А. Агарков.
Кровные узы и друзья детства
Молчали по-семейному – о разном.
/Л. Либкинд/
Прошел год после смерти мамы. Я сам затеял с сестрой разговор о разделе наследства.
- У меня нет денег, чтобы выкупить половину дома. Будем продавать?
- Будем, - согласилась Людмила.
- Но мне надо где-то жить. Давай поступим так – я дам объявление в газету: «Меняю дом с приусадебным участком на однокомнатную квартиру с доплатой». Полуторку мне, доплату тебе.
Сестра и на это согласилась.
Мысль о продаже отчего дома повергала в глубокое уныние, но куда деваться – наследство общее, его надо делить. Вот если бы сестра согласилась оставить усадьбу родителей за нашим родом, я был согласен на любой переезд. К примеру, в доме напротив живет с семьей внук бабы Груши. А по соседству Нина Грицай управляется в огороде покойных родителей. И Ломовцовы не продали отчий кров. Если только захотеть, всегда можно что-нибудь придумать.
А мы продаем… Не знаю, кому как, лично мне понятие «родительский дом» укоренилось в душе так глубоко, что продажа его просто не приходила на ум. Без «начала начал», как в песне поется, не может быть жизни, как нет человека без дыхания.
М-да… Отчий кров, наследство, малая родина… Никогда, вероятно, в этих словах не звучало столько злой иронии, как сейчас, при наших обстоятельствах. Ведь наследуем мы не только сберкнижки, недвижимость, тряпки, машины – это ещё и память о тех, кто это нажил или построил. Как же с нею-то быть? Сказать «спасибо» покойным родителям и забыть?
Но мне не хотелось без повода думать о сестре дурно.
На мои объявления в газете поступил лишь один звонок. Девушка из села Хомутинино предлагала обменять трехкомнатную квартиру в медгородке на наш дом. Естественно, без доплаты.
- Давай обменяем, - предложил я сестре. – Потом трехкомнатную квартиру разменяем на две полуторки – одну мне, другую тебе.
- Мне нужны только деньги, - настаивала сестра.
- Продашь.
Но Людмила на обмен не согласилась.
- И что будем делать?
Но она отмолчалась. А через несколько дней позвонил племянник Андрей.
- Дядька Толик, давай продадим бабушкин дом и купим тебе полуторку. Так будет надежнее и быстрей.
- Если ты знаешь, как это делать – карты в руки.
- Управлюсь за две недели.
Похоже, он уже начал хлопоты. Ведь свои деньги от продажи дома Людмила обещала ему. А единственный сын её давно мечтает о новой машине.
Как бы то ни было, дней через десять он позвонил снова и озвучил день, час и место встречи покупателя, продавателей и риэлтера. Наверное, осмотр дома и прилегающей усадьбы заинтересованными лицами проходил в моё отсутствие. Сообщил об этом сестре.
- Я желаю тебе добра! – с отчаянием в голосе сказала она.
А я задумался. Вот блин, дурная привычка думать по поводу и без – просто какая-то чесотка души! И нашел единственный выход в сложившейся ситуации – напиться. После нескольких рюмок навалилась странная слабость. Голова закружилась, растревоженные мысли отказались повиноваться, к горлу подступила тошнота. Быть может, это воздействие алкоголя? А всего вернее – наступившего стресса. Под его давлением мне вдруг стало бесконечно, до болезненности одиноко. Что за люди меня окружают? Желают ли они мне добра?
В полумраке вечера нахлынувшие видения стали как живые, и это тоже причиняло мне муку. Внезапный страх пред чуждостью и враждебностью окружавших меня людей, их непонятого мною мира доводил до отчаяния. Никогда ещё не был так близок к мысли о самоубийстве. И это совсем не шутки. Надо мной вдруг повисла реальная опасность, разверзлась пропасть, жизнь повисла на волоске.
Я не раз рисковал головою – и на службе в морчастях погранвойск, и в своём гражданском существовании. По совету отца даже вел счет звонкам с Того Света. Первый раз это случилось, когда мы ехали в Южноуральск и меня, совсем малого ещё тогда, вышибло из сидения мотоцикла – отец чудом поймал летящее мимо него тельце наследника. Годом позже уснул в густой кукурузе на уборочном поле, и комбайнер заглушил двигатель в тот самый момент, когда ножи жатки приблизились ко мне на расстояние спичечного коробка. Потом были драки и финки бандитов, приставленные к груди, где билось отважное (я так думаю) сердце. И много ещё чего. Но никогда не возникало желания наложить на себя руки.
