А.Агарков
Денежный ком
Приходит ко мне однажды дочь и заявляет:
- Папа, мне нужен мобильный телефон.
- Хм… - пробормотал я. – Ты абсолютно уверена?
Она возвела глаза к потолку:
- Я говорю лишь то, в чем уверена.
- Ты умеешь с ним обращаться?
- И тебя научу.
- Вот это правильно – давай купим два, и ты научишь меня с ним работать.
- Тогда бери паспорт и поехали в Южноуральск.
Ладно. Поехали, выбрали – я по принципу: какой проще, дочь наоборот. Ну а где мобильник, там и наушники. Слава Богу, не мне.
- Ты довольна, лапочка?
Надо было вставить сим-карту, но пальцы у меня дрожали, и операция не удалась.
Я со вздохом выпрямился:
- Настя, попробуй ты! Я такой неуклюжий.
Дочь, конечно же, превзошла меня ловкостью и точностью движений. Она справлялась со всеми премудростями последнего писка цивилизации куда более грациозно и не нуждалась в подсказках и помощи.
Это был магический момент, когда мой второй ребенок позвонил мне со своего телефона – мы стояли напротив друг друга и общались через приемно-передаточную станцию.
- Теперь ты мне будешь звонить каждый час, чтобы я знал: где ты, с кем и чем занимаешься.
- Ну, каждый час обещать не могу, но позванивать буду, - сказала дочь.
А я подумал – если кто-нибудь посторонний глянет на нас повнимательней, то подумает, что беседуют два идиота. Впрочем, нет – идиот и юная еще совсем идиоточка.
М-да… Мобильный телефон – это новая веха в развитии цивилизации. Когда человек человеку кричит издалека, он просто дикарь каменного века. Когда он посылает сигналы флажками, фонариком или ударами колокола, то переходит в разряд варваров. Когда, используя силу тока, общается по проводам, он становится цивилизованным. Ну, а уж если кто мобильник купил, то это крайне продвинутый мэн.
Задумавшись и увлекшись этими мыслями, непроизвольно пробормотал выражение, которое не годилось для ушей дочери. Но она и слова не сказала, а лишь осуждающе покачала головой. Я это заметил и сообразил, что глаза юных видят все в несколько ином свете. Ах, молодость-молодость – всегда она зрит окружающий мир таким, каким хочет, чтобы он был. И чувства совсем иные возникают у молодых в, казалось бы, стандартных ситуациях. Но я никогда своих детей не упрекал за юношеский максимализм – каждому возрасту его мысли. А с точки зрения эволюции единственный смысл существования юношеских мировоззрений в том, что они в один прекрасный день станут убеждениями взрослого человека, для которого результат гораздо важнее справедливости. Я так думаю.
Анастасия, в отличие от своей мамы с её самовлюбленной убедительностью, была диалектически подкованной юной девушкой и быстро развивалась. Она сделала своим девизом слова: «Я не понимаю. Но это еще не доказывает, что я не смогу понять». До многого она доходила сама. С детских лет мой младший ребенок знал, что секрет хороших отношений между людьми кроется в том, что ссоры откладываются на потом, когда уже ничего не останется, а до тех пор надо искать компромисс. Возможно, главное, чего я сумел в жизни достичь – воспитал дочь, которая не разделяет моих убеждений.
Ну, а мое настроение было не самым лучшим, несмотря на ценное приобретение.
Большинство человеческих проблем подобны проблемам замкнутого круга, и они не перестают ими быть, когда хотя бы часть их решена. Самая большая проблема, когда все остальные для магазина «Сантехника и строительные материалы» были позади, встала для меня в вопросе – что же делать с наработанной темой неликвидов и ООО «Садко»? Жалко было бросать то, что уже существует и приносит доход. Как бы их вместе-то увязать? Думал я, думал и вот что придумал.
Размышлял примерно так. Если у моих дебиторов лежат никому не нужные неликвиды, то почему они должны лежать там, а не у меня? Им все равно где лежать, но у меня теперь есть торговая площадь, где частенько бывают посетители. Перевезя их оттуда к себе, убил сразу трех зайцев – обнулил дебиторскую задолженность, снял напряжение в отношениях с торговыми партнерами и выставил товар на активный показ: в такой ситуации у него появился шанс быть проданным. И еще одного кабана подстрелил тем же выстрелом – мне не надо теперь мотаться по весям и предприятиям, впаривая неликвиды: вот они, туточки – приезжайте и берите их, господа.
