А. Агарков.
Сапего
Вместе с Воросовым в группу АО (авиационное оборудование) пришел лейтенант Сапего.
- Я ваш новый техник, - заявил он на пороге лаборатории.
На Холодковское:
- У нас уже есть один техник.
Поправился:
- Я буду старшим техником.
Я поднялся со своего места:
- Уступаю вам, товарищ лейтенант, УКАМП.
Взглянув на прибор, Сапего ничего не сказал, но лицо его сделалось таким, словно он понюхал что-то неприятное.
Холодок успокоил его:
- Вы будете нашим начальником лаборатории. Идет?
И все стало на свои места. Правда, занятия себе лейтенант не нашел, а очень хотел Родине послужить. Впоследствии за свое рвение получил кличку «Бульбашский вредитель».
Дело вот в чем.
Наверное, от завода изготовителя пришла новация на старенький уже, в принципе, самолет типа Ту-134 – новой конфигурации трубка Пито (воздухозаборник набегающей струи для указателя скорости). Самолет в регламенте. Сапего ко мне:
- Навалимся, Егорыч? Я буду трубку менять, а ты вскрывай пока обшивку внутри.
Обшивку я вскрыл, трубопровод от старой трубки Пито отсоединил, а лейтенант новую прикрутил, посадив ее на герметик. И тут обнаружилась неувязка – резьбовые соединения нового воздухозаборника и старого воздухопровода под разными углами.
- Что будем делать, лейтенант?
- Ничего, согнем.
- Ничего у меня в кармане. А по поводу «гнуть» – ты в своем уме? Если трубка не лопнет, то канал пережмется – что тебе покажет указатель скорости? Смерть экипажу, нам турма. Безопасность для летчика кровью готовили испытатели, и не тупым техникам ее гробить.
Сапего принимает волевое решение:
- Режем воздухопровод и ставим дюрит (гибкий шланг).
Разрезали, поставили, прикрутили – обшивку на место. Сапего ликует – выход найден! У меня душа кровью обливается – ну, не должно быть такого… что-то здесь не так. И так самолет за самолетом. За почти год совместной работы, наверное с десяток их ослабили из двух эскадрилий. А когда Сапего пропал, на складе нашелся ящик с угловыми переходниками для новой трубки Пито. Надо было лучше поискать, поспрашивать, проконсультироваться… Короче, не торопиться. Вот почему «вредитель».
Почему «Бульбашский»?
Да, родом он из Белоруссии. Говорил – прямой потомок князей Сапего. Я даже не слышал, что были такие. Ну, может быть. Он все родителям звонил – интересовался, когда на Родине начнут формировать собственную армию? И однажды пропал – по крайней мере для нас. То есть без проставы и прощальных объятий. Весьма вероятно, что с российской армией он таки рассчитался.
Парень-то, в принципе, неплохой – без гонора и не ленивый. А вот взял и однажды подставил меня под пощечину юной дамы. Впрочем, я сам сплоховал, не хрен было…
А дело было так.
Начальник ТЭЧ устроил свою племянницу диспетчером в диспетчерскую – девушку незамужнюю и приглядную. Чтобы настроить УКАМП, мне нужны были атмосферные данные текущего часа – давление, влажность, температура… Обычно звонил по телефону. А как сказали, что появилась в диспетчерской краса ненаглядная, пошел ногами.
Ну, ничего деваха!
Я попросил:
- Запишите мне, пожалуйста, атмосферные данные на бумагу, а то забуду, пока дойду.
Она чистый лист взяла и написала.
- А подпись?
Она расписалась.
- Разве так?
- А как?
- «С любовью и верностью. Твоя…» Как вас зовут?
Она прыснула со смеху и написала строчкою выше подписи.
А я, балбес, взял и сохранил этот листок в стеклянной подставке для деловых бумаг.
Полгода спустя Сапего весь радостный:
- Завтра и послезавтра свидетелем гуляю на свадьбе друга. Ты его не знаешь: он – офицер эскадрильи. А невесту знаешь: она – наш диспетчер.
Тут меня черт дернул. Достаю тот самый листок сохраненный и показываю свидетелю жениха:
- Вот и верь после этого бабам – мне обещала, за другого выходит.
Ну, дурак – что сказать! А Сапего еще дурнее – схватил листок и бежать, как баран на случку.