Как же такое могло случиться? Ведь о продаже родительского дома мы начали разговоры с сестрой давно и серьёзно. А теперь страшная тоска сжимает тисками сердце – тоска по дому, построенному моими родителями; по дому, долгие годы служившим уютным надежным кровов нам всем; по дому, являвшемуся по сути моей малой родиной…
Я пил и пил беспробудно… и только лишь на третий или четвертый день почувствовал усталость от водки и вернулся к жизни – вновь стал чувствовать и понимать происходящее вокруг меня. Заставил себя сбегать к лиственнице. От бега, наверное, кровь снова запульсировала в жилах, принося отрезвление. Пышная красота природы опять радовала взор и сердце.
Прислонился лбом к стволу шершавому, упиваясь благоуханием смолы, и это показалось мне прикосновением к самой жизни. Живительный поток тепла, силы, радости, тревоги и грусти передался от тотемного древа в мою душу.
Дома, позавтракав, обнаружил на мобильном телефоне кучу неотвеченных звонков от Насти. Беспокоится дочь – почему не еду? Могла бы и навестить… Впрочем, не надо. Не стоит ей видеть меня в таком состоянии: все свои беды надо пережить самому.
На следующий день, проспав чуть ли не сутки кряду крепким сном без алкоголя, я пробудился, чувствуя себя окрепшим и почти здоровым. От подавленного настроения предыдущих дней не осталось и следа. В меня вселился новый дух. Убежденный, что ветер злых перемен скоро стихнет или минует, отправился на работу. Дочь обиженно помалкивала и подозрительно поглядывала – выжидающе и настороженно.
- Что за праздник ты отмечал? – этот вопрос она задала уже в конце дня, и глаза её при этом светились необузданной радостью: видимо, что-то приятное приключилось у моего ребёнка на работе.
- А с тобою что? – спросил удивленный.
Она упивалась моим изумлением. Гримаса смеха искажала её прелестное личико, но не портило. Настенька явно что-то утаивала и теперь потешалась надо мной, медля с ответом.
- Ты пропировал самое важное, папа. Поздравь меня: я теперь – дипломированный специалист.
Я так и подскочил за рулем. Вот это новость! За своими проблемами совсем забыл, что дочь моя вышла на финишную прямую в Челябинском государственном университете – госэкзамены, дипломная работа, защита… Ах да, и эти проблемы уже решены. Многое же я упустил.
В безумной радости схватил «ребёнка» за плечи и поцеловал её в лоб. А готов был задушить в своих объятиях.
- Диплом с красными корочками?
- А то!
Анастасия, как всегда, на высоте.
- Талантище! Умница! Ангел! Надо бы это отметить.
- Конечно, надо. Как прежде, втроем завалимся в какое-нибудь кафе и погуляем на славу.
А вот тут я угомонил свою радость и вернулся к действительности.
- Номер с Тамарой Борисовной не пройдет.
Омрачилась Настя:
- А без мамы я никуда не пойду.
Что делать?
Под вечер прошел проливной, хотя и непродолжительный дождь. Когда он кончился, тучи все ещё закрывали небо. Я сидел у окна, не включая ни света, ни компьютера – всё думал-думал…
А что тут думать? Не до банкета мне сейчас. Послезавтра… о, Господи, уже послезавтра! …состоится озвученная племянником встреча по поводу продажи нашего дома. Мне вручат мою долю российских рублей, и я стану бездомным человеком. Какой тут к черту банкет! Насколько же все-таки в последние дни осложнились вокруг меня обстоятельства, вызывая тревогу и неуверенность. Кто может в такой ситуации подать руку помощи?
Все дела мои, за что ни возьмись, запутались и переплелись. Того и гляди, какое-нибудь из них обрушится на голову несчастьем. Как же просто в такой ситуации споткнуться и загреметь в пропасть! Бестолковка шла кругом от всего этого.
Однако постепенно, шаг за шагом, будто выбираясь из болота, я пришел к такому выводу. Всё, что случилось между мной и Тамарой конечно серьёзно, но не смертельно. Более того, в сложившейся ситуации, возможно, нам стоит сделать шаг друг другу навстречу – простить прежние ошибки и начать новую совместную жизнь с чистого листа? Такие мысли согрели надеждой и наполнили радостью моё сердце.