Поскольку это получилось удачно, попытался атаковать вторую вершину – попробовал сделать свой магазин менее зависимым от «Сантехлита». Как это возможно? Мне тогда казалось – очень просто: надо брать товары на реализацию. И я в купонах объявлений стал давать информацию во все местные газеты: «Принимаю товары на реализацию». В качестве ответчика поместил свой сотовый телефон.
Результаты последовали незамедлительно – предлагали то одно, то другое. Я отказывался только от продуктов питания и приглашал респондентов в свой магазин. На месте показывал, где будет размещен новый товар до реализации покупателю. А также предлагал немедленный бартерный обмен на что-нибудь из того, что уже есть у меня и нравится гостю. Поскольку денежную цену предлагаемого товара уже знал, то не боялся, что меня при обмене «оставят с носом» - свои десять процентов получал, новый товар и никаких обязательств, кроме, конечно, тех, что были указаны в договоре с ООО «Сантехлит».
Может показаться, что я на первых же порах добился немалого успеха – ассортимент и активы моего магазина значительно возросли. Но оставалось одно «но», которое лишало меня полного оптимизма. Бартерные операции высасывали из магазина чугунину «Сантехлита», которую я не мог возобновить, не показав реализацию Виталику. А реализация влекла за собой расчет векселями, которые приобретались за наличку. Пока справлялся с установившейся традицией – каждый вторник стотысячный вексель. Гораздо реже, но таки удавалось продавать за деньги бартерные товары. А вот чугунная фасанина иссякала. Что делать, когда она вся разменяется на кроссовки и джинсы? Будущее фиаско может наглядно показать, как мало я преуспел в торговых делах, имея в наставниках Виктора Анатольевича Чернова.
Тем не менее, продолжал давать объявления в газеты – и принимал товары на реализацию, и менял их на свои. Мысль о том, что активы и популярность моего магазина растут день ото дня была ошеломляюще притягательной. Ну а то, что жизнь – это повсеместный обман, попытка обойти законы, не платить налоги… и так далее, учил меня сам Чернов. Думаю, прознай он о моей афере, то понял бы и простил – в смысле, осуждать не стал, но долг заставил выплатить. Да моя возня с приемом товаров на реализацию и не была направлена против «Сантехлита» или его интересов. Просто мне хотелось чего-то большего, чем имел.
Сейчас, вспоминая все это, вижу, как неразумно я поступал – более того, даже бессмысленно – не стоило класть яйца в одну корзину. Разумный бизнесмен, имея в собственности нефтеперегонный завод и футбольный клуб, не станет… А что не станет? Я и теперь не знаю, как следовало поступить. Но вся эта подпольная от Чернова деятельность – иначе её не назовешь – только одним и была хороша: у меня сохранялась иллюзия коммерческой самостоятельности. А вот совесть по отношению к Генеральному директору ООО «Сантехлит» была нечиста.
Но удручали другие заботы. Как мне не растратить ликвидные товары, меняя их на неликвид? В сложившей ситуации я не видел выигрышной стратегии. Ведь я никому не отказывал в бартере, надеясь, что судьба меня таки вытянет из трясины. С точки зрения классической коммерции сам загонял себя в тупик. Но не терял надежду, что не все еще её законы открыты, и лично я стою на пороге нового.
С точки зрения экономности магазин «Сантехника и строительные материалы» был идеальным средством для затеянной кампании – уже раскручен, ассортимент постоянно обновляется, активы неуклонно растут. «Сантехлит» привозит свои товары без всяких транспортных накруток, поскольку его машина каждый рабочий день приезжает на ЮЗСК за железобетонными плитами. Желающие сдать товары на реализацию тоже привозят их ко мне без моих хлопот и затрат. Чего же еще желать?
Я размышлял над такой мыслью – а не открыться ли мне Чернову? – не раз и не два. Искал мысленно доводы, чем подсластить пилюлю. Но все равно получалось, что ему это даром не надо, и вряд ли он такое дело одобрит. А то возьмет рассердится и прикроет мой магазин – ему это запросто: «Сантехника и строительные материалы» на его территории. Никогда не льстил себе мыслью, что Виктор Анатольевич за все мои прежние заслуги будет обращаться со мной, как с избалованным и капризным, но любимым ребенком. Эти соображения порождали ощущение полного бессилия перед надвигающейся угрозой разоблачения.