На утро следующего дня врывается в нашу лабораторию невеста вся слезах. Я даже встать не успел, как она мне пощечину влепила.
- Дурак! Подлец! Как ты мог! Иди теперь, объясняйся с ним.
Я Сапего поймал:
- Сукин ты кот! – что натворил? Мало тебя мама лупцевала в детстве. Ну-ка тащи сюда жениха.
Привели жениха – тот на меня исподлобья смотрит, весь ощетинился своими колючками. Наверное, подраться хочет.
- Ты, парень, жениться собрался? Давай расскажу тебе о лебедях. Если они выбирают себе пару, то один раз и на всю жизнь. Они с детства учатся жить вместе и принимать друг друга такими, какие они есть. Разве это не урок для людей? Надо верить своей любимой. Все, что написано на листочке – шутка полугодичной давности. А коли руки чешутся, свидетелю морду набей – так будет правильно.
Вобщем замяли скандал, и свадьба была. Как говорится, руки вместе – зарплата двести. Но как неприятно мне-то было… пощечина… да при всех!
Холодок не знал об этом листочке и не очень поверил, что эта была только шутка. Наедине он допытывал:
- Егорыч, у тебя с ней что-то было?
Типичный синдром – мужикам нравится думать, что они играют в жизни женщин более важную роль, чем это есть на самом деле.
- Было и есть – виной всему мое обаяние, которое всегда со мной.
Холодку не докопаться до скрытых подтекстов – он так и подумал, как услышал: у диспетчера с техником что-то было.
М-дя, Холодок, Холодок… Он звал меня в гости к себе, на охоту. Он явно тянулся ко мне, не смотря на разницу в возрасте…
А у меня не было близкого друга – только родители. Они ждали меня с работы, расспрашивали о службе, кормили ужином, угощали домашней настойкой…
И у меня не было женщины – только жена, с которой я давно не жил, но помогал поднимать ребенка нашего…
Так вот, только благодаря родителям я не чувствовал себя совсем одиноким. Они, конечно, не наполняли жизнь радостью, но нуждались во мне, как и я в них.
И еще рукописи. Не было б их, томиться мне чувством собственной неполноценности.
Как-то под Новый Год, установив Настеньке елку, решил на автобусе добираться домой – единственное место на земле, где я мог быть самим собой, никого не боясь и не стесняясь. Подошел к остановке. Там парочка стояла – голова к голове, беседуют и лишь мельком взглянули на меня. Я почувствовал горький укол грусти. Мужчина и женщина, разговаривают, касаются друг друга. А меня и дома ждет одиночество. Любовь как будто не для меня. И я не знаю, как справиться с этой бедой.
Тут подошла Таня – знакомая еще по райкомовской работе. Поздоровались. Обменялись поздравлением – с Наступающим!
Она спрашивает:
- Где будешь встречать Новый Год?
- У сестры, наверное – там всегда кампания.
- Телефон у тебя есть?
- У отца.
- А в справочнике?
- На его фамилии.
- Я позвоню.
Рано утречком второго января, когда вся страна болела с похмелья, а небо синело как летом в поле лен, раздался звонок.
- Толя, это я. Ты пиво пьешь? Тогда бери банку и приходи ко мне. Границ моей благодарности не будет. Жду.
И адрес сказала.
С этого звонка началась моя катастрофа. Она знала про мою жену и наши с ней отношения. Она не хотела ничего кроме пива и немного развлечься. А я заметался…
Только этот разочек! Господи, побыть с женщиной только разок… Она ничего не потребует… Это лишь обоюдное удовольствие… Все под контролем… Пиво выпьем, дело сделаем и все забудем. Господи! Как давно у меня не было женщины! Только этот разочек. Господи, только разочек. Это не будет любовь – просто секс. Там, где плоть берет верх над душой, любви не бывает. Мы почти не знаем друг друга… Никогда не интересовались прежде…
Все эти мысли крутились в голове, а руки и ноги делали свое дело – я оделся, купил разливного пива и отправился на элеватор.
Мне следовало бы понять, какую опасность этот визит представляет – где раз, там еще раз, и еще много-много раз… Мне бы замкнуть свое сердце и отсечь Татьяну от своей жизни чем-нибудь резким и потенциально обидным, типа «для приличной женщины ты неприлично ведешь себя». Но вместо этого, достигнув оргазма, я простонал: «О Боже, как хорошо!» Она улыбнулась: «И у тебя получилось? Ты мой неутомимый». И погладила меня по потной руке.