Вот это да! Ларчик-то просто открывается, и, наверное, сама Судьба толкает нас в объятия друг другу.
Остаток ночи проспал крепким, здоровым сном. Но утром, когда взошло солнце, а я, разоспавшись, все ещё валялся на ложе, меня стали мучить кошмары, и чем дальше, тем сильнее – словно предусмотрительная интуиция, предостерегая, не давала мне спать в обманчивом состоянии уверенности, будто все проблемы мои скоро решатся сами собой. Наступал час тяжких испытаний и непростых переговоров с бывшей женой. Как можно в такой день спать спокойно?
И все же разбудили меня не кошмары, а звонок будильника. Я специально его поставил на чуть пораньше обычного времени. Пораньше заехал за Анастасией и высадил её у городской Администрации. Мы остались с Тамарой вдвоем в машине. Правя к её месту работы, я заговорил с бывшей женой – впервые после известной Троицы.
Повел речь такую:
- Ты и я, Тома – люди одного круга. Если Ольга Викторовна – интеллигент аж в третьем поколении, то мы сами создали себя. Сами всего добились и заслужили. У нас есть дочь и практически нечего делить. Завтра дом родительский продадут, и мне негде будет жить. В сложившейся ситуации есть к тебе предложение – давай всё забудем и начнем жить сначала. Впрочем, не настаиваю на браке – мне нужна только комната, и я хотел бы к вам переехать. Предлагаю на выбор три варианта отношений – мы снова сходимся как муж и жена, либо живем в разных углах и встречаемся как любовники, или вы сдаете мне комнату как квартиранту. Меня всё устраивает. А деньги, которые мне причитаются за родительский дом, мы пустим на ремонт жилья или поделим на троих – каждый потратит их по собственному разумению. Что скажешь?
Ничего не сказала Тамара Борисовна. Молча вышла у своей школы и отправилась на работу – сосредоточенная, замкнутая, таинственная. Видимо, это я для неё не существую. Вот характер!
А во мне что-то вдруг надломилось. Где-то в самом глухом уголке души поднялся протест – ещё неясный, ещё бессознательный… Проснулось и недовольство. Во мне всё взбунтовалось против унижения перед бывшей женой.
Ну да ладно, утро вечера мудренее.
В день продажи отчего дома (а встреча должна состояться в обед), я встал как обычно и выехал на работу, предварительно завернув за Анастасией.
- Папа, ты сегодня не бери пассажиров, - сказала мне дочь, садясь в машину. – Нам надо поговорить.
Едем в город втроем.
- Понимаешь, - начала выпускница ЧелГУ, – я хочу сделать карьеру в южноуральском Белом Доме. Стать депутатом городского Совета. А для этого нужна городская прописка. Мы с мамой решили переехать в Южноуральск, разменяв наше жилье в Увелке. Но трехкомнатную в поселке невозможно сменить на равноценную в городе. Больше двушки нам не светит. Так что не будет тебе комнаты в новом варианте. Пойми и прости…
- Я понимаю…
Я понимал, что это всего лишь отговорки – при желании можно было разменять трёшку в городе на трешку в поселке с доплатой, которая мне причитается за родительский дом. Но Тамара меня не хочет видеть рядом с собой и убедила дочь в предложенном варианте. Не стоит перечить и настаивать. Пусть будет так, как сказано Анастасией. А я найду себе жилье…
Мне почему-то казалось, что бывшая жена обрадуется моему предложению, и мы можем стать нормальной семьёй. И совсем не мог предположить, что она откажет мне, не сказав ни слова. Сильный ход – использовать в наших тёрках против меня нашу дочь. Говоря шахматным языком, Тамара сыграла отличную партию. Не понятна лишь конечная цель – чего она, собственно, добивается? Могла бы просто сказать: «Я не хочу тебя рядом видеть», и все дела.
Конечно, Насте я не мог возразить или напомнить, что две комнаты бывшей коммунальной квартиры стали принадлежать её бабушке, а потом маме за счёт крушения моей карьеры – сначала в райкоме партии, потом в МУП «Коммунсервис». Мне даже в голову не приходило, что дочь выступит противницей реставрации нашего семейного союза. Есть повод её упрекнуть за это. Только мне кажется, что если бы наши дети не совершали временами необъяснимых поступков, то это были ангелочки с крыльями, а не любимые нами девчонки с мальчишками.