Мое похоронное настроение всегда скрашивали звонки на мобильник и новые предложения товаров на реализацию. Господи, это же вечный двигатель! Ну, как Чернов не поймет? Впрочем, у него другие заботы, и он будет глух к моим доводам. В чем – как вы думаете – наше принципиальное с ним отличие? Виктор Анатольевич создает свой мир вокруг себя, перестраивая все и вся, а я открываю его таким, как он есть, и подстраиваю себя под него. По-моему, это разумнее, Ведь его возможности (говорю про Чернова) ограничены его энергией и способностями. А мои – если я знаю законы природы (математики, физики, социологии, коммерции и т. д.) – безграничны, по сути. Он – инструмент эволюции, я – продукт её.
Оправдывая перед собой свой торговый авантюризм, говорил себе – я должен был это сделать. И я это сделал! Не помню, кто сказал – кажется, Эдисон – что гений – это один процент вдохновения и девяносто девять процентов упорства: дикого, нечеловеческого, яростного упорства. Разве не с ним я всю свою жизнь следую законам Природы? Не пеняя Судьбе, принимая её такой, как она есть…
Я ничего не выдумывал, создавая свою теорию не противления Судьбе – я дошел до этого путем логических размышлений. Каждый может пройти мой путь, повторить его и уйти дальше – было бы желание. У меня оно было и пока есть…
Это мой вклад в эволюцию человечества. И пусть меня считают помешанным.
Мне не хотелось думать о том, как усложнятся мои дела, если Чернов узнает, что я его чугунину меняю на метлы и тряпки с кроссовками. В одном не сомневался – у меня будут проблемы от этого.
Авершин был в курсе моих тревог – ему было строго-настрого приказано не проговориться кому-нибудь невзначай. Вообще-то он одобрял мое новшество, хотя оно добавляло ему хлопот. Но надо прямо сказать – к концу рабочего дня Григорий не валился с ног от усталости. Никогда в магазине нашем не бывало очередей. Просто курорт, а не магазин! Деревья вокруг, птички поют… сиди и сети вяжи – идиллия!
Гриша выпросил в столярной мастерской рейки и сколотил в складе нечто вроде вешалки… даже не знаю, как по-другому назвать. А еще сделал плечики из подручного материала – ну, на все руки мастер от скуки!
Теперь он накидывал только что приобретенные бартером вещи на плечики и развешивал их в ряд на том, что я не знаю как и назвать. И ворчал при этом:
- У нас на вывеске написано «Сантехника и строительные материалы», а выставляем на продажу черте чё. Ненормальный какой-то магазин…
- Григорий, магазин вовсе не должен быть нормальным, его задача – быть популярным, - ответил я назидательно.
- Ну, да… Самарский трикотаж – это тебе не хухры-мухры… Не джинсы «Левис», не туфли «Риббок»… С руками оторвут!
Я оппонировал:
- Все твои «Левис» и «Риббок» нынче делают в одном месте – назвать или знаешь где?
- В Одессе на Дерибасовской?
- Вот-вот – в Шанхае и его окрестностях. Впрочем, и на Тайване умельцев пустить пыль в глаза хватает, и в Корее…
- Все равно не пойму, Анатолий – зачем это надо: поменять три «болгарки» в коробках на такое вот барахло?
- Все очень просто, Григорий! Мы только что заработали, не сходя с этого места, три тысячи рублей и на такую же сумму увеличили наш актив. А «болгарки» выменяны на машину. А машина на стройматериалы… Денежный ком, катящийся с кручи!
- Еще бы его обналичить, - не сдавался Авершин.
- Это Чернов избаловал железобетонщиков, выдавая им два раза в месяц зарплату. А вокруг-то предприятия все в долгах перед рабочим классом – учти это.
- Да я-то учту, только что с них взять?
- Ой, Гриша, только не надо быть большим иродом, чем сам царь Иудеи Антипа. Бабушка моя говорила – будет день, будет пища. Сейчас-то чего загадывать!
