Инна Фидянина-Зубкова.

Дед Егор и дух Пасечник

Надумал Егор Берендеевич на старости лет пасеку в лесу поставить, пчёлок завести, мёдок качать, внуков сладеньким побаловать. Ну, удумать — одно, поставить — другое, а вот только кто охранять её будет? Надо Пасечника звать — нежить дикую, злого духа.

— Да не, доброго!

— А кто тебе сказал, шо он добрый?

— Коль охраняет, значит, добрый.

— А тот дух взамен людскую душу чи не требует?

— Требует. Но он ни бог и ни чёрт. Шо толку с его треба? Пустое сё!

Долго Егор Берендеевич с женой Добраной Радеевной пререкались, но ни к чему хорошему не пришли. Ухнула Добрана квашеной капустой в кадке, да так, что вонь пошла:

— Не мужик ты, а колдун! Колдун как есть. Мужик, он руками работать любит, а тебе ж токо всяку нежить выискивать, да по лесу шастать, как оглашенный!

— Эт ты зря такое гутаришь, — обиделся Егор. — Пасеку нежить не поставит, а я поставлю.

— Вот и поставь.

— Вот и поставлю!

— Вот и поставь.

— Поставлю, поставлю, не сумлевайся.

Да что там! Пасеку соорудить — большого ума не надо, лишь бы руки с того места росли.

«А кто охранять её будет от людей, волков да волколаков?» — засела капризна мысль в уме дедка дуралея.

И пока Егор сколачивал крепки домики, всё думал, думал, думал... И надумал призвать к себе в услужение нежить лютую, но втайне от супруги. А когда работу закончил, то пчёл лесных прикормил, в улей их запустил и стал кумекать дальше: «Где ж его раздобыть, Пасечника этого? Поди, он на самой жирной пасеке обитает. А где у нас самая жирная пасека? Ну, конечно же, у Силантия Михеевича! У того всё жирное: и свинья, и земля, и жена. Ах, засранец! Видимо, он не одного злага духа прикормил, а многих. Ну ничего, ничего, уведу я их у тебя. Вот с Пасечника и начну...»

Дождался Берендей тёмной ноченьки и попёрся с чеплашкой на пасеку к Силантию Михеевичу. Неужели надеялся «мудрец», что Пасечник за украденным им мёдом поволочётся, как заворожённый? Смешной наш дедок, однако.

И токо когда добрался, сообразил, что у Силантия пасеку собака стережёт. Так та зараза не только бока воришке надрала, но ещё и шум на всё село подняла. Егор еле ноги унёс!

Эх, бока то чё? Новыми портками прикрыл и хорош «емелька», только жинкина постелька в кровище поутру была. Добрана аж перепужалась: «Никак у меня выкидыш случился! Да брось, стара я для таких дел.»

Но как кровавые голяшки супруга увидала, дюже рассердилась.

— Опять волколака в бору выискивал?

— Не, не его...

Но не успело ясно солнышко народец к завтраку призвать, как все сельчане знали, что у Силантия Михеевича кто-то хотел пасеку расковырять.

— Ах ты, глист паразит! — била тряпкой Добрана мужа.

А тот знай, увёртывается да портянкой пытается раны перетянуть.

— Ты б эти покусы сперва мёдом смазал, — насмехалась над ним жена. — А мёд у Михеича поди попроси, ох и сладкий у него медок!

— Попросить! — осенило деда.

«А ведь и вправду, достаточно у хозяина духа мёду попросить, и дух за тобой пойдёт, — вспомнил Егор древнюю байку. — Токо надо заговор особый прошептать. Но какой?»

Целый день «бегуну за нежитью» не давал покоя этот тайный заговор. Всё из рук валилось. Ему казалось, что его пчёлы плохо жужжали, скотина жалобно мычала, куры червей в земле не выискивали.

«Куры! — чуть не вырвалось из горла Егора. — Куры... куры... курятина. А кто у нас любит курятину? Правильно, колдун Апанасий.»