Мне бы сухо сказать: «Озабоченность твоя удовлетворена? Ну, тогда я пошел». Но я промолчал, придумывая, что сказать ей на прощание. Когда оделся и направился к двери, Таня спросила:
- Теперь будем встречаться?
И поскольку я хорошо знал, что жизнь может измениться в одно мгновение, ответил:
- Посмотрим.
И шагнул в дверь. Какое счастье, что можно уйти! Человек – ведь не лебедь…
Таня отлично знала, как воспользоваться тем малым, что ей было дано от природы. Кстати, ей нравилось думать, что в этом и есть ее талант. Я никогда ей не звонил – всегда она мне. Но и никогда не отказывался от визитов к ней без веских на то причин. Однажды она навестила меня во время дежурства в школе, и мы кувыркались на диване в учительской до утра. Имея за душой не расторгнутый брак и вполне официальную жену, я тяготился этой связью, но расставаться с Татьяной не собирался. В этой жизни чему быть, того не миновать.
Таня, должно быть понимала, что творится со мной, и как умела утешала. У нее была записная книжка, в которую она собирала всякие умности и приметы. Мне она зачитала: «Коль вреда не несешь, все себе позволяй».
- От наших встреч кому-нибудь плохо? Твоей жене? Ей ничего от тебя не надо кроме денег. Успокойся, мой милый. Мы ведь оба одиноки, правда? И тебе, и мне нужен друг. Ты нужен мне, Толя. Я понимаю твою ситуацию, и что наши отношения не могут быть безоблачными. Но они будут незабываемыми. Я клянусь тебе, ты не пожалеешь об этом. Только доверься мне.
У меня даже вспотело под мышками.
- Ты так смотришь… Я что-то не так сказала, да? Вот почему получается чепуха. Лучше я скажу тебе прямо – я люблю тебя, Толя.
Мое сердце наполнилось грустью и радостью.
- Это не чепуха. И говоришь ты все так. Но лучше вообще ничего не говори.
- Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Ты не пожалеешь, если только…
- Забуду о том, что я женат? – я покачал головой.
- Толя, ты мне нужен.
- И дочери своей я тоже нужен.
Как говорят в авиации: наше дело правое – не мешать левому.
Раз за разом, ругая себя последними словами, я возвращался к ней, ненавидя ее, презирая себя, и все же возвращался. Словно у меня не было сил жить без нее. Один Бог знает почему. И не так уж она собой хороша. У нее не было Томиной аристократичности (высокомерности?). Зато у нее были теплота и любовь, понимание и мудрость. Таня, надо признать очевидное, не была красавицей в обычном смысле этого слова. Ножки, правда, очень стройные и приятной полноты. Но стоит только лечь с ней в постель, как ее тело загорается огнем, становится красивым и наполняется жизнью.
Что касается Томы, я пытался себя успокоить – она сделала выбор свой: мама и дочь; мне не нашлось места в ее жизни.
Проходили, дни, недели, месяцы – к встречам с Таней я привык. Совсем не думал о том, что жизнь может как-то измениться. Существовало только настоящее, значение имело только сексуальное наслаждение. Ее руки, ее губы, ее жадное тело, этот блаженный стон... Я не желал думать о последствиях. Я забыл о реальном мире.
А Таня, похоже, меня понимала даже лучше, чем я себя. Она как-то вникла в мое желание стать профессиональным писателем и всячески его поощряла. Еще знала и пыталась унять мое бесконечное самокопание, стремление к совершенству и самобичевание, если что-то шло не так. Мы много и часто говорили об этом, после секса лежа в кровати, устало и нежно лаская друг друга. О чем мы никогда не говорили – так это о райкоме партии и моем фиаско в борьбе с ним. В эту боль никому не было доступа. Я мог ее доверить только книге.
Понятно, что Таня пыталась меня приручить. И я привыкал, но всегда говорил, что одиночество – смысл моего существования: иного мне не дано. Она не могла это осилить.