Авершин насупился, а я подумал – переборщил! – но без всякого сожаления. Такое иногда случается из-за того, что гнев порой вспыхивает на то, что слышится между срок, но его могло и в помине не быть.
И в этот момент к нам в магазин вошла женщина. Ей около тридцати лет на вид. У неё короткие вьющиеся каштановые волосы. Глаза были карие, кожа с хорошим загаром. Если бы она улыбнулась, то стала еще красивей.
Окинув нас с Гришей взглядом, уверено обратилась ко мне.
- Вы Анатолий Агарков?
- Собственной персоной. А вы?
- Я звонила вам. Я менеджер с еманжелинской мебельной фабрики. Елена Сергеева.
- Здравствуйте. Проходите сюда. Как вы нашли нас? Плутали по городу?
Она ступила из коридора в наш склад, и мы с Гришакой оглядели гостью с ног до головы. Её юбка была всего на несколько сантиметров ниже колен. Ноги – красивые, загорелые и мускулистые, лодыжки тонкие. Жизненный опыт мне подсказывал, что необходимо потратить какое-то время на прощупывание собеседника, чтобы понять, с кем имеешь дело. А добиться этого в общении с женщиной можно одним-единственным способом – говорить приятные и любезные вещи.
- Сразу нас отыскали?
Она пробормотала что-то похожее на «да» и пошла вдоль рядов выставленных, разложенных и подвешенных товаров.
- Это ваш магазин? Никого нет и далеко от центра… На что вы живете?
- Рекламой, сударыня. О нас знают и приезжают за покупками, а не толкаться в очередях.
Елена улыбнулась очень милой улыбкой и сказала:
- Да, реклама великое дело. Я увидела ваше объявление в южноуральской газете и решила позвонить.
- И правильно сделали. Что вы имеете нам предложить?
- Все, что мы производим – двери, окна, наличники… Вы посмотрите – вот проспект, - в голосе её звучало тепло.
Из наплечной сумочки гостья из Еманжелинска достала проспект изделий мебельной фабрики с цветными фотографиями, под которыми были проставлены цены.
- Оставьте его себе. В нем перечень всей нашей продукции. А кое-что мы прихватили с собой. Ваш человек поможет водителю?
Мы вышли на крыльцо, перед которым стоял «уазик-таблетка». Водитель, увидев нас, спрыгнул на землю. Обошел машину и распахнул задние дверцы. Обратился к Елене Сергеевой:
- Все выносим?
Она кивнула и посмотрела на меня.
Забыл вам сказать, Авершин мой – весь резанный-перерезанный, что-то там у него с кишечником не в порядке, и он уже перенес три операции. Ему тяжести таскать нельзя. Но он все равно лезет туда, куда его совсем и не просят.
Только мы подхватили с водилой массивную дверь в обрамлении косяка, он тут как тут – пытается за угол ухватиться.
- Ты лучше двери открой да придержи, - говорю ему я.
Но двери уже распахнула Елена.
Вот так с Божьей помощью и четырех пар рук мы перетаскали предназначенные нам изделия еманжелинской мебельной фабрики на склад.
Оформив необходимые документы и разобравшись с ценами, я предложил Елене:
- Вы при желании акт продажи можете совершить прямо сейчас.
- У вас есть деньги в кассе? – вскинулась она. – Вы покупаете мой товар?
Я покачал головой:
- Нет, но могу предложить обмен на то, что у нас есть. Вот посмотрите и выбирайте, - я снова пригласил гостью на склад.
- Но я не знаю, что будет надо из того, что у вас есть. И потом цены… У нас денежные, а у вас?
- А вы позвоните вашим снабженцам. Если что подберете, выиграете на накладных расходах – машина назад не пойдет пустой.
- Это так.., - согласилась она.
Следующие десять минут гостья из Еманжелинска ходила по нашему складу и, с кем-то советуясь по телефону, отбирала себе товар для обмена. Потом его загрузили, оформили документы. Магазин наш стал богаче ассортиментом и активами еще на несколько тысяч.
Мы вышли на крыльцо проводить еманжелинских гостей. Елена уже сидела в кабине машины. Я подошел с нею проститься.
