А.Агарков.
«Букет созвучий»
Не матом крыл он, а глагольной рифмой.
/Л. Либкинд/
И сказал мудрец: «Все высшие ценности жизни начинаются с умения думать». А мудрость, по-моему, начинается с понимания, что следует задавать вопросы себе, и самому искать на них ответы. В последнее время я, призвав на помощь даже те участки мозга, которые прежде использовал весьма редко, больше думаю, чем поступаю, хотя и продолжаю бомбить автобусные остановки – работа более, чем суетная, хотя и стараюсь ездить «шепотом». И что вы думаете мне открылось в результате моих размышлений? Необъяснимые необъяснимости… Как в Библии сказано: «И нет ничего тайного, что не стало бы явным».
Прежде всего припомнил свои грехи. Их накопилось за более чем полувековую жизнь воз и маленькая тележка. Очень тщательно их обдумал, взвесил всю тяжесть, посмотрел на проступки свои со многих точек зрения. Снова спросил себя – как мог такое совершить? в своём ли был уме или мною Дьявол тогда управлял?
Нет, не даром кем-то сказано: «Можно жить, тратя годы, можно их приобретать». Наверное, пришло время, когда становится понятным, что пора кончать со всем гадким, что ещё осталось в моей жизни, иначе сам плохо кончу, если не исправлюсь и не стану на путь праведный. Сильных людей (к числу коих себя причисляю) жизнь балует редко: ведь не даром живу один – чтобы посмотреть на мир со стороны, попытаться понять его и уяснить себе, почему с годами, по мере старения духа и слабения тела, он кажется все более мерзким. Анализирую события и ищу истину, которая, если иметь терпение, иногда приходит сама.
И после этих ухищрений всеми своими пятью примитивными чувствами пришел к выводу, что мое второе я, время от времени появляющееся в сознании, ведущее со мною диалоги в сомнительных вопросах и зачастую спорящее по любому поводу, есть ни что иное, как моя душа (она же и совесть). Да-да – та самая, о которой говорится в библии, что бессмертна. Та самая, которой гореть в Аду за все мои былые прегрешения. Как тут не впасть в отчаяние!
Одно утешает: большинство великих умов всех времен – атеисты. Значит, в Аду не бывает скучно. Так почему бы не погрешить, потому как – однова живем? В общем, так оно выходит, что желание согрешить – заветную и пугающую черту где-то переступить – не такая уж музейная редкость в любом наугад взятом человеческом организме. Причем делу этому, как и любви, буквально все возрасты покорны, с самого сопливого начиная. Ну, а я-то чем отличаюсь?
Чтобы прекратить наконец бесконечный спор в самом себе, принял душу второй своей половиной и назвал Марией – ведь душа женского рода. Можете считать меня с ума сошедшим, но так получилось. При этом оставался некрещеным и считал Иисуса Христа выдуманным героем библейской литературы.
Тем не менее, обнаружил, что с большим удовольствием делаю то, о чем меня просят другие, принимая это посланием Извне. Делаю за так, ну или пол-така, когда вопрос касается расчета. Свои же желания практически все посчитал греховными, продиктованными похотью и тщеславием. И стараюсь не думать о будущем – дай бог ума понять то, что есть, а не то, что будет…
Я не очень мудрено изъясняюсь? Вы меня понимаете?
Ну, переварите пока, а я вот о чем поведу рассказ…
Как-то летом в конце дня шел пешком к себе домой. Небеса уже окрасились в цвета предзакатные. Птицы, за день уставшие, лениво перепархивали с ветки на ветку редких деревьев высаженных вдоль дороги, листву которых мягко теребил утомленный бриз Займища (или того, что от него осталось). Воздух был чист и густ ароматами – бодрил, пьяня. Вы не поверите – несказанное, острейшее, непроницаемое для ума удовольствие доставляло уже одно простое вдыхание этого эфирного бальзама. Весь букет запахов приносил ветер с запада, и, заметьте, не требуя за доставку гроши. И ничто на свете не могло остановить его благотворительных порывов…
Настроение было отличное. Просто горел желанием пережить какое-нибудь приключение. Шел быстрым, бодрым шагом, чувствуя себя почти счастливым. Приятная ходьба ничуть не утомляла. Я чувствовал уверенность и в том, что не вызываю сопротивления у дороги – она охотно шла вместе со мной. Взялся себе думать – не спроста всё это: что-то должно таки случиться…
И тут навстречу мне идет Галина Федоровна Деенкова – моя добрая приятельница по прежним библиотечным делам. Нет, в библиотеке я не работал… вернее… ну, как это правильно-то сказать? – не числился в штате, не получал зарплату, но появлялся довольно часто в читальном зале. До возникновения у меня компьютера я рассылал свои рукописи по издательствам и редакциям, адреса которых искал в книгах и журналах периодики. А Галина Федоровна мне в этом дружески помогала. Потом появился интернет, и мы стали встречаться от случая к случаю где-нибудь на улице – вот как сейчас…
Я улыбнулся ей приветливо.