Побежал Егор в курятник, скрутил шею первой попавшейся курице и прямым ходом к дому колдуна! Постучался, заходит. Тот сидит, латает лапоть:

— Чего тебе?

Егор замялся:

— Мне? Да так, ничего. Я это... куру жирную тебе принёс.

Панас нахмурился:

— Ну, чего опять стряслось?

Гость переступил с ноги на ногу нерешительно, помялся, покашлял, похаркал, помычал и наконец отважился:

— Я пасеку себе поставил, а мёда нет. Помоги мне, друже, помощника к себе призвать, хозяюшку Пасечника.

— Ух-ху-ху-хух, — почесал ведун лоб. — Пасечника ему призвать, эка чего удумал! А ты знаешь, шо он душу твою взамен потребует? Эта нежить недобрая, ой, недобрая. Не бередил бы ты злые силы!

— Сильнее человека силы нет! — смело ответил Берендей.

Колдун лишь хмыкнул и выставил крестьянина из избы:

— Иди, будет тебе Пасечник.

Возрадовалась детина деревенская, кланяется низко:

— Спасибо, спасибо, Апанасий, вот удружил! — и задом, задом выходит из дома колдуна.

Прошла неделя. Как ворожил Панасий, какие обряды совершал — мне ведомо, а вам нет. Но я об них не расскажу (вдруг кому в голову взбредёт повторить такое действо, а оно богу неугодное, для мозгов вредное и для тела опасное).

Егору же с каждым днём казалось, что его пчёлы жужжат всё веселее, скотина мычит как прежде, а куры клюют, клюют и клюют червяков да всяку травку!
А пропавшую курицу Егорушка на супругу повесил: мол, не углядела, не досмотрела, вот собаки её и съели. Добрана лишь рукой махала виновато и муженёчку щи понаваристей варила.

Понравилось это Берендею, он даже и не заметил, что сподличав перед Добраной Радеевной, у него сердечко ни разу не ёкнуло, и совесть нисколечко не помучила.
Потекли летние дни, пасека у последних из Берендеев начала потихоньку разрастаться задорно жужжащими работниками в деревянных ульях. Того и гляди, скоро первый урожай снимать!

А вот у хозяина пасеки характер потихоньку начал портиться: то там соврёт, то здесь, а как на свою бабку руку поднял, так и задумался: «Мы всю жизнь прожили, никогда я свою зазнобушку не бил. Надо же, и врать стал всем подряд, выкручиваться. Вон, ложки повадился делать из плохой древесины, а сбываю как из хорошей. Нет, чего-то тут не так!»

Обвёл дедок глазами свой дом, двор, курятник, жирную пасеку и догадался:

— Никак злой дух Пасечник надо мной верх берёт!

Страшно стало Егору, надобь снова идти к Апанасу — отвораживать от себя Пасечника. Надобь. Но ведь стыдно: «Высмеет ведь меня ведун».
Маялся, маялся и решил сам Пасечника подкараулить. Ну как решил, так и надо караулить. Взял сеть рыбацкую, мешок, надел тулуп и побрёл ночевать к своей пасеке. А Добране сказал, что в лес пошёл — у Лешего выспрашивать, где жирные зайцы пасутся:

— Зайчатину любишь? Ну вот...

Опять соврал!

«Ну да ладно, в последний раз», — подумал Егорушка, улёгся рядом с ульями и сделал вид, что спит.

А где-то к полуночи услышал ловец шорох и еле слышное жужжание. Открыл он оба глаза пошире и узрел возмутителя тишины. Им оказался маленький старикашка. Берендей его плохо рассмотрел, но я вам его опишу. Ростом Пасечник — от горшка два вершка, одет в короткие штанишки из-под которых выступают огромные голые ступни, на теле льняная рубаха, сверху телогрейка, в руках курительная трубка, а на голове большая войлочная шапка, из-под неё торчат ослиные уши и свисает козлиная борода, а глазки у Пасечника, словно пчелиные жопки — полосатые, из-под пышных усов губ не видно, но они жужжат, как пчела. Нежить ловко прыгает на каждый улей, обкуривает его, приподнимает крышу и копошится внутри домика, что он там делает — неясно: то ли мёд ест, а то ли пчелиной матке песенки поёт.