Значит, комнаты мне не будет – это минус. Однако я спас свободу свою – это плюс. За то надо сказать спасибо и дочери, и бывшей жене. А жилище для съёма я обязательно найду…
В полдень, когда вернулся с работы, у ворот уже стояли две машины. В доме были сестра, риэлтер и… Как однако перепутаны нити судьбы. Покупателем выступал наш бомбиловский бригадир. Он выложил на стол пачки денег, и сказал очень сурово:
- К вечеру чтобы тебя здесь не было.
Сестра, пряча глаза, подтвердила:
- Это твоя половина. Мне мою отдадут через месяц, когда обналичат материнский капитал.
- А ты не торопишься дом уступать?
Людмила молчала.
- Андрей обещал купить мне полуторку. Забирай эти деньги и скажи – куда переехать.
- Этих денег едва ли хватит на комнату в коммуналке, - упавшим голосом сообщила Людмила. В глазах её была робость. Губы силились улыбнуться. От душевного напряжения, должно быть, на носу у неё выступила капелька пота.
А я вдруг почувствовал, как в меня вселяется злой бес.
- Так зачем же вы согласились?! – в отчаянии вскричал.
Тишина в кухне. Все прячут глаза – даже риэлтер. Только Бугор сверлит меня ненавидящим взглядом. Зек поганый! Как я его ненавидел в ту минуту.
Расписался, где было сказано, сунул деньги в карман и сказал:
- К вечеру – слишком быстро: я ещё не подыскал себе жилья.
- Твои проблемы, - пожал плечами Бугор. – О купле-продаже мы уже второй месяц ведём переговоры. Мог бы побеспокоиться.
Вот даже как! Я взглянул на сестру, но взгляда её не нашел.
- Хорошо. Сделаем так. Я поеду искать жильё. А не найду – переночую в машине: ночи теплые стоят. А ты… - я перевел презрительный взгляд на Бугра. – Всё, что мешает тебе здесь, смело выкидывай на улицу. Только компьютер не трожь – вечером я его заберу.
И вышел, чувствуя, что уже не в состоянии управлять клокотавшим в душе гневом и чувством жалости к себе. Сел в машину и уехал, не думая при этом – кто сестру отвезет домой? Слезы отчаяния текли по моему лицу.
Дом таки продан. И переговоры о его реализации давно, оказывается, велись за моей спиной. Как мне теперь относиться к моим самым близким по крови родственникам, посеявшим семена ненависти на почве раздела родительского имущества? Неужто история повторяется? Ведь на полжизни рассорились мой отец со своей старшей сестрой, не поделив имущество покойной снохи Матрены, вдовы старшего брата Фёдора, погибшего на войне.
В жизни не приходилось решать столь сложной задачи. Может, время пришло с нею счеты свести? Но, покопавшись в своей душе, обнаружил там большое желание жить и решить все возникшие проблемы. Месть за обиду оставил Господу Богу, для которого любовь к ближнему не просто слова.
Да, ситуация сложная, но поправимая. Не надо отчаиваться и опускать руки – ящик Пандоры, полный тайн и алчных устремлений, можно закрыть и идти вперед: настоящее было невыносимым, но осталась надежда на будущее. Если родственники меня предали (я так думал тогда), то существуют ещё друзья.
И поехал я, «жучку» пришпорив, к Гошке Балуеву, чувствуя смертельную тяжесть в груди. Казалось, что сердце сейчас надорвется, но оно продолжало биться – кровь текла в венах, лёгкие, как всегда, вбирали в себя воздух и выталкивали его в атмосферу. Моё тело жить продолжало, хотя жизнь казалась разбитой…
Нетрудно быть хорошим человеком, когда все располагает к этому. Много раз я похмелял Георгия Ивановича в его «критических» ситуациях, субсидировал финансами, не требуя отдачи. Сейчас я ехал к нему не с просьбой сдать в аренду одну из двух его кроватей в старенькой хибарке, а за советом – где можно найти съемный уголок одинокому человеку хотя бы на несколько дней? Ситуация такая, что приходится действовать напролом. Как говорится – ставки сделаны, и остановить игру невозможно. И ещё – я всегда считал себя хорошим человеком, а не мною сказано: «добродетель заслуживает лучшей участи». Где-то это читал, но тогда не понял всей глубины фразы. И лишь теперь её смысл полностью дошел до меня.