- Проспект я вам оставила – рекламируйте наши изделия. А найдутся покупатели, звоните…
- Стоп! Секундочку… Гриша, принеси, пожалуйста, наш прайс. Вот, возьмите его с собой. Что понравится, приезжайте – покупайте… или махнем…
- … не глядя, как на фронте говорят!
Она кивнула, сказала что-то водителю. Машина выехала за территорию базы, направляясь к Спортивной улице.
- Спасибо, Григорий! – отметил я трудовой подвиг своего продавца.
- Последний прайс отдали, - печально сказал Авершин, глядя в ту сторону, где исчезла машина.
- Завтра я новую распечатку привезу – с новыми товарами и ценами.
Когда вернулись на склад, чтобы лицезреть вновь приобретенный товар, спросил продавца:
- Ну, как тебе сделка?
- Умереть не встать! Вот если еще шеф угостит бутылочкой пива в конце рабочего дня, я умру счастливым человеком.
На пиво я ему дал, высаживая Григория у вокзала. Он пошел не к себе за линию, а куда-то в центр – должно быть, за бутылочкой. Счастливый человек.
Новый рабочий день начался с телефонного звонка.
- Это вы принимаете товары на реализацию?
- Да. Что у вас есть?
- Я звоню из лесничества. Могу предложить деревянные изделия – топорища, ручки, метла… веники банные… ну и всякое такое прочее от столярного производства.
- Везите свои товары в мой магазин. Заключим договор.
- Где вас найти.
- Знаете нижнее ПАТО?
- На Спортивной?
- Ага. За ней поворот направо. Сначала будет гараж Стройки ГРЭС. Потом база ЮЗСК – это там.
- Я знаю, где база ЮЗСК.
- Ну, так приезжайте. Сразу налево от будки охранника контора базы, в её торце – наш магазин. Не промахнетесь – на въезде баннер, над магазином вывеска. С восьми до пяти в каждый рабочий день там есть продавец. Но принимать товар буду я. Вы позвоните по этому телефону, когда соберетесь к нам ехать – я подскачу либо буду там…
В багажнике моей машины уже лежат несколько перевязанных шпагатом стопок общих тетрадей – новеньких, девственно чистых. Я, как увидел их, сразу вспомнил о своих мытарствах с этим вопросом в совсем недалеком прошлом, когда в стране царил дефицит. Чего только я не собирал для своих рукописей – от недоиспользованных тетрадей, дежуря в школе сторожем, до блокнотов. А вот теперь такое богатство почти даром в руки…
Мне эти тетради вчера предложил один чудик на реализацию. Я по звонку подъехал, он их закинул в багажник, как макулатуру сырьевщику – и, кажется, рад, что избавился: ни цену свою не назвал, ни имя мое не спросил, ни адрес магазина… Сказал, что подъедет – время будет. Так ведь и забудет, а мне продавать. Впрочем, у него есть мой телефон.
Отвезу их на базу, накладную оформлю от ООО «Садко». Может, кто купит – потом разберемся.
Уже тронулся ехать в свой магазин, но остановил новый звонок.
- Здравствуйте! Вы картины принимаете на реализацию?
- Какие картины?
- Те, что написаны красками на холсте.
Что-то знакомое… и голос тоже.
- Александр Сергеевич ты ли это?
- Я. А с кем имею честь говорить?
- Анатолий Агарков, райком партии, инструктор отдела пропаганды и агитации… помнишь такого?
- Припоминаю. Ты открыл магазин?
- Ну, да. Хочешь выставить картины на продажу? Давай, я заберу, развешу на стенах – кто польстится, деньги твои… Они уже готовы к транспортировке? Тебе помочь с машиной? Сейчас подъеду…
Вскоре местный художник и оформитель демонстрировал мне свою артистическую улыбку. Картины в рамках мы загрузили в багажник и на заднее сиденье моего авто.
- Александр Сергеевич, возьми с собой на всякий случай гвоздей и молоток. Впрочем, гвозди, кажется есть… Тогда молоток.
Вскоре мой старый приятель с помощью Гриши увешал пейзажами и портретами, выполненными в изящной манере, стены нашего склада.
- Это вы рисовали? – удивлялся Авершин.
- Какой тебе нравится?
- Все замечательные.
- А вот этот лучше всех, - художник указал на портрет старой женщины, которая смело смотрела с холста на зрителя, держа в руках надкусанное яблоко. В рисунке не было изящества, присущего пейзажам, но он был добротен.
- Это портрет моей мамы, - сказал Александр Сергеевич.
Всегда готовый пойти навстречу Григорий предложил нам с гостем кофе.
Потом мы сели и составили опись предлагаемых к реализации картин – их названия и цены.
- Итого… - я подсчитал и озвучил сумму, потом предложил. – Прямо сейчас, Александр Сергеевич, ты можешь набрать моего товара на эту же сумму, и мы оформим договор мены. Годится?
Художник вернулся в склад. Скорехонько прошел чугунину и деревяшки, задержался у вешалки с одеждой и стеллажа с обувью. Осмотрев, пощупав и даже примерив, что-то выбрал.
- Потом еще подъеду.
Подбросив художника до остановки автобуса, вернулся в магазин и составил в дополнение к прайсу продажу картин с нашей наценкой.
Не обошлось без воркотни.
- Ты думаешь их будут брать? – кривился Авершин, отойдя от восхищения холстами.
- Не знаю.
- Зачем же взял?
- Просто из любви к искусству.
Авершин заварил кофе и, прихлебывая его из кружки, принялся рассуждать:
- Анатолий, если тебе денег дать и всю эту базу, что бы ты здесь сотворил?
- Казино первым делом, - не задумываясь ответил я. – А потом видно будет.
- Думаешь, сюда стали бы ездить богачи?
- А то. Азартные люди любят такие места.
Авершин мечтательно улыбнулся:
- А я бы здесь организовал детский спортивно-трудовой лагерь.
- Колонию для несовершеннолетних?
- Ну, зачем же так? Гораздо лучше. Я считаю, что деньги надо тратить на детей, а не на всяких там разных буржуев.
Разница отношений Гриши Авершина к буржуям и детям заключалась и в том, как он произнес эту фразу, а не только в словах.
- Ты, похоже, хочешь стать святее самого Папы римского.
На что продавец мой огрызнулся:
- А ты и Папе соврешь, если тебе это выгодно.
На что он, паршивец, намекает? На нашу общую тайну, которую мы храним от Чернова? То же мне, правдолюбец сыскался! Набор настроений у Гриши был ограничен – каждое легко было понять – и нынешнее было из тех, к которым следует относиться с особым вниманием.
Я не ответил на выпад Авершина – продолжал оформлять накладную к картинам, размышляя: сколько времени Гриша будет молчать, если ему не отвечать.
Минут десять, наверное, прошло, прежде чем продавец произнес:
- А не попить ли нам кофейку?
- Завари.
Подобрев от бодрящего и сладкого напитка, который он готов поглощать каждый час, Гриша спросил:
- Анатолий, а ты не хочешь открыть свое производство – сам создал, сам продал?
- Хочу, конечно, но где найти тему? Ты можешь что-нибудь предложить?
Григорий посмотрел на меня с улыбкой.
- Об этом тебе надо с Дьячковым переговорить, Алексеем Васильевичем – вот у кого голова полна затей: успевай записывать.
- Ну так, поговори...
- Лучше тебе – он много чего захочет предложить.
- А ты не можешь или не хочешь?
- В некоторых ситуациях, Анатолий, «не могу» и «не хочу» означает одно и то же.
- Это софистика, - бросил я.
Гриша откровенно рассмеялся:
- Слова какие-то находишь. Я делаю свою работу и больше ничего не хочу делать.
- Даже думать? А почему?
- Потому что голова моя постоянна занята заботами о семье.
- Даже когда за пивом идешь?
По его тону я понял на что он намекает – на мою холостяцкую жизнь.
- Слушай, если Дьячков – по твоим словам – такой затейник, почему он тебе не нашел работу лучше? – ко мне устроил.
- А мне здесь нравится, - был ответ.
Однако, тема производства еще не зашла в тупик. Помолчав немного, Авершин снова вернулся к её обсуждению.
- Про деньги на новый бизнес ты не говоришь – деньги, стало быть, есть…
- Займу у Чернова.
- Так он тебе и даст, не спросив на что… А узнав – если идея стоящая – из своих рук её уже не упустит. Он не настолько глуп.
- Нет, он не глуп и не любит упускать свое. Именно эти две вещи и сделали ему состояние. Но денег на стоящее дело даст и принадлежать оно, конечно, будет ему. Но оно будет – и это главное!
- Тогда для чего к нему обращаться?
- За советом, деньгами и помощью… Вот, скажем, у тебя есть какой-нибудь талант? Если ты о чем-то мечтаешь с детства – обратился к Чернову за помощью, и дело пошло. Твое любимое дело! А кому оно будет принадлежать – второстепенно…
- Нет, Анатолий. Я так не согласен. Моё – значит, моё. И никаких буржуев.
Мне хотелось отыскать в голосе продавца иронию или сарказм, но нашел только горестную искренность.
- Тогда ты свою мечту всю жизнь в голове промусолишь, и ничего не родишь…
- А я не баба, чтобы рожать… - похоже, Авершин опять обиделся.
Но мне хотелось подытожить:
- Каждому свое – кому-то заводом владеть, кому-то управлять им, а кто-то всю жизнь у станка простоит… Счастье не в том.
- А в чем?
- Счастье – это не деньги в кармане, а состояние души. Вот бродяги на Западе – хиппи, панки и прочие разные – оказываются и не нищие совсем в большинстве своем. Просто в поисках свободы они оставили дома уютные и бродят по свету с гитарами… ну, скажем, до повзросления. И однажды, конечно, вернутся в родные пенаты, если к тому времени не сопьются…
- Подожди-подожди, ты мне про Запад не трещи. Скажи прямо и честно – ты разве не завидуешь Чернову?
- Прямо и честно? Да, завидую – но только в одном.
- В чем? – Гриша напрягся и ждал ответа, как путник в пустыне ждет дождя.
И я ему выдал, с болью сознавая, что это истинная правда:
- Я не спал с Варварой Черновой!
Да-да, я готов утрами (после пробежки, конечно) варить кофе и нести его в постель, если в ней спит нынешний финансовый директор ООО «Сантехлит». А после с великим удовольствием делал бы ей искусственное дыхание – каждое утро… и днем, и вечером. Не говоря уже о ночных процедурах.
И тут пришел охранник из будки:
- Тебя к телефону, - поманил он меня.
- Кто?
- Секретарша директора. Наверное, сам вызывает…
«Сам» - это, конечно, Чернов (помяни, как говорится…), но сегодня не вторник: его не должно быть на заводе да и вообще в Южноуральске… В голове промелькнула мысль – уж не подслушивает ли Виктор Анатольевич меня через какое-нибудь устройство? Впрочем, нет – все это ерунда: такого в принципе быть не может.
Зашел в будку, поднял к уху трубку, лежащую на столе.
- Алё…
Голос Лены:
- Ты куда пропал? Приезжай, пообщаемся.
- Сейчас буду, - сказал я, чувствуя себя предателем.
Лена ждала меня в приемной. Когда я вошел, она встала, подошла и поцеловала меня на глазах у изумленной Катюши.
- Ах, вот у вас уже как! – воскликнула та. – Когда успели?
- Да, слава Богу, смогли приглядеться к друг другу, - ответила Лена, беря меня за руку.
- Воистину так, - согласился я.
- Что у вас новенького в магазине? – спросила секретарша директора.
- Гриша постригся.
Она улыбнулась:
- Вы нас познакомите?
- О, Боже мой, нет!
- Ну, вы же сами сказали – Гриша постригся.
- Он женат, у него двое детей… пока, - сказал я и сам услышал в своем голосе нечто вроде щенячьего скулежа.
Девушки громко рассмеялись. Лена сказала:
- Ах, Анатолий, слышал бы ты себя сейчас! «Он женат». Просто невероятно! Когда это обстоятельство мужиков останавливало?
Интересно, подумал я, что же мне надо было сказать? Ухмыльнуться и выдать какую-нибудь грязную шутку?
- Ни за что я вам Гришу не отдам! Он женат, хотя и влюбчив, собака.
Лена перестала смеяться и бросила на подругу вопросительный взгляд.
- А правда – к чему нам четвертый лишний? Разве нам плохо втроем?
Она снова поцеловала меня – теперь уже в щеку. И села на стул – рядом я, демонстрируя светское воспитание.
С часок мы поболтали ни о чем – начальство завода не беспокоило. Потом втроем съездили пообедать и, попрощавшись, разъехались по своим делам. Точнее уехал я, оставив подружек на террасе.
