Глава 10

Шатающейся походкой, плохо различающий на своем пути предметы, Ефим почти на ощупь вошел в помещении лазарета. Став невольным свидетелем смерти атамана, не во время боевых действий, а коварного проникновения убийц в охраняемое здание штаба, он был поражен от того, как легко им это удалось. Теперь вся его тревога была за жизнь своего товарища. Он боялся увидеть его мертвым. Если это будет так, то он решил, что чудотворная икона Табынской Божьей Матери не приняла его молитв за друга, а отвернулась, как и от атамана.

К своей великой радости вначале Ефим увидел блестящие глаза и радостную улыбку Андрейки, а затем блеклые глаза Владимира, но наполненные разумной памятью.

- Живой, братка, живой! - обрадованный, он кинулся к раненому казаку, взял его за слабую ладонь и легонько встряхнул, боясь причинить боль товарищу.

Владимир чуть сморщился, почувствовав боль во всем теле, но преодолевая, ее улыбнулся:

- Жив! Что со мной сделается! Не впервой нюх карболкой забивать. Помним мы с тобой этот госпитальный запах. Излечимся! А сестрички будут утку подкладывать, так быстрее встанем, - пошутил он. - Что там в колокол бьют, словно умер кто?

- Так и есть братка. Убит атаман. Ординарец атамана Лопатин и часовой Маслов убиты.

Владимир отвернулся от Ефима и замолчал. Андрейка, услышав о смерти атамана, поспешил на выход из лазарета.

- Ног я не чую братка, шевельнуть не могу даже пальцами ног, похоже хребет мне сломали, отходился, - выдавил Владимир, не оборачиваясь к Ефиму.

- Терпи казак, атаманом будешь! - ответил Ефим и осекся, вспомнив о смерти Дутова. - Обязательно поправишься, нам еще до дома ногами топать и топать. Мы, земляки-станичники, тебя не бросим. - Попытался ободрить товарища урядник.

- Надо было вместе с атаманом умереть, вместе бы с ним бы и схоронили.

- Ну что ты, я тебя у Божьей Матери отмолил, явила она чудо, жив ты остался! А на ноги мы тебя поднимем. Отдыхай, братка, сил набирайся. Мы с Андрейкой рядом будем, - увидев, что у Владимира силы были на исходе и ему стало тяжело говорить, Ефим бережно прикрыл его одеялом, трижды перекрестил, приговаривая слова молитвы об исцелении своего товарища, стараясь не топать, вышел из лазарета на улицу.

Все последующие дни проходили в суете по подготовке к похоронам атамана Дутова. Прибывали в Суйдун высшие войсковые чины казачества и бывшие царские служащие представительств России в Китае. Почтение и соболезнование оказал генерал-губернатор Синьдзяна Ян Цзенсинь, сочувствующий белому движению в России.

Под председательством подполковника Папенгута было начато следствие в связи с убийством Атамана. Преследование его убийц не дало результатов. Погоня была направлена в сторону границы с Россией, но, как позднее получили сведения, они выехали в глубь округа и там растворились среди родственников-уйгуров.

Ефима и его товарищей-земляков Спиридонова и Малова неоднократно допрашивали, как свидетелей, но они, кроме как поверхностного описания шестерки басмачей, внешне очень похожих в своих одеждах и лицах, рассказать ничего не могли.

Ефимом овладели противоречивые чувства. С одной стороны, он искренне горевал в связи с гибелью атамана, считая, что только с ним оставались надежды на возвращение домой, но теперь оренбургские казаки осиротели и все их чаяния увидеть родных таяли с каждым днем. Наследство атамана было весьма зыбким. Верхушка казачества, утратившая волевое руководство Дутова, признанного лидера в белом сопротивлении в борьбе с Советами, еще при не погребенном атамане стала открыто выражать недовольство предсмертными назначениями атамана. Не по нраву пришелся его выбор на должность атамана всех казачьих войск генерала Анисимова, которого должен был утвердить общий Круг. Неодобрительно отнеслись к назначению командиром своего полка полковника Гербова. Ссылались на то, что они не были родовыми казаками, каким был атаман Дутов.

Урядник слышал все эти разговоры и не обращал внимания на то, кто из них возьмет верх, понимая, что его не спросят, как и других рядовых казаков. В голове застряла только одна фраза: «Все, все, дороги домой, нет!» - она словно молоточком до боли колотило в виски - все, все …!

С другой стороны, он был рад, что его верный товарищ, земляк-станичник Владимир Спиридонов остался жив. Его тревожило, что он обезножел, но надеялся, что после всех похоронных мероприятий врачи более внимательно отнесутся к побитому казаку. Возможно, отправят его на излечение в китайскую больницу.

В разговорах с Андрейкой Маловым они приходили к мысли, что если нет пути на Родину, то нужно прибиваться к своим землякам в Манчжурию. Но они не мыслили оставить Владимира одного в этом чужом краю. Вместе шли эти годы, вместе и должны продолжить этот скорбный путь, навязанный им не по их воле, а по воле порядка, установленного в Оренбургском казачьем войске. Дисциплина подчинения атаману Войска была у них в крови, потому и не посмели сопротивляться когда мобилизовали на борьбу за старые порядки, при которых было привычно жить казакам, против новых большевистских, отрицающих Самого Бога и их, как казачество, лишения земли и вековых привилегий.

Похороны атамана Дутова прошли пышно, при стечении большого количества любопытствующего местного гражданского населения разных национальностей, вероисповеданий, сословий, эмигрантов из России, оказавшихся по злой воле судьбы на чужбине. За катафалком шли высшие офицеры казачества, духовенство и атаманский полк. В проблесках солнечного света, изредка появляющегося из-за туч, отсвечивало серебро булавы атамана Оренбургского войска. С Прапора войска сурово осматривал всю похоронную процессию изображенный на иконе Спаса Нерукотворного лик Иисуса Христа. Встречаясь взглядами с ним, казаки отпускали головы, укоряясь в своей виновности за смерть атамана и их товарищей.

Вахмистра Лопатина Василия, ординарца Дутова и приказного казака Маслова Федора, стоявшего в тот вечер на часах, схоронили рядом с атаманской могилой.

После залпов почетного караула, прохождения строевым шагом полка с отданием чести, отец Иона воздал заупокойные молитвы над могилами убиенных атамана и казаков. Ефим с Андреем, находившимся возле него, почти не слышал, что говорили в речах над атаманской могилой. Его взгляд блуждал по местному Дорджинскому кладбищу, отмечая, что за год пребывания их в Суйдуне добавились десятки православных крестов земляков, лишенных Родины, упокоившихся по разным причинам на чужбине. От этого у него наворачивались слезы, в думах о том, что так будет и с ним, и никто из родных не придет с поминками на его могилку.