В гости не ходят с пустыми руками. Кто-то из пассажиров оставил в салоне початую пачку сигарет. Сам я давно бросил курить, и она валялась в бардачке. Направляясь к Гошке, её прихватил.
- Вместо индейской «трубки мира» предлагаю сигареты «прима». Не суди строго – мельчают обычаи! Я сказал, что хотел. Хау, брат!
В хибарке Балуева застал ещё одного друга детства – Серёгу Ческидова. Он-то и предложил:
- А живи у меня, Анатолий. Дом пустой. Квартплаты не надо. Вместе нам будет веселей.
- Поедим – посмотрим?
- Поехали.
Цоколь тоже благоустроен под жильё – большой светлый дом можно считать двухэтажным. И лишь в одной из нескольких комнат признаки присутствия человека – даже в кухни их нет. Всё остальное в пыли, но не загажено.
- Сейчас можно так жить, - комментировал хозяин, - а к зиме надо будет отопление починить: в нескольких местах труба лопнула. Разморозил по пьянке…
Ну что ж, на первый случай есть где приткнуться. Впереди ждало окутанное тайной будущее, но сейчас стало хоть немного яснее и понятнее. На душе моей посветлело.
Дав Сергею на бутылку, отправился в центр поселка к киоску «Роспечать» - хотелось узнать: кто что в газетах предлагает. К примеру, такое неплохо бы увидеть объявление: «Одинокая симпатичная молодая вдова ищет бездомного мужика для совместного проживания». Подумав об этом, вспомнил Светлану.
Дважды мы были парой, дважды она уходила от меня замуж. Очень уж ей хотелось быть достопочтенной женой, а не любовницей. Я весьма сожалел о разрыве наших отношений, но не нашел в себе сил жениться на ней. А вот сейчас бы от безысходности… чем черт не шутит – могли бы сойтись.
Где же ты, Светка-конфетка? Я очень скучал по ней – одно только воспоминание будило желание. Уже год, наверное, я не имел в постели женщину. Случайные встречи не признавал: не по мне это – ночь провести, а на утро забыть. Может, действительно стоит жениться?
Поразмышляв о качествах, необходимых для моей предполагаемой жены, улыбнулся – нет, такую мне не найти: вряд ли такие существуют. А если она все же есть, то ей, несомненно, захочется иметь мужа себе под стать. Я для этой роли, естественно, не гожусь.
И все-таки что ни говори – хорошо иметь женой любимую женщину, но свобода дороже. Это счастье, недоступное любому женатому человеку. И нет ничего прекраснее жизни, принадлежащей только тебе.
Мне не хотелось переезжать в город, и я нашел объявление о сдаче однокомнатной квартиры в центре Увелки. Позвонил, мне ответили – и мы тут же договорились о встрече. Чистенькая уютная квартирка с незастеклённым балконом на втором этаже трехэтажного дома напротив «Комзембанка» – сразу видно, что после ремонта. Единственная комната перегорожена большой шторой на гардине – будто альков для спальни. В прихожей трюмо. Кухня полностью оборудована – столы обеденный и разделочный, табуреты, шкафы навесные и шкафчики.
- Всё это здесь останется, - потребовала хозяйка.
Я не стал спорить – нашим легче. Договорились о плате.
- Вы мне будете платить за два месяца вперед, - поставила условие квартиросдатчица.
- Если я вас правильно понял, вы хотите иметь гарантию, при которой, в случае моего внезапного переезда, у вас будет оплаченный месяц.
- Вы меня правильно поняли.
- Тогда делаем так: я сейчас вношу двухмесячную сумму, а потом каждый месяц – за месяц.
Оплатил, как условились, и получил ключи от квартиры.
Позвонил однокласснику Андрееву Михаилу:
- Сможешь меня сегодня перевезти?
- Если банду свою соберу.
Миша не только имел специальный фургон для перевозки мебели, но и бригаду грузчиков. К счастью, все собрались по его звонку.
Я забрал из старого дома на новое место жительства свой диван, два шкафа – для одежды и книг, свои личные вещи, необходимый набор посуды, столик журнальный и телевизор, стол компьютерный с креслом вращающимся и сам компьютер, одно из двух старых кресел. И ещё машинку стиральную, что досталась мне от родителей – мою сверстницу.