- Здравствуйте, любезная Галина Федоровна! Какой сегодня день чудесный – просто лебединая песня лета: небо, солнце и вы навстречу! Давненько не виделись.
Миловидная женщина тоже одарила меня улыбкой:
- А я с вами будто и не расставалась. Частенько почитываю ваши вещи. Вы стали публиковаться на литературных сайтах в интернете…
- Подумал, что критика не помешает.
- А дружеское участие? – на лице её в это время светилась материнская мудрость Мадонны.
- Ну, не все же ругают – бывает, что похвалят.
- Я говорю о живом общении. Возможно, вы не в курсе, что у нас при библиотеке создано творческое содружество писателей и поэтов Увельского района, который назвали «Букетом созвучий». Мы периодически встречаемся, общаемся, обсуждаем понравившиеся вещи, делимся творческими планами… Бывает очень даже интересно. Вы приходите к нам в следующее воскресенье – как раз состоится очередная встреча.
Уточнив время, пообещал быть: ведь все просьбы ко мне – это послания Извне.
И тут началось… По мере того, как назначенные день и час заседания «Букета созвучий» приближались, мною овладевали волнение и возбуждение, совершенно непонятно откуда взявшиеся. Ладно бы позитивные, а то… просто кошмары какие-то, как угроза для рассудка. Голова моя оказалась набитой всяческими страхами, дурными предчувствиями и смутными опасениями. А сновидения… Вот будто однажды просыпаюсь холодным осенним утром в чужой продавленной кровати рядом с незнакомой и тощей женщиной… собственной женой. О, Господи! ведь я ж холостой!
Сразу половина волос на моей голове поседела от всех этих расстройств. Или я на себя внимания давно не обращал – а тут глянул в зеркало, собираясь на тусовку поэтов и прозаиков. М-да… староват для жениха. Тем не менее, отправился на заседание творческого содружества «Букет созвучий» - где, подозревал, милых дам будет гораздо больше, чем суровых мужчин.
Предчувствия меня не обманули – сильный пол я представлял один.
Нельзя назвать банкетным залом литературную гостиную, в которой составленные в ряд столы женщины накрывали домашними закусками – таки библиотека. Предположил, что будет чаепитие, и не ошибся. Подумал, как я обмишурился, придя сюда с пустыми руками. Мог бы догадаться о коробке конфет хотя бы для очаровательной хозяйки. Но увы, жизнь по принципу «сказали-сделал» имеет собственные недостатки.
- Вы клубничное варенье любите? – приветствовала меня одна из женщин, накрывающих стол.
Вопрос показался мне исключительно неожиданным. Я в растерянности кивнул и непонимающе уставился на участницу творческой встречи. Её взгляд стал ещё приветливей. Ну, началось…
Галина Фёдоровна мило улыбнулась и попросила не стесняться. А когда расселись все по местам, меня представила. Не было оваций, но дамы были дружелюбны и смотрели на гостя с любопытством. А я удивился – какой малостью слов хозяйка литературного салона обходится даже тогда, когда говорить можно без конца.
Разлили чай по чашкам, и беседа обратилась в литературное русло…
Оказывается, члены содружества здесь собираются не просто так – чаек попить и поболтать. Каждый принес с собой свой новый материал – кто стихи читал, кто прозу…
Да здорово так, черт возьми!
И главное достоинство литературного застолья – атмосфера дружелюбия и участия. Автор читал, а все внимали и кивали. Когда заканчивал и ждал оценки, выступали только те, кому новое творение пришлось по нраву.
К чему это я?
