А. Херсонов.
В Германии.
Кажется, году в 1950 отца направили служить в Германию. Вернее, в Германскую Демократическую Республику. В ГДР. Мне тогда было 2 года. Отец уехал, а мы с мамой и бабушкой остались по месту прежней службы отца. На Украине, в городе Проскурове, впоследствии ставшем городом Хмельницким. …По малости лет разлука с отцом проходила безболезненно. К тому же рядом была заботливая бабушка Клима. Моя «Арина Родионовна», которая души не чаяла во внуке. В те годы молодая мама зарабатывала на жизнь на городском телеграфе. Рабочий аппарат мамы назывался «Бодо» и с годами она вспоминала работу на допотопном, но, видимо, милом для неё аппарате. Через мамин аппарат проходили тысячи фамилий, но чтобы встретить «нашу» фамилию – Херсоновы – такое у мамы не случалось, и она подчёркивала этот факт. Видимо, наша фамилия была редкой.
… Маме приходилось жить письмами от отца, самой писать письма в Германию, обмениваться фотографиями. Сохранилась фотография того времени, на которой изображен «маменькин сынок» и его красавица- мама. Фотография была направлена отцу в Германию.
…Что и говорить, служить молодым советским офицерам в новой Германии, было тоскливо. И женатым, и особенно холостым. Соблазнов за границей открывалось предостаточно! Одно немецкое пиво чего стоило. Отец рассказывал, что на спор офицеры выпивали кто по 10, а кто и по 12 кружек пива. По глупости, конечно. Потом пивной немецкий соблазн «аукнулся» отцу хронической болезнью почек. Но душу отводили. Отводили «чисто» по-русски, разухабисто, с размахом. Авось пронесёт! Видимо, по этой причине и не в последнюю очередь «компетентные органы» приняли решение отправлять семьи к женатым офицерам в Германию. Тогда и мы с мамой собрались ехать к отцу . На воссоединение семьи. Это было правильно.
… В год отъезда мне было 5 лет. Воссоединение семей в Германии вскоре заявили «по полной программе». Наглядно и убедительно. У мамы сохранилась фотография, где у большого многоквартирного дома, где проживали офицеры с семьями, стоял внушительный ряд детских колясок. Понятно, что колясок немецких, но с русскими новорождёнными. В том ряду стояла коляска с моей новорожденной сестрой Татьяной. И это были вполне предсказуемые последствия «воссоединения». Наша семья находилась в Германии 3 года. И там же подошёл срок отправиться мне в первый класс школы.
… Школа в Германии оставила неизгладимые воспоминания. Учились там дети советских военных, учителя тоже были «наши», но всё остальное было немецким. Помню острый и характерный запах, стоявший в классе от разложенных на партах карандашей, красок и тетрадей. Запах новеньких сосновых парт. Помню тот характерный запах даже сейчас. На эту тему приведу один пример. Однажды, совсем маленьким, шёл за руку с мамой по заснеженной городской улице. Навстречу в дорогой шубе шла женщина. Мы поравнялись с женщиной и в морозном воздухе моего носа коснулся запах её терпких духов. Для меня это было подобно удару наотмашь. Шоку, настолько «врезался» в меня новый запах. Запах, который остался в памяти на всю жизнь.
… Многие годы спустя, уже взрослым, встретив тот самый запах, я тут же вспомнил встречу женщиной и её дурманящие духи.
…Послевоенное время в ГДР было тревожным, поэтому каждое утро группу учеников в школу сопровождал солдат-автоматчик. По окончанию занятий, солдат «конвоировал» учеников домой, в расположение воинской части. Мы шли по чистенькой и аккуратной немецкой улице мимо работающих магазинов, кафе, лавочек, кондитерских. И упрашивали солдата зайти в кондитерскую и что-нибудь там купить. Какие-то «пфенинги» нам давали родители. Иногда добрый солдат нарушал инструкцию, мы останавливались и разглядывали витрину кондитерской. Ученики обалдевали от разнообразия пирожных, конфет, печенья, шоколада самой причудливой формы. Это был наш, детский соблазн , и устоять перед ним не было никаких сил… Уехав из поверженной Германии в «Союз» победитель, я обнаружил, что сахар является редким лакомством и не каждый день выпадает попить сладкого чаю…
…Вспоминается трагикомический случай. Отец купил в немецком магазине подарок. Мне подарок. Большой, искусно сделанный, почти, как « настоящий», парусник. Парусник был настолько большой, что мы были одного роста. И вот, мы с отцом пошли на «канал» опробовать парусник в деле. Отец куда-то отошёл, а я, распутав шнур, который был привязан к паруснику, поставил парусник на воду. Подул ветерок, и парусник, к моему восторгу, принялся рассекать водную гладь. И тут, откуда ни возьмись, появился немецкий мальчишка моих лет. Видимо, ему тоже захотелось поучаствовать в управлении парусником. Но парусник- то был мой. Это был подарок отца! Подробностей , конечно, не помню, но я сцепился с немчёнком. И с криком: «Ах ты, фашисткая морда!», мы кубарем скатились в растущий по берегу канала крапивник. Немчёнок с ужасом смотрел на меня и испуганно лепетал: « Никс фашист, никс фашист, их Тельман, Тельман!». Мы оба сильно обожглись крапивой, но, в пылу борьбы, этого не замечали. Крики услышал отец, подбежал к нам, вытащил обоих из крапивы. Успокоил меня , что-то сказал по-немецки моему обидчику и мы пошли домой. Больше я этого немецкого мальчугана на канале не видел . Впоследствии отец не раз вспоминал случай «из ряда вон» и весело рассказывал о детском проявлении патриотизма. В «немецкой» школе я проучился всего несколько месяцев, поскольку пришёл приказ о направлении отца на службу в «Союз», на место прежней службы . Мы вернулись в Проскуров и я продолжил учёбу уже в украинской школе. Но и тут учёба оказалась мимолётной. О том времени в памяти остались душевные, напевные украинские песни, вихревые пляски, «гарные» девушки в лентах и цветах и в красивых «вышиванках». Далее путь семьи лежал на место следующей службы отца, в город Острогожск Воронежской области.