Когда все хлопоты переезда были закончены, я протер пол, сел в кресло у открытой двери на балкон и позвонил сестре.
- Я переехал. Ключ от дома на гвоздике за ставней на крыльце – ну, ты знаешь где.
Проблему с жильем я решил, а зарабатывал достаточно, бомбя остановки – что же делать с деньгами за дом? Пригласил сына в наши палестины и, прихватив Анастасию, поехал в шашлычку. Накрыв стол, повел речь:
- Дети мои, будьте дружны, любите друг друга. Помните главное правило жизни – не деньги имеют нас, а мы их. Вот эту сумму я передаю тебе, Виктор, для вливания в твой бизнес. Пообещай мне в присутствии Насти, что, если со мной что случится, ты вернешь половину своей сестре.
Сын кивнул мне, подтверждая клятву, а на словах добавил:
- Я могу с оборота этих денег платить тебе проценты.
- Употреби их на благо своих детей – они ведь тоже мои наследницы.
Как-то Бугор ко мне подошел, сказал ворчливо, будто с упреком:
- Твой племянник после твоего переезда ещё неделю возил имущество.
Потом и сестра подтвердила:
- Два гаража под крышу забили вещами и мебелью с Бугра. Ты хоть что-нибудь себе взял?
- Самое необходимое.
Хозяйство у родителей было большое – дом трехкомнатный с подполом, кухня, веранда, крыльцо остекленное, сарай, времянка с погребом, стайка, баня, гараж со смотровой ямой, огород, сад с колодцем… и всё это, конечно, не пустовало.
И ещё добавил Бугор:
- Я тебя выписал из домовой книги. Так что ищи себе прописку.
- Чем помешал?
- А нахрен ты сдался!
Я позвонил хозяйке квартиры.
Она отказала:
- Никаких прописок! А то ещё давайте договор аренды составим. Не нравится – съезжайте.
Ей можно быть категоричной – получив за два месяца предоплату.
Позвонил сестре.
Людмила:
- Ну, давай я тебя у нас пропищу.
Встретил её у вокзала и привез в паспортный стол.
Служивая дама оформила мне в паспорте выписку со старого места жительства, а на новом не прописала – у сестры не оказалось «зеленки».
- Приватизируйте свою квартиру – это не долго и бесплатно – а потом приходите.
И мне:
- Вам даю месяц на прописку – потом начну душить штрафами.
Разговор с сотрудницей паспортного стола произвел гнетущее впечатление, и я долго ходил словно пришибленный. Однако обещание Людмилы было в силе, и оставляло надежду на благоприятный исход сложившихся обстоятельств.
В своем жизнеописании я не хотел бы создавать ошибочного представления у читателя, что всю свою жизнь был честным и законопослушным гражданином необъятной России-матушки. Наоборот даже, частенько мне приходилось искать пути-лазейки обхода некоторых требований норм и правил проживания в обществе – иначе не выжить (так я думал тогда). К примеру, с той же пропиской – у меня с ней проблемы до сих пор. И до сей поры задаюсь вопросом, а что со мной стало, если бы я не пошел в паспортный стол? Ну, выписал меня Бугор из домовой книги – прописка-то в паспорте осталась. И жил бы я с ней спокойно – и симки для мобильников покупал, и билеты на поезд и самолет… Разве не так? Никто же, требуя паспорт, не интересуется домовой книгой – а прописан ли я в ней? За свою долбанную законопослушность страдать приходится. Вот, блин…
Прошел месяц.
Людмила так и не позвонила по поводу моей прописки в её квартире.
Разумом я её понимал: лишнее поголовье влечет за собой увеличение коммунальных платежей – ведь на тепло, газ и амортизацию строения счетчиков нет. Не понятно лишь её поведение – почему молчит? Если затрат боится – только скажи сколько, я их тут же возмещу. И возмещать готов каждый месяц. Если другие причины нашлись, то можно набрать номер и сказать:
- Прости, братик, я не смогу тебя прописать.
А она молчит.