Егору то уж точно было не до выяснений! Подскочил он на резвы ноженьки и накинул на карлика сеть. Подбежал к добыче и накрыл её мешком. Изловчился и посадил Пасечника внутрь мешка, завязал, закинул на плечо и понёс. Заметалась нежить за спиной у Егора, заскулила:

— А поговорить, а поговорить, а поговорить?

Но истинный хозяин пасеки остался непреклонен:

— Хватит, наговорил я ужо на грех велик! И жене наговорил... и детям... и внукам... и всему селу. Есчо так поговорю и меня в яму долговую кинут или на кол посадят.

Разозлился Пасечник и укусил Берендея в спину. Раз укусил, два, три. Осерчал дедок, скинул мешок и поволок его по земле. А волочь то было недалеко. Вон и пасека Силантия Михеевича виднеется, а рядом дремлет пёс-волкодав.
Нет, встречаться со злой собакой во второй раз человек никак не хотел! Остановился он в стороночке, вытащил Пасечника из неволи, развернулся вокруг себя три раза, размахнулся и метнул нежить на пасеку Силантия, в полной уверенности, что тот к нему именно оттуда и пришёл. Плюхнулся злой дух между ульями и возрадовался, полез улья обкуривать да их осматривать. Собака только голову чуть-чуть приподняла, носом повела и снова дрыхнуть.

А дед Егор бегом домой! Лег на лавку и уснул сладко-сладко. И приснилась ему пчелиная матка, которая жалобно плакала и просила возвернуть ему Пасечника обратно: мол, без него она даже яйца откладывать не может, а Пасечник как услышал жалобный плач матки, бросил пасеку Силантия, превратился в пчелу-трутня и полетел к матке Егора... Проснулся наш бывший врун, чертыхнулся, понял что его кошмар — всего лишь сон.

— Ой, бывший ли врун? — прокудахтала где-то там, вдалеке бабка Добрана и поставила тесто в печь.

— Бывший, бывший! — заверил супруг и пополз к ней на карачках прощеньица вымаливать.

Она его тряпкой хорошо отходила, хотя тот скалкой по бокам просил, припоминая свои кулачищи, не по делу распустющие. Но жена как будто знала, что не сам Егорушка руки распускал, а бес в его душе гулял.

— Не бес, а Пасечник! — пытался объяснить ей муж.

— Ой ли? — хохотала Добрана Радеевна, весело так хохотала, хлестала мужа тряпкой и молодела прямо на глазах (того и гляди, забеременеет).

И оба они боялись только одного: чтобы в сей час ненароком внуки не нагрянули:

— Ну ведь хлеб есщо не поспел!

Ой ли? А пасека у четы Берендеев так и продолжила жиреть да процветать. Всё потому что руки нужны те, которые с того места растут, а не те, которые слабых бьют.

Ты спи, Егорка, спи,
хлеб, чай, мёд, калачи
добываются трудом.
Нежить вовсе не причём!

* Пасечник — дух пасеки. Пасечный дух можно добыть путём различных процедур. Пасечник обеспечивает процветание пасеки. От хозяина пасеки даже не требуется за ней следить, а мёда всё равно будет столько, что его некуда будет девать. За это он обычно требует в обмен подписать ему бумагу, то есть, продать ему душу.
Приобретение помощника происходит несколькими путями. Это может быть покупка мёда у знающего человека. Другие способы напоминают методы приобретения домовых духов. Но такое приобретение связано с расплатой. Дух завладевает душой человека, которому служил. Это связано с тем, что духи-обогатители не производят богатства, а воруют их у других.