Как-то Таня мне позвонила. Я взял, как обычно, пива, вяленой рыбы и отправился в гости. И уже в подъезде нос к носу встретил женщину, которая жила в одном доме с моей Томой и, конечно, знала меня. Я готов был пройти мимо, сделав вид будто мы не знакомы. Но она пришла мне на помощь, сказав «доброе утро, Толя». Трудно было не смутиться, но я ее мужественно поприветствовал. Мы разминулись, но она задержалась у двери. Явно интересовалась – в какую квартиру я позвоню? Мне было ужасно неловко и совсем не хотелось, чтобы она это знала. Но куда деваться? Я нажал кнопку звонка к Тане. Она увидела это и не стала дожидаться, когда мне откроют.
Мне перед Таней было неловко за свои страхи. Тем не менее, я рассказал ей о случайной встрече и предположил, что меня скоро ждут крупные семейные неприятности. Больше всего боялся, что Тома не будет пускать к ребенку.
Таня улыбнулась, и я тут же понял почему.
- Это моя подруга. Это от меня она уходила: я ей сказала – скоро любовник придет.
В ее голосе не звучало злорадства, хотя я тут же подумал, что случайная встреча могла быть и неслучайной.
- Да не переживай так – она не из сплетниц. Хочешь? – вечером сходим к ней, и ты сам поговоришь.
Вечером мы действительно пошли в тот самый дом, где жила Тома, хотя с каждым шагом рос мой страх наткнуться на жену или тещу. Но не наткнулись, и этим был счастлив.
Подруга моей подружки тоже была женщиной одинокой, и когда мы вошли в ее квартиру, то обнаружили лишь огромную черную кошку, почивавшую на подоконнике.
- Осторожнее с ней, - сказала хозяйка. – Если ей захочется, она может быть еще той стервой.
Словно пожелав обвинить хозяйку во лжи, кошка зевнула, повернулась на бок и подставила мне живот для поглаживания. Хозяйка хмыкнула, расставляя закуску и стаканы на журнальный столик.
Когда выпили, Таня сказала:
- Толя не хочет, чтобы семья его узнала о наших встречах. С этим мы и пришли к тебе.
Хозяйка едва не обиделась на подругу. Даже погрозила ей пальцем.
- Да об этом уже вся Увелка знает. И о ваших встречах, и обо всем, - хозяйка усмехнулась. – Только вряд ли найдется человек, который захочет рассказать об этом Тамаре или ее маме. И по заслугам им! Хотят жить по своим правилам, ни на кого не обращая внимания. Ну и пусть живут – черт с ними!
Все было ясно. Вопрос исчерпан. А я как будто полинял от этих слов.
Дорогой мы прихватили бутылку водки. Еще одна нашлась у хозяйки. В отчаянии и злости, что жизнь моя так переменилась, и пути назад уже не было, мне захотелось напиться до чертиков.
Женщины меня утешали.
Говорила хозяйка:
- Все в порядке, Толя, правда. Вряд ли найдется в этом доме да и вообще во всей Увелке человека, который пойдет жаловаться на тебя твоей Томе.
Хотя она повторилась, ее искусству застольной беседы могли бы позавидовать многие, по крайней мере тому, как она делила свое время между гостями, занимая обоих беседой. Прямо сейчас она кивнула мне, не принимая никакого другого ответа на свое мнение кроме согласия с ним.
А я чувствовал, что схожу с ума. Ибо влечение к Тане и в самом деле было безумием – жадным, неуемным, горячим, сметающим все на своем пути.
После визита к ее подруге пошел провожать Таню домой и остался у нее ночевать. А ночью признался в ее объятиях:
- Я люблю тебя!
В ответ она шумно сглотнула слюну, как проголодавшаяся волчица. А потом вслух сказала мои мысли:
- А что еще остается мужчине, если жена не хочет с ним спать?
Дальше в ней говорил хмель.
- Ты – мужчина, любимый мой. Настоящий мужчина. А у настоящих мужчин свои привычки. Если у жены ледышка между ног, он найдет себе другую. То, в чем тебе отказала твоя жена, ты нашел у меня – ведь верно? Если жена отворачивается от мужа, он ищет женщину на стороне. В чем же тут преступление? Ты еще молодой. Тебе надо… Разве такому откажешь, когда ты попросишь раздвинуть ножки?
Но я не поддался на провокацию, какой бы привлекательной она ни была.