Хотел было сам позвонить – но что сказать, если и так всё ясно? Нахамить? Нагрубить? Обозвать? Упрекнуть? Можно, конечно, обвинить: «Вы с сыном обманули меня, дважды нарушив обещания. Так не поступают порядочные люди, сестра». Повод есть, но нет желания. Нет мы не будем повторять ошибок отца и Саблиной тёти Нюры. Привычка подчиняться старшей сестре вновь возобладала во мне.
И снова я у Гошки Балуева на его убогом ранчо.
- Слушай, брат, пропиши меня. У тебя ведь свой дом и никаких коммунальных платежей. А я тебя за хлопоты с пропиской вусмерть напою и буду подкидывать каждую неделю на опохмелку.
До этой просьбы Георгий Иванович пребывал в хорошем настроении с того самого момента, как на пороге увидел меня. Природа его оптимизма понятна – приятель рассчитывает на халявную выпивку. Однако тут же помрачнев, ответил Балуев твердым и трезвым голосом:
- Нет, никого у себя не буду прописывать.
Я пытался ему объяснить, что он, ничего не теряя, приобретает массу полезностей, сделав шаг мне навстречу. Зная страсть Балуева к выпивки, я повысил ставки, обещая уже каждый день по бутылке. Но все мое красноречие расходуется впустую – щедрые соблазны не оказывают на друга детства никакого влияния. Практически с издевательской усмешкой «вождь краснокожих» повторяет:
- Я не слишком крепок в грамоте, но ты меня не объедешь на кривой кобыле.
Не могу понять, в чем же хочу его надуть, но Балуев упорствует и твердит, что я его хочу обмануть. Лопнуло моё терпение.
- Тварь ты Хромоногая, а не Твердое Сердце! – ругаю я друга детства от всей души.
Отказал и Сергей Ческидов:
- Книгу домовую с «зеленкой» мать себе забрала: боится, что дом пропью по случаю. Так что никак…
Такие дела…
Мой двоюродный брат Саблин Александр Алексеевич однажды женился в далеком прошлом. Привел в дом молодку да не пожилось – не сошлись характерами сноха со свекровью. Тогда кузен торжественно заявил:
- Не женюсь, покуда мать не схороню!
И сдержал слово. Схоронил тётю Нюру и женился на… своей сватье. Нет, кровосмешения не случилось – для сошедшейся пары он выступал дядей мужу, она – мамой жены. Вобщем сошлись и живут. Вроде неплохо. Но годы, здоровье или превратности судьбы взяли своё – случился с Саней инсульт: он обезножил и на некоторое время лишился речи. Долго в больнице лежал и выписался домой в инвалидном кресле.
Была у него «жучка»-шестерка – не оцарапанная и на ходу. Он её за ненадобностью подарил зятю-племяннику.
А однажды мне позвонил и едва внятно попросил:
- Ворот на колодце у меня развалился. Я тут нашел объявление о продаже. Ты не поможешь перевезти?
Приехал до Сани на Денисово.
Вместе с женой мы пересадили его из инвалидной коляски в мою машину. Нашли в Южноуральске мужика, который дал объявление в газете о продаже цельнометаллического колодезного ворота. Тот открыл свой гараж и показал нам товар. Саня одобрил и расплатился.
Когда мы этот ворот с хозяйкою установили на колодец, Саня попытался сунуть мне деньги за поездку.
- Мы не были братьями, если бы я брал с тебя деньги, - усмехнулся тогда.
Потом ещё раз Санек позвонил, и я ему снова помог.
А на третий звонок – то ли времени не было, то ли настроения – ответил так:
- Послушай, брат, у тебя есть зять, который племянник, которому ты «жучку» свою отдал – напрягай его. А у меня сейчас полный завал с делами.
Кузен перестал мне звонить – возможно, обиделся.
Подозревая это, тем не менее, отправился к нему с просьбой о своей прописке.
Саня, тряся конечностями, долго молчал – то ли думал, то ли слова подбирал, то ли пытался их вытолкнуть из непослушных губ. Наконец, вздергивая головой, будто кивая в знак согласия, он выдал «на гора» ответ, обезоруживающий меня своей откровенностью – ответил просто и без малейшего стыда:
- Не могу тебя прописать.
- Почему?
- Я не один здесь живу.
- А жена что ли против?
Саня ничего не ответил – только пыхтел и трясся в своей коляске.
Я напротив стоял и без стеснения рассматривал его. Любопытно, о чем он думает? Наверное, брат обиделся за последний мой отказ ему услужить. Но дважды ему помогал, не считаясь со временем и не требуя денег – чисто по-братски. А сейчас я в такой безвыходной ситуации, что не время счеты сводить.