Мне припомнился литературный капустник в доме культуры ЧТЗ, на который я имел честь быть приглашенным как автор и издатель газеты «Лира». Боже мой, вот был бедлам! Как и здесь, автор читает свою вещь, а потом его «полощат» все, кому не лень – и произведение-то его дерьмовое, и сам-то он не очень умен: зачем несет на суд такое? Больше всех старается тот, кто собрал весь этот капустник – видимо, профессиональный поэт-писатель, к тому же еврей душой и телом. Можно и фамилию припомнить, покопавшись в памяти – да надо ли?
Я тогда не мог понять, зачем они устраивают друг другу эти «бани»-выволочки, после которых автор выглядит дурак дураком. Мне кажется, собратья по перу должны поддерживать и ободрять… как здесь и сейчас – в «Букете созвучий».
Если образно сравнить теперешнее заседание творческих людей и тот памятный капустник в ДК ЧТЗ, то это были две дороги к вечности – только одна вела через Ад, а та, на которой присутствовал теперь, конечно же, через Рай.
Какими словами передать наслаждение, которое испытывал, находясь в кругу собратьев по перу? Уже после первой прочитанной вещи и выпитой чашки чая у меня сложилось такое ощущение, что я их всех знаю уже много лет, и дружба наша длится столь же долго, и мы во всем полностью понимаем друг друга. Сердце мое переполнилось счастьем…
Короче, я был доволен своим присутствием в «Букете созвучий». Можно сказать, даже очень доволен. Слушая других, ощущал в себе приятные перемены – во мне вдруг открылось много новых сил, и дух для творчества воспрянул.
В какой-то момент под впечатлением услышанного или забывшись, вдруг пробормотал вовсеуслышание, как резюме:
- Удивительных просветлений удостоятся те, кто стремится достичь большего.
Не знаю зачем произнес эту фразу странную. Видимо, слова, слетевшие с моих уст были подсказаны моим вторым я (ах да, душой Марией!) Прошелестели они легко и мягко, словно это не продукт движения воздуха через голосовые связки, а мысли вдруг обретшие звук…
Наконец, очередь выступать достигла меня. Я поднялся и извинился:
- Простите, Галина Федоровна – ничего с собою не принес: вы не предупредили, сам не догадался… А стихов не пишу, чтобы по памяти читать.
- Ничего страшного, - сказала хозяйка литературной гостиной. – Вы нам о себе расскажите. Как пришли в литературу?
- О себе? Да, пожалуйста. Значит так – книги, прежде всего книги меня завлекли на эту стезю. Читал я много. Читал запоем. И был ужасно доволен прочитанным – приключенческие романы и повести открывали для меня удивительный мир. Через книги я легко мог представить себе всю нашу Землю – кто где и как живет…
Сделав паузу, перевел дыхание.
- А потом вдруг однажды пришло недовольство прочитанным и перечитанным. Ну, зачем, к примеру, Робинзон покинул свой щедрый солнечный остров и вернулся в скупую промозглую Англию? Будь я автором этой книги, сделал бы клок земли необитаемой в устье реки Ориноко центром освобождения краснокожей Америки от бледнолицых завоевателей…
Осмотрел аудиторию – все дамы внимательно и с одобрением слушают, никто не ухмыляется и не шушукается с соседкой. С ещё большим вдохновением продолжил:
- Однажды на двоих с приятелем прочитали замечательный роман «Наследник из Калькутты», который, по нашему мнению, закончился на самом интересном месте. И мы решили продолжить тему. Договорились так – писать каждый день по листу в школьной тетради, по-очереди, не сговариваясь, не обсуждая сюжета заранее…
Тут я перевел дух и возвысил голос.
- Получилась дребедень! Самим не понравилось, что сочинили – где уж рукопись выставлять на всеобщее обсуждение. Потом начали писать повесть или роман о космических приключениях – и на рассказ не набралось страниц. Кажется, пробовали продолжать «Борьбу за огонь» Ж. Рони-старшего – все насмарку. Мы поникли и стали считать себя самыми бездарными остолопами в мире… тьфу на палочке – как говорится. Было чему отчаиваться.
Я хлебнул остывшего чая и откашлялся.
- Как-то летом собрали ватагу приятелей, чтобы в индейцев поиграть. В густом кусте тальника построили себе вигвам. Луки со стрелами сделали, лица раскрасили гуашью и бродили по лесу, пугая ягодников с грибниками. Сады потрошили – из домиков в вигвам понатащили всякой всячины: посуду, матрасы, подушки, одеяла... Однажды даже решились заночевать в своем жилище, но не смогли – уж больно страшным показалось сиё мероприятие для подростков…
Снова оглядел аудиторию – слушают все, в глазах интерес…
- Осенью, когда начались занятия, как прежде в тетрадке, стали описывать с приятелем наши летние приключения. И вот тогда к нам пришел оглушительный успех авторов школьного бестселлера. Правда, не обошлось без женского участия. Одноклассница Надя не поскупилась на общую тетрадь в кожаном переплете и аккуратным почерком переписала наши каракули. Вот эта тетрадь (за два года их стало четыре) гуляла (и) по классам, передаваемая (ые) из рук в руки. На право прочесть её учащиеся записывались заранее. А участники летних похождений приходили с жалобами: мол, они – главные герои приключений, а им не дают почитать без очереди…
- И в каком же вы тогда учились классе? – спросила одна из женщин.
- В седьмом, - ответил я.
Тут дверь гостиной открылась и вошел Иванько Валерий.
Я умолк… Галина Фёдоровна вспорхнула с места и пошла гостю навстречу.
- Проходите, Валерий Владимирович, присаживайтесь, пейте чай. У меня все готово – принесу сейчас.
И покинула гостиную.
Иванько прошел, сел на стул как раз напротив меня – через стол. Женщины налили ему чая, пододвинули тарелочку с бутербродами. Он стал пить и закусывать…
Мы не подали друг другу руки, даже не приветствовали кивком. Я вообще отвернулся, чтобы не встретиться взглядом с человеком, сидящим напротив.
Сейчас расскажу почему.
Давно это было. Лет пятнадцать тому назад. Я тогда работал инструктором отдела пропаганды и агитации Увельского райкома партии – отвечал за наглядную агитацию, контрпропаганду, газету и комсомол. Иванько был первым секретарем райкома ВЛКСМ, и мы довольно часто общались по конкретным вопросам.
Опущу предысторию конфликта – он подробно описан в опубликованной уже повести «Ни ума, ни совести, ни чести» - только однажды мой прямой начальник секретарь РК КПСС по идеологии Демина Л. А. обвинила меня в непорядочности. Я – бух! – заявление на стол. Встал на дыбы А. М. Пашков – тогдашний первый секретарь.
- От нас не уходят по собственному желанию. Мы свои кадры направляем туда, куда нужно. Эта бумажка, - он тряс моим заявлением в воздухе, - плевок на ботинок партии. Я с землёй тебя сравняю…
Тем не менее, заявление он подписал. А вот в поисках работы после райкома я помучился изрядно, пока Генеральный директор Южноуральского «АИЗа» Осипов В. П. лично не распорядился принять меня мастером в инструментальный цех. Потом была авантюра второго секретаря горкома партии Светачкова, направившего меня обратно в газету (из которой райком Увельский три года тому назад забрал в свой аппарат, сильно наехав на редактора) заведующим вновь созданного отдела экономики.
Ровно месяц шли мои партийные документы из горкома в райком. Ровно столько мне и удалось поработать журналистом. А потом секретарь в приемной редактора говорит:
- Тебя к себе вызывает Демина.
Я пошел на зов. В своем кабинете Людмила Александровна швырнула мне через стол мою учетную партийную карточку и заявила:
- В районе работать ты не будешь.
Я завернул партбилет и учетную карточку в целлофановый мешочек, принес отцу на Бугор (в то время мы жили семейно с Тамарой Борисовной на Советской 16 - 13):
- Оставляю тебе на сохранность. Теперь я не член партии.
Старого большевика это возмутило. Отец пошел в райком и добился встречи с Пашковым. Он просил первого секретаря Увельского РК КПСС оставить меня в покое и на работе в редакции газеты. Они пообщались и решили, что разговор может получиться только в моем присутствии. Отец под угрозой родительского проклятия таки притащил меня в кабинет Пашкова. Тот спокойно говорит:
- А давайте послушаем мнение коллектива о вашем сыне. Вы посидите в коридоре немного, я сейчас соберу аппарат.
В коридоре сказал отцу:
- Знаешь, зачем он нас выставил за дверь? Сейчас по селектору свяжется с двумя-тремя подсералами и прикажет: «Облейте помоями этого парня». И обольют. Эта кухня давно мне известна.
Так и получилось. Только я отчаянно защищался и, думаю, что отбил все попытки меня обкакать. По крайней мере, когда вышли из райкома партии, отец, качая седой головой, с горечью спросил:
- Как ты с такими бюрократами работал целых два года?
