

Нельзя сказать, что я не любил Тамару – по всей видимости, мои чувства и сейчас еще к ней не угасли, но обстоятельства вынудили меня уйти из семьи и заставляют не возвращаться. Да и я, признаться, с моим мышлением, не вписываюсь в ее образ жизни. Особенно с тех пор, как приступил к работе в Комитете. Мы, конечно, стали ближе и чаще общались теперь, когда все мои временные подружки остались в прошлом. Но меня уже не устраивала жена, занятая лишь воспитанием ребенка и своей мамы – мне тоже нужно её внимание. А в этом наш брак исчерпал себя – Тома мной не интересуется. Может быть, еще отсюда, с моей второй семейной жизни, и идут истоки теперешних проблем?

Времена меняются, меняется сама жизнь – и человек тоже не должен стоять на месте. Иначе вера умрет у него в душе и закрадется в неё печаль. И тогда ему придется жить в придуманном мире. Разве не так?

Может быть, я, создав себе образ кумира, сам превратился себя в рыбу-прилипалу. Так это или нет сказать пока сложно – надо подумать. Только начинаю понимать – сколько бы мы ни трудились над своим совершенством, лишь умней становимся, но не лучше.