Стоял, ждал объяснений и размышлял – что же все-таки происходит? Чем судьбу так прогневил – ни друзья, ни родственники не хотят сделать шаг мне навстречу. Когда-то мы с Саней делили как братья одну постель на двоих – и в Петровке, и в Увелке потом, когда Алексеевич перед уходом на службу в армию поссорился с матерью и временно жил у нас на Бугре…
Добрых пятнадцать минут простоял, а потом, не дождавшись комментариев к отказу, сел в машину и уехал. Уехал, сдерживая себя и прощая в душе брата-инвалида, чтобы общение наше не приняло оскорбительного оборота. А ведь был когда-то парнем хоть куда! Что их, черт возьми, всех испортило?
Удрученный злой тоской выруливал с Денисово на трассу и заметил на остановке знакомую женщину. Подкатил:
- Садитесь, Валентина Ивановна, я вас к вокзалу подброшу.
Она соседка и приятельница моей сестры. В советские годы мы не однажды сиживали вместе за одним столом. На правах этого знакомства она и спросила:
- Что мрачный такой, Анатолий?
И я исповедался – мол, что за поганая жизнь пошла: каждый сам за себя. Куда подевались понятия братства, совести, долга, чести?
Мы ещё до светофора не доехали, Валентина Ивановна вдруг говорит:
- А ну-ка, поворачивай, Анатолий – я тебя сейчас пропишу.
Удивленный и обнадеженный развернул машину и помчался опять в Денисово. Остановился возле двухквартирного коттеджа на улице Щербакова.
- Подожди меня здесь.
Моя пассажирка вышла и скоро вернулась с домовой книгой в руках.
- Документы с собой? Тогда поехали в паспортный стол.
- Это ваш дом? – спрашиваю благодетельницу.
- Да.
- А кто в нем сейчас живет?
- Мой сын и сноха.
В казенном учреждении известная дама без проволочек и с согласия Валентины Ивановны прописала меня на Денисово.
Видимо, прознав о моей прописке, через пару дней позвонила Людмила. Что-то пыталась мне объяснить, но умолкла, услышав боль в моём голосе и словах:
- Прости, сестра, за то, что я ещё существую на свете и доставляю тебе неприятности.
После такого упрека и ей, и мне расхотелось общаться.
Что же нам теперь делать? Что ждет наши отношения в будущем?
Мне нужно было подумать и мыслями этими истерзать своё сердце. Безусловно, она имела право, поступать именно так, как поступила. Несомненно, она правильно поступила. У неё были серьезные основания продать родительский дом и не прописывать меня в своей квартире. Мотивы её поступков понятны – я нисколько за них не обиделся. И мне давно уже пора не быть для старшей сестры обузой.
Боже мой! Пусть я на дом не скопил, но ведь должны у меня ещё быть и гордость, и чувство собственного достоинства!
Успокоив себя подобными размышлениями, постепенно привыкал к новым условиям существования – работа, компьютер, сон. По субботам мыл пол в квартире и машину, ходил (а не бегал уже) к лиственнице, с ожесточением парился в бане, практически не имея в этом деле себе равных. Будущее представлялось безмятежным и ясным. Лишь изредка ощущал какую-то безотчетную тоску и печаль.
А Людмила ещё пару раз пыталась поговорить со мною по телефону.
Мой ответ не отличался особой эрудицией:
- Прости, сестра, мне сейчас некогда.
Взялся за дело зять. На его звонок я ответил и выслушал массу неприятных упреков:
- Ты что вытворяешь! Сестра твоя вся извелась, места себе не находит. Бросай все дела, дуй к нам, и давайте миритесь.
Командирский тон не прошел.
- Прости, дядя Вова, как-нибудь я приеду, но прежде мне надо отдышаться.
Звонки прекратились. Но вот однажды Людмила и Владимир сели ко мне в машину пассажирами на остановке «Больница». И вот что интересно – зять подает мне руку, а сестра деньги. Ну что ж…
Прошло несколько месяцев. В канун Нового Года Людмила неожиданно мне позвонила:
- Вову положили в городскую больницу. Наверное, оперировать будут.
- Давай съездим.
Я подождал сестру у вокзала, и мы поехали в Южноуральск.