Гриша таки поговорил с Дьячковым, и тот в понедельник к нам в магазин на реализацию привез большое количество фрез невероятных размеров. Где он их нашел, где они могут быть использованы – умолчал. Только подпись свою поставил на чистом листе, на котором я собирался оформить акт приема товара на продажу, и уехал, сказав:
- Грише бумагу передашь.
Цены на фрезах были написаны краской. Я приказал продавцу:
- Смыть и переписать с нашей надбавкой.
Еще Дьячков предлагал красную ртуть.
- Но это такой яд, что лучше хранить его там, где она сейчас и находится – зарыта в землю в баллонах из-под углекислого газа. А в прайс свой внесите – может, кто купит.
- Нет, спасибо, - ответил я, поняв, что не склонен к героизму в торговых делах. – Лучше дайте объявление в газету.
- Ага! Это плохая идея. Если менты узнают, сразу посадят.
Однако…
После ухода Дьячкова Грише сказал:
- Мне кажется, такие большие фрезы труднее будет продать, чем джинсы или колготки. В жизни не встречал таких огромных станков, где эти фрезы могли бы вращаться.
- Ну что ты, Анатолий, унываешь? Ты же рынок знаешь не хуже, чем я. Если постараться, можно найти покупателя на что угодно.
- Как ты за выходные поумнел, однако.
- А красная ртуть в углекислых баллонах наверняка миллионы стоит. Сколько же это будет за наши десять процентов?
- Гриша, даже не думай! Убью, как Тарас Бульба сына – если нас с тобой не убьют. Её наверняка из оборонки сперли, и срок за неё – пожизненный.
М-да… пожизненный-то, пожизненный, но и с фрезами не все нормально получилось. Приезжают ко мне однажды совсем незнакомые парни – числом в пять голов. И говорят:
- Ты, дядя, фрезы верни – вот их хозяин.
Я малину тогда в саду собирал – с ней и вышел на переговоры.
- Не буду спорить, - говорю, - но фрезы я принимал от другого человека. Ему и верну.
- А где мы его сейчас найдем?
- Это ваши проблемы.
Они наглые такие – иначе не назовешь. Заявляют:
- А если мы тебя сейчас накажем, как ты тогда запоешь?
Ну, наглецы! Совсем сопляки, а стоят будто важные персоны.
- Да я петь-то совсем не собираюсь. Вы подождите минуточку, я малину в дом занесу и с ружьем вернусь. Или вам топора хватит, чтобы добежать до канадской границы?
Один, самый длинный, говорит:
- А ты с чего такой борзый, дядя?
- Борзость на борзость… Вы приехали ко мне, угрожаете по глупости малолетней. Я вам сказал – фрезы верну тому, кто их ко мне привез. Иначе – никак… Что непонятного?
Они вернулись через неделю, правда, уже втроем, с якобы запиской от Дьячкова: «Анатолий, отдай ребятам фрезы».
- К сожалению, синьоры, железяки я принимал не у этой бумажки.
- Да он не может сейчас приехать. Он рыбачит на Писклово. У него путина.
- Знаете, ваша настойчивость мне импонирует, но и меня поймите правильно – я-то с какого бодуна должен верить вам или этой бумажке? Предлагаю компромисс: у меня продавец – человек Дьячкова, по его рекомендации принят. Вот если вы его убедите, и он возьмет на себя ответственность, я разрешу ему выдать вам фрезы.
Утром в магазине я рассказал Авершину об истории с фрезами. И добавил:
- Если это не лажа, и Дьячков готов через них забрать свои фрезы, то отдай. Но учти, если возникнут чьи-то претензии, компенсировать будешь своей зарплатой.
Вечером в магазине фрез уже не было. Гриша не стал комментировать свой поступок, а я – спрашивать. Много позже Авершин задал вопрос – имеет ли право хозяин забрать свой товар из нашего магазина, ранее сданный на реализацию?
- Конечно.
- Совсем без комиссии?
- Ты о чем?
- Ну, твои-мои хлопоты, хранение, риск утери – это чего-нибудь стоит?
И я задумался – а ведь действительно, должна быть комиссия. Чего же за просто так товару у нас пылиться?