Иванько, сидящий сейчас напротив, был одним из трех оппонентов, выступавших против меня по приказу Пашкова. И заявил тогда районный комсомольский вожак:
- Я когда читаю газетные материалы Анатолия Егоровича, чувствую в них слабину какую-то – недоговоренность, непродуманность. Рано ему еще в районной прессе работать – чуток подучиться не мешает.
Чтобы вы поняли атмосферу судилища, процитирую свой ответ Иванько:
- Вы, Валерий Владимирович, новичок в этих стенах и того не знаете, что в октябре 1985 года бюро Увельского райкома КПСС, утверждая мою служебно-партийную характеристику, рекомендовало меня в резерв на должность редактора газеты «Ленинское знамя». Как вы считаете? – слабенького журналиста они бы стали рекомендовать? Если они не разобрались и проглядели, то можете их поругать – трое из членов бюро сейчас сидят рядом с вами. Прямо так же, как мне – смело, правдиво, по-комсомольски – скажите им: куда же вы, вашу мать, смотрели, черти лопоухие, ну….
Демина ужаснулась:
- Анатолий Егорович, ведите себя скромней – вы в райкоме, а не на футбольном поле.
Ну да ладно, речь не о ней. А вот с Иванько с той поры мы не в контактах. Зачем он здесь?
Вернулась Галина Федоровна и положила перед гостем на стол стопку типографских гранок.
- Набор практически завершен. Вы ещё раз прочтите внимательно – все ли правильно?
А потом обратилась к присутствующим:
- Вы, товарищи, тоже можете посмотреть. Будет книга…
Все глаза уже были устремлены к стопке гранок, а теперь потянулись руки. Типографская распечатка пошла по периметру стола – причем, в обеих направлениях.
Галина Фёдоровна подсела к Иванько и спасла мою шею от искривления. Теперь, посматривая на неё через стол, я прислушивался к их беседе. Стало понятно, что Увельская типография хлопотами Деенковой и при финансовой поддержке районной библиотеки издает сборник стихов Иванько В. В.
Ничего себе! А я и не знал, что бывший первый секретарь Увельского райкома комсомола пишет стихи. Вот оказывается откуда у него амбиции по поводу моего журналистского профессионализма.
Впрочем, интересно посмотреть – о чем он сейчас пишет. Смена политического режима в стране тоже прошлась по нему катком – карьеры не сделал, семью потерял. Наверное, в стихах – плач о повергнутых в прах идеалах. Постсоветские люди нынче задыхаются без идеалов. Без идеалов они начинают хрюкать. Впрочем, сентиментальность – не такая уж плохая черта, в ней есть что-то оптимистическое…
Наконец один листок дошел и до меня. Читаю, а Вы послушайте:
На кладбище.
Помолодело кладбище, помолодело….
И стелы мраморные, как невесты – в белом.
Но только одинокие стоят,
Словно ждут тех, кто под плитами лежат
Имён при жизни многих общество не знало –
Его им заменяло погоняло.
Один был дерзок, а другой был крут…
А вот сейчас – все выровнялись тут.
Кто ездил в «мерседесе», кто в «десятке» –
В одном теперь лежат они порядке….
А на венках красноречиво все так пишут….
Но адресат их никогда уж не услышит.
Им суждено навек остаться молодыми.
И головы не станут их седыми.
И нет у них детей. Не будет внуков….
И дом, теперь уж, не построят ихи руки.
А рядышком – аллея поприметней.
На ней лежат – кто был в авторитете.
Над ними словно часовой стоит
Бюст золочёный и седой гранит.
Вот так при жизни, как и после смерти –
Кто на понтах, а кто и неприметно
Жили, других считая бессловесною скотиной.
Но перед Господом, увы, равны все и едины.
Не понял. Снова перечитываю. И снова…
Вот почему мое смущение – я никогда не писал стихов, даже не пытался. По-моему, умение соединять рифмой предложения – это дар Божий: не каждому он дан. Проза что? – пиши любой, кому не лень. А вот поэзия… как говорится – писана умом, а не пупом.
В романтические годы сам зачитывался Пушкиным, любил Есенина… А когда нас опрокинули в капитализм, и появились тут и там набивающие оскомину плакаты, я стал считать стихи рекламой – рифмованным рассказом о том, что продается.
Но «На кладбище» Иванько В. В. – удар не в бровь, а в глаз: настолько социально обличительно, что забываешь рифму. Только тема на уме и чьи-то слова из памяти: «Чем стих короче, тем длиннее боль». Хочется с горечью спросить – вы что, сыны России, более достойного применения доблести своей не нашли, как только отправлять друг друга на тот свет за бабло и понты?
Снова перечитываю и ищу в нем главное – чисто Иваньковское. Впрочем, я Валеру мало знал – не играли мы в футбол, не пели под гитару у костра… только работа на благо партии и комсомола. Хотя тогда мы говорили, что народа…
Наполеон сказал однажды о своей эпохе: «Пушка убила феодализм. А чернила убьют нынешний общественный строй». Сможет ли интернет помочь России справиться с последствиями совковых мерзостей и не подхватить изысканную заразу Запада? Интересно, что думает по этому поводу Валерий Владимирович?
Интересно поговорить с ним и посоветовать поменять заголовок у «Кладбища». Скажем на такой – «Возможно только в России». Да ещё с восклицательным знаком. Чем не годится? Ведь факт трагичный и железобетонный. Или каучуковый? – как посмотреть.
Другой листок мне подает соседка справа, а я свой отправляю дальше по периметру. Читаю:
Из небытия, как будто из тумана,
В лучах весенней утренней зари
С потоков лжи из озера обмана
Я выплываю к вам – стихи дарить.
Скорей снимите крест с моей могилы,
И холм сравняйте наравне с землёй.
Я жив, здоров и полон ещё силы
И не смирился с мачехой-судьбой.
Кому не по нутру мой дерзкий выход –
Ухмылку спрячьте в жалкий кулачёк.
Считайте это за мой резкий выпад
За об колено сломанный смычёк.
За порванные струны что играли
В моей душе симфонию любви.
За те помои, что вы выливали
В виде догадок, сплетен и молвы.
Кто крест спешил к моим ногам поставить –
Считайте, что мне крупно повезло.
Я буду жить. И своей жизнью править
Кому-то в радость, а кому – назло.
Уп-с! А вот это уже объясняет все метаморфозы, произошедшие с В. В. Иванько, и нашей загадочной славянской душе не в пример ближе. Наверное, как все партийные чинуши, после крушения КПСС бывший первый секретарь комсомола испытал стресс. Впрочем, не обязательно. Известно же немало фактов, как в конце эпохи Советской власти «первый помощник и резерв» пошел против партии на местных выборах. Валера тоже мог «бузить» - уж я-то знаю эту его черту.
А мне, наверное, надо последний раз съязвить и дальше, заценив стихи, уважать поэта. Перефразирую Нерона: «Какой умер карьерист, чтобы родить поэта!» И как не вспомнить тут Платона: «Государства процветали, если бы философы были властителями или если бы властители были философами». И к чести Иванько В. В. надо сказать, что ни в какие прятки он с прошлым не играл, а вполне откровенно заявил, что он возродился к новой жизни. И смысл её – жить и быть свободным от всяких разных идеологий: «кому-то в радость, а кому назло».
Что ж, пожалуй, заново придется знакомиться с человеком Иванько В. В. – поэтом, восставшим из-под обломков рухнувших иллюзий, нашедшим новый идеал. Я это к тому, что дело красит человека, а не память.
Стихи не проза – читается быстрей. И вскоре я уже прочел все гранки, принесенные Галиной Федоровной. Впрочем, нет – ещё читал, когда аудитория вернулась к свои внезапно прерванным делам. Читал, размышлял и вместе с автором переживал…
Вот Вы послушайте:
Про царя
Я как-то брёл в заброшенном лесу,
И дня осеннего уж близился конец.
Заметил вдруг лежащий на виду
В траве монарший золотой венец.
Находка вызвала не радость, а испуг,
Хоть он сапфирами и золотом сиял.
Как странно очутился здесь он вдруг?
Как на тропу заросшую попал?
Взглянув вокруг, увидел старика,
Что на пеньке берёзовом сидел
В одежде царской, а в руке – клюка,
И с головой седою словно мел.
С глазами полными унынья и тоски,
Глядящими на солнечный закат,
С губами, как сомкнутые тиски…
И видно, что он встрече был не рад.
Я взял корону и поднёс царю.
Но он из рук моих находку не принял.
Тогда я старцу тихо говорю:
- Ведь это ты убор свой потерял.