Она говорила и говорила, а я старался не думать о Томе, чтобы отогнать воспоминания, которые только и ждали удобного случая, чтобы взять надо мною власть. Эти воспоминания были связаны с тем недолгим периодом жизни, когда мы были счастливы вместе.
А потом я разозлился на Танину лесть.
- Ты в самом деле так думаешь? Не могу поверить. Насколько мне известно, земля еще вертится вокруг солнца, а не вокруг меня. Ты это разве не видишь? Твоя лесть мне противна…
А ведь разговор был начат со слов «я люблю тебя».
- Да пошел ты к черту! Не угодишь…, – сказала Таня и отвернулась к стене.
- Ладно. Вижу, так и в самом деле лучше.
Не стал заставлять себя долго упрашивать – поднялся, оделся и пошел домой.
Шел и думал – неожиданная утрата самообладания не есть следствие много выпитого, она подготовлена всем ходом предыдущих событий.
Вечером следующего дня Таня позвонила:
- Я хочу знать почему ты ушел? Что не так я сказала?
- Бессмысленно объяснять. Это никуда не приведет. Даже хуже, потому что если приведет, то к немереным страданиям, о которых даже не хочется думать.
- Ты наигрался мной?
- Что я должен ответить? Что сказать такого, чтобы не мучить себя и тебя и не возвращаться к прошлым ошибкам. Я не хочу. Да и ты, думаю, тоже…
Я говорил Тане, что должен твердо придерживаться своих принципов – я женат, у нас есть дочь. И у меня есть обязательства перед ними. Кроме того у меня есть честь моряка, мужчины и офицера. Одно дело встречаться для секса, другое дело любить душой. Я не имею такого права – любить кого-нибудь кроме жены. Если Таня готова встречаться со мной на прежних условиях, то когда-нибудь, со временем, пережив возникший кризис, мы опять сможем стать любовниками и получать удовольствие от наших встреч, не желая большого. Бросить жену и дочь я не могу…
На том конце бросили трубку.
Все время болезненной разлуки с Таней незаживающей раной меня мучило неутоленное желание быть рядом в постели с ней, чтобы узнать, хочет ли она меня по-прежнему или уже нашла замену и забыла свои признания в любви.
Наши отношения с Томой, мне показалось, улучшились. Видимо, благодаря моим изменам в душе возникло чувство вины, и я стал меньше пикироваться с женой, чаще уступал в спорных вопросах. В ответ появилась улыбка на ее вечно обиженных устах. Мне нравилась смотреть, как она смеется, когда занимается Настей, искоса поглядывая на меня.
Разбираясь в своих чувствах, понял – Тому я по-прежнему люблю, но спать мне хочется с Таней. Находясь с женой думал о том – наладятся ли наши отношения с любовницей? Но она не звонила. И я не звонил. А время шло…
Однажды в школе, где я дежурил, началась подготовка к выборам.
Принимая объект, обходя кабинеты, обнаружил свежую табличку на двери – «Избирательная комиссия». Там горел свет и сидела Таня, поджидая посетителей с вопросами по поводу предстоящих выборов.
Я улыбнулся:
- Привет!
- Привет! Я и вчера здесь была – тебя не было.
- Так я же не каждый день дежурю.
- Ну, присаживайся, поговорим, пока никого нет.
- Ты кого-то ждешь?
- Ну, вообще-то, это консультационный пункт, и может каждый интересующийся прийти. А еще мой новый друг…
У нее было такое выражение лица, как будто она шалила и пролила чернила на скатерть. Однако ее голос сказал мне, что для Тани настала минута подведения итогов, и от предчувствия худшего у меня пересохло во рту.
- Ты завела себе любовника?
- Ты знаешь, сначала я хотела, чтобы ты просто увидел нас вместе. Это было самым большим моим желанием. Я хотела, чтобы ты подумал, что я с ним сплю, потому что это могло причинить тебе боль. Толя, я хотела причинить тебе боль. Мне очень хотелось наказать тебя. Я хотела чтобы ты представил нас с ним в постели. Я хотела, чтобы ты ревновал. Я хотела, чтобы ты потерял покой. И я… Толя я презираю себя за это.
Так как я не ожидал ничего подобного, то был в шоке. На мгновение мне даже показалось, что она просто врет, чтобы потравить меня, выдавая желаемое за действительное. И хотел превратить разговор в шутку. И даже готовился засмеяться – ну и шутки у тебя. Однако, пока я соображал, как ответить, она говорила и говорила, проясняя смысл того, что хотела сказать.