Но он сидел, как каменный, на пне.
Взгляд от садящегося солнца не отвёл.
Ну что же больше оставалось мне?
И я костёр, чтоб обогреть его, развёл.
Когда же солнце скрылось на ночлег,
Оттаял он от пламени костра.
Бескровными губами молвил мне:
- Как я от жизни, милый друг, устал....
И завязался между нами разговор
Сначала трудно и безрадостно – в натяг.
Но постепенно таял его взор,
И много он поведал про себя.
Как он монархом против воли стал.
Как без любви женился на княжне.
И как солдат на смерть он посылал
В междоусобной длительной войне.
Как заточал указом в кандалы.
На казнь самых строптивых отправлял.
И как от яств ломилися столы,
Когда народ голодный вымирал.
Когда чума косила города,
Он пир в свой день рождения справлял.
А утром, приказав седлать коня,
Он свору на охоту собирал.
Когда ж казна пустела иногда
От войн охот и праздничных балов,
Налог он увеличивал тогда
И без того на бедный свой народ.
Приказывал потуже затянуть
Кушак крестьянину на рваном армяке.
Опричникам поглубже заглянуть,
Что у купцов таится в сундуке.
И так вот, обирая всех и вся,
Он ненасытный двор обогащал.
А у икон прощения прося,
Народ счастливым сделать обещал.
Прошёл правленья не один десяток лет,
И время подошло назад взглянуть.
Спросить – на что потратил он свой век?
В истории страны листок перевернуть.
Страницы памяти внимательно листал.
Чем дальше, тем печальнее он был.
Нетленный след в истории искал,
А получилось так, что наследил.
Когда-то тучные крестьянские поля
Позаросли бурьяном и талой.
В садах теперь чернеют тополя.
Да свалки мусора торчат кругом горой.
Казну сожрали войны и балы.
Чиновники, министры да чума.
Сколько голов надето на колы.
Сколько загублено народного ума.
Тут охватил царя животный страх,
Что час придёт ему пред Богом отвечать.
Он спрятался от совести в кустах,
Где я его случайно повстречал.
И спрятав голову, как ворон под крыло,
На пне, а не на троне он сидит.
Никто не видит, думает, его…
Но судный день любому предстоит.
Вот такое у меня ощущение от прочитанного, что Иванько благодарит судьбу, которая избавила его от участи стать царем или быть его опричником. Но и «лезгинку» не пошел плясать на костях рухнувшего самодержавия (читай, партократии). Имея слова дар, он пожалел царя и всю российскую историю – не все то выложил, что на душе скопилось. А как бы здорово звучало, вложенное в рифму: «… после садюги С., воцарился засранец Х., которого, в свою очередь, сменил педераст Б. …» Честно говоря, за этим усмотрел простую человеческую порядочность поэта-гражданина.
Ведь и сам однажды понял, что политика – для души и тела простого человека занятие полезное, приятное и необременительное. С одной, конечно, оговоркой: «необременительное» вовсе не значит – не требующее определенных человеческих качеств. Например, умение отличать филателиста от сифилитика. Насчет, кстати, «полезности» и «приятности» кто-нибудь может хмуро усомниться. Но я же подчеркнул – «простого человека». А те, кто ежечасно жизни свои на алтарь Отечества кладут, ни сна, ни отдыха не ведая, как проклятые существуют, своим коллегам физиономии рихтуя у микрофона на трибуне и на народ поглядывая с плакатов с «большой человеческой любовью». Впрочем, почему «как»? Не мною сказано – профессия политика медом мазана и проклята историей.
Что до стихов – то на сегодня с ними хватит. Предварительный итог можно подводить. Несомненно, нынешний Иванько В. В. – интересный человек, к которому с почтением на цыпочках не стоит подходить. Можно просто руку протянуть:
- Привет, Валер! Хочется спросить по поводу «Царя» - что делает правителей дурными?
А он ответил через стол:
- Прежде всего, друг мой, безнаказанность, обилие подручных средств и неосведомленность в государственных делах; затем бессчетные презренные друзья и заслуживающие проклятия прислужники.
- А как насчет того материала, что между ушами располагается?
- Вот это как раз не обязательно, потому что за него «система» правит. А она отлажена веками.
Стоит ли говорить, что после капустника из библиотеки мы вышли вместе – обменялись телефонами, руки пожали и расстались. Творческая сила литературы примирила бывших неприятелей.