- Я очень хотела тебя. Я очень любила тебя и думала, что ты тоже любишь меня. Ты знаешь, о чем я, - Таня говорила очень тихо, едва слышно, и я поймал себя на том, что не свожу с нее взгляда, но все равно сижу неподвижно, хотя каждая жилка в теле требовала броситься к ней. – Не знаю, Толя, смогу ли объяснить, что это было для меня. Я совсем не сомневалась в том, что мы – одно целое. А еще я ждала твоего звонка. Ты вроде бы сказал, что вернешься, когда разберешься в себе. Я ждала…
- Я помню, что говорил.
- А я жестоко судила себя, - позволив себе мимолетную улыбку, продолжала Таня. – Недостаточно красива, недостаточно умна, недостаточно обаятельна, не любима, не желанна…
- В этом ты неправа.
- Просыпаясь утром, я ненавидела тебя за то, что одна. Но и это не самое главное. Я презирала тебя за то, что разбудил во мне чувства. Я думала, ты это сделал нарочно. Я чувствовала себя уродливой дурой от того, что ты бросил меня.
Каждое ее слово болезненно отдавалось в моей душе.
- Я хотела умереть. Молилась, чтобы Бог послал мне смерть. Но я не умерла. Я выжила. Так со многими случается.
- Случается, люди излечиваются, забывают. Я понимаю.
Я думал, что этого будет достаточно и она замолчит, однако почти сразу понял – она решила идти до конца.
- Мне помог Саня. Когда он пришел, мы смеялись и разговаривали. Свое первое появление у меня он чем-то там объяснил. Но только первое – а потом он уже приходил намеренно, хотя ни к чему не принуждал, никогда ничего от меня не требовал. Я не говорила о тебе, но он понимал, что я по ком-то страдаю. Он продолжал приходить, звонил… Поэтому когда я оказалась с ним в постели, я хотела этого. Тебя больше не было.
- Ну, понятно. Хватит. Закончим об этом, - я поднялся. Мне казалось, я исчерпал свои силы – мне требовалось одиночество для размышлений.
- Ты отверг меня. Я была в ярости. Мне было больно. Но я справилась в конце концов, хотя все равно считала, будто должна что-то тебе доказать. Мне надо было, чтобы ты знал: если ты не хочешь меня, это не значит, что не хочет никто. Поэтому я стала встречаться с Саней. И как-то привыкла к тому, что он рядом…
Таня умолкла на мгновение, но я подумал, что она закончила, и шагнул к двери. А она схватила себя за горло.
- А ведь лишь хотелось досадить тебе. И чем сильнее, тем лучше.
- Наверное, я это заслужил. Ведь я тоже причинил тебе боль.
- Нет. Нет мне прощения. Я вела себя как ребенок – отвратительно. Я и не подозревала, что способна на такое. Я очень виновата. Правда, Толя.
Ничего, не важно, забудь все – мне не хватало сил произнести это. Мне не хватало сил произнести хоть что-нибудь. Мне была невыносима мысль, что собственной трусостью я толкнул ее к другому. Это казалось нестерпимым. Я презирал себя.
- Почему ты не ругаешь меня? – ведь я заслужил.
Таня помедлила в раздумье.
- Знаешь, дорогой, я не хочу причинять тебе боль. И тогда не хотела. И теперь не хочу.
Ничто не могло потрясти сильнее – ни упреки, ни обвинения. Я почувствовал себя хуже некуда.
- Ты любишь его?
- Он любит меня. Я для него все – доверие, преданность, любовь, тепло. Хотя как и ты, он тоже женат.
- Ты любишь его? – на сей раз у меня дрогнул голос. – Таня, скажи, ты любишь его?
На мгновение мне показалось, что она не ответит. Но потом увидел, уже готовая заплакать, она вдруг сверкнула глазами, в которых стояли слезы, распрямила плечи, вздернула подбородок и сказала:
- Я его ни за что не брошу!
Потом пришел ее Саня – незавидный жених, тощий матершинник – и они ушли, закрыв кабинет.
Я лежал на диване и следил за борьбой черной тени и сероватого света на потолке. Я чувствовал усталость, тело требовало отдыха, но сон не шел. Из головы не выходил разговор с Таней – я вспоминал то одну, то другую фразу, придумывая подходящие ответы. Изо всех сил старался переключить свои мысли на рукопись, которая была в сумке вместе с термосом и бутербродами. Я хотел быть хладнокровным писателем, который умеет отвечать за свои поступки, а вместо этого чувствовал себя трусом, испугавшимся растущего чувства к Тане. Мною действительно овладел страх. Из-за этого страха у меня ни на что не оставалось сил. Да и что бы я ни предпринял, все бесполезно – жена и дочь перевесят все мои чувства. А раз так, лучше ничего не предпринимать – пусть решает время: в конце концов, все уладится само собой. Так и получилось – я потерял Таню. А теперь думаю, что не могу жить без нее, а придется. Теперь мне придется как-то выживать в одиночестве. Эта мысль была нестерпимой. Оставалось опять только на время надеяться – великого исцелителя.
Моя личная жизнь обернулась ложью, ибо основана на благородных принципах, в которые сам не верю. Пусть уходит – думал про Таню. Пусть ищет свой путь. Пусть идет в огромный мир, населенный людьми, которые могут предложить ей куда больше, чем я. Пусть ищет мужчину с родственной душой, которому подарит себя. А мне бы справиться со своими проблемами.
А потом что-то во мне вдруг переключилось и позволило посмотреть на ситуацию несколько по иному. Мне ведь от Тани нужен секс, и я боялся в нее влюбиться. Теперь, когда у нее другой есть, я не смогу на нее смотреть, как на женщину, которую можно полюбить. Значит, нечего и бояться. Но что же нам запретит встречаться? Или кто…
Я посмотрел на часы на стене – десять минут двенадцатого. Бесполезно даже пытаться заснуть. Ничего не поделаешь – включил свет. Но не к рукописи потянулся, а к телефону.
- Не разбудил? Ты одна?
- Нет. Саня спит.
- Ну и Бог с ним. Я тут подумал – а почему бы нам снова не начать встречаться?
- Я же тебе сказала, что Саню не брошу.
- И не бросай. Но и меня не отвергай – ведь нам хорошо было вместе.
Таня хихикнула:
- Ты предлагаешь спать втроем?
- Вдвоем, но по очереди.
- Не боишься, что Саня тебя убьет?
- Пусть он боится. Ну, так как?
- Я подумаю.
Обсудив некоторые аспекты, мы сделали первые шаги к взаимному пониманию себя в прошлом, без чего нам было невозможно простить друг друга. Стало ясно: понять – значит простить. И если понимание и прощение это добродетели, свидетельство силы, а не слабости – то настало время внести гармонию в те отношения, которые больше всего в этом нуждались. Мысленно я уже был с ней.
В следующее мое дежурство мы снова встретились в агитационном пункте.
- Я все обдумала и прошу – давай останемся друзьями. Самыми близкими, но без постели. Я как подумаю о твоем предложении, то чувствую, будто меня рвут на куски. Я так не хочу. Я не могу. Мне больно.
У нее дрогнул голос. Ни о чем не думая, я обнял ее за плечи. Не важно, что сказать. Не важно, солгать или сказать правду. Главное – утешить ее.
- Я не тороплю тебя. Все перемелется. Мы переживем все неприятности. И все опять станет как прежде. Саня что, тебя в ЗАГС зовет? Нет? Ну и ладно. Ему нужен секс. Мне нужен секс. Тебе выбирать.
Я поцеловал ее в волосы на голове. Она повернулась ко мне. Я обнимал ее, гладил по плечам, успокаивал, звал по имени. И чувствовал, как покой возвращается в душу мою.
- Все не важно. Мы всегда будем самыми близкими друзьями. Всегда. Я обещаю. Можешь звонить мне и, как прежде, требовать пива. Я буду приходить, и ласкам твоим не будет конца. Разве плохо устроен мир?
- А как же Саня?
- И он пусть ходит, но только в другие дни. Нам незачем встречаться у тебя.
Пока я говорил, Таня обняла меня, и я чувствовал нежное прикосновение ее грудей, слышал как бьется ее сердце, и понимал, что опять солгал. Мы не можем быть друзьями – друзей не укладывают в постель. Между нами не может быть дружбы, потому что стоило ей обнять меня, как все тело мое вспыхнуло страстным желанием.
Предостережения звучали, сменяя друг друга, в моей голове. В агитационный пункт кто-то может прийти. Да и школа, может быть, еще не пуста. Сегодня счастья у нас не будет. Жизнь не всегда благоволит влюбленным. Рассудок требовал – отпусти ее и уйди, а руки ласкали, делая свое дело. А нос вдыхал ее запах. А тело трепетало от предвкушения…
Таня подняла голову и посмотрела мне в глаза. И ничего не осталось от предосторожности. Слишком сильно было желание. Остальное ничего не значило. Совсем ничего. Мы были вместе – остальное че-пу-ха.
Я коснулся губами ее щеки, лба, губ. Таня прошептала мое имя – всего-навсего имя, и от наших страхов не осталось следа. Не было ничего, кроме рук, губ – объятий и поцелуев. Я прошептал ее имя, и нас обоих залила волна страсти. Она утопила все прошлое и настоящее, оставив одно желание.
- Любовь моя, - шептал я.
Она закрыла мне рот поцелуем. Ей не хотелось слов. Зачем слова, когда есть тела и чувства? Мои губы на ее шее. Мои руки ласкают ее груди, расстегивают пуговицы ее джинсов, тянут их вниз, следом трусики.
- Таня…
Зачем слова? Она наклонилась ко мне и поцеловала.
- Я хочу тебя, - прошептал я. – Посмотри на меня.
Она не хотела. Она принимала мои поцелуи. Она ласкала меня в ответ.
- Я люблю тебя, - едва слышно сказал я.
- И я тебя тоже очень люблю.
Господи, только бы никто не вошел!
Лейтенант Сапего презирал карты и домино. Однажды привез на работу дорожные шахматы и предложил сыграть в обеденный перерыв. Игрок он азартный, но неважный.
Должно быть, с его подачи однажды меня позвали к телефону начальника ТЭЧ. Звонили из политотдела. Мужской голос:
- Агарков? Долго вы ходите. Я уже думал, придется скучать.
По привычке райкомовской с юмором отвечать на дурацкие реплики спросил:
- Вы хотите сказать, что пока без меня не скучаете? А я тут волнуюсь, переживаю – как вы там?
Респондент засмеялся:
- В командировку поедете?
- Был бы приказ.
- Вы ведь играете в шахматы?
- И еще в футбол и настольный теннис.
- Как насчет турнира в ЧВВАКУШе?
- Нормально. Играть за часть?
- Игроки есть – солдат срочной службы и курсант. Их надо сопровождать. За одно и подскажите, как и куда надо ходить – типа, быть тренером за кромкой поля.
- Понял. Когда выезжать?
Было половина восьмого утра, когда подвезли на железнодорожный вокзал из части шахматистов. Я уже ждал, добравшись из дома. Мне передали командировочные, «конвоируемых», документы на них и сказали, куда доставить.
В электричке я документы раздал.
- Предписание одно на троих. Ребята, где будете жить?
- Я дома, - сказал курсант. – Я челябинский.
- Я в казарме училища, - сказал солдат срочной службы.
- Тогда вот тебе предписание. Я буду ночевать у сестры и сойду с электрички в Шершнях. Завтра в девять в училище встретимся.
Назавтра в девять курсант не явился. В десять его тоже не было. Никто документов с меня не потребовал, и я назвался его фамилией, чтобы команду не сняли с турнира.
Солдат решил пуститься на хитрость:
- У вас какой разряд?
- Никакого.
- А у меня первый. Давайте сделаем так: командное нам не выиграть, но я могу личное, если буду играть на второй доске. Там будут те, кто послабее. А вам все равно ничего не светит – проигрывайте на первой.
Так и сделали. Я под фамилией курсанта записался игроком номер один.
В первый день соревнований мы сыграли по четыре партии. Мне удалось выиграть две, а в одной отбрыкаться на ничью. Солдатик выиграл только одну и три проиграл. Ворчал:
- Блин, все – хитрецы.
Второй (заключительный) день турнира не принес изменений:
- курсант не явился;
- мы ничего не выиграли – ни личного, ни командного;
- очков я набрал больше солдата-перворазрядника.
На третий день вернулись: я – домой, солдат – в часть. Курсанта я больше не встречал, и судьба его мне неизвестна. Отчета за командировку с меня не